Посвящается А.П. Чехову
К представлению дозволено 21 августа 1889 г. № 3740.
Действующие лица:
- Макар Петрович Ковров — младший помощник акцизного надзирателя.
- Пульхерия Тимофеевна Коврова — его мать.
- Катенька Лавинская — молоденькая барышня.
- Анна Ивановна Ласточкина, Иван Леонтьевич Ласточкин — Гости Ковровых.
- Никанор Савельевич Петров, Елизавета Петровна Петрова — Мужья — сослуживцы Коврова.
- Марфуша — кухарка в доме Ковровых.
Действие происходит в одном из приволжских уездных городков.
Гостиная в доме Ковровых. Ковров лежит на диване и читает. Вправо от него стол, уставленный закусками и напитками. Влево — камин.
Явление 1-е
Ковров один.
Ковров (вскакивая с дивана). Вот это поэзия, вот это я понимаю!.. Что ни слово, то образ, что ни строчка, то мысль и какая мысль!.. Бездомная глубина философии в каждом стихе... А сила?!.
Стань навсегда бесплодною, земля,
И перестань людей неблагодарных
Рожать на свет; беременей, земля,
Лишь тиграми, драконами, волками,
Медведями, крокодилами и львами...
(Смотрит в книгу.) Ну, это я, положим, увлекся... Ни о львах, ни о крокодилах у Шекспира не упоминается... Да ведь не в том дело!.. «Беременей, земля, лишь тиграми, драконами, волками...» Да-а!.. Что ни говори, а Шекспир все-таки выше сапогов в смятку... Эх-хе-хе... Сидишь вот этак с Шекспиром в руках, читаешь этого анафемского гения и думаешь: «Куда вы, господа писаки, лезете? Сидели бы вы по своим клоповникам и не вылезали бы на свет Божий!..» Так ведь нет! Пишут, все пишут, всякий грамотный человек пишет, скоро все читатели в писателей превратятся и читать некому будет... (Наливает рюмку водки.) Вот хоть бы я к примеру... С пятнадцати лет пишу. И стихи, и романы, и трагедии, и комедии... Все ни к чему... Даже досада взяла... Службу запустил, мать-старуху загонял, тоску на всех навожу!.. Право!.. Кого ни встретишь — бегут... В романах, говорят, пропечатаете... А в каких там романах, когда ни одна редакция не принимает... (Из ящика стола вытаскивает кипу писем.) Вот, вот... Мои лавры... Победные трофеи... (Перебирая письма.) «Напечатано не будет, о чем имеем» и т. д. Вежливо, но убедительно... «Рукопись ваша и т. д. неудобна»... Подлое это слово: «неудобно»... «Напечатано не будет... неудобно... неудобно... не будет», и опять «неудобно»... Черт знает что такое!.. (Швыряет письма на пол.) Трам-там, тра-ла-ла... (Наливает вторую рюмку водки и оставляет ее невыпитой, точно так же, как и первую.) Последние два года сидел я над трагедией... Три тысячи стихов и шесть действий... Чего еще, кажется? Три тысячи стихов — ведь это адская работа... Неудобно!.. (Наливает третью рюмку водки.) Сидит там в редакции какая-нибудь фря и знай себе валяет по всем трем: «ваша рукопись не годится... неудобно... напечатана не будет...» А понимает ли он, скажите на милость, сколько он горя приносит одним почерком своего пера... Ведь он всю жизнь человека коверкает... Куда им? В это они не входят... Неудобно, и все тут!.. А я-то, дурак, надеялся и мечтал... С невестой рассорился, такую золотую девушку потерял навеки... Да, да, навеки... Уж после той сцены, что была между нами на прошлой неделе, наша свадьба немыслима... Ведь я как ее огорошил!.. Вы смеетесь над моим писательством, так я вас и знать не хочу... И как это у меня сорвалось — до сих пор не понимаю... Она — в слезы... Стихи, говорит, вас губят... Бросьте вы писать, ради Создателя... Как, говорю, бросьте? Ведь в этом вся моя жизнь!.. Она как расхохочется... Да неужели вы не понимаете, говорит, что все над вами издеваются?.. Хороший вы человек, Макар Петрович, а пишете из рук вон скверно... Как сказала она это — ну, и пошло... И ногами топал, и дурой обозвал... Все на свою трагедию указывал... Вот напечатают, расхвалят... небось, сами прибежите... Тоже ведь лестно... Жена писателя... аплодисменты, слава, деньги... Так изобидел, так изобидел, что и вспоминать совестно... Нет, Макар Петрович!.. Не приду я к вам тогда... А вот если вы отказ получите, может быть и приду... Что ж? Слава тебе, Господи!.. Зачем другим, а за отказом остановки не было... В тот же день получил... Неудобно!.. (Наливает четвертую рюмку водки.) Ездил я к Катеньке, писал ей — ни ответа, ни привета... А все отчего? Неудобно!.. Вот где вся язва... (Вынимает из ящика стола толстую тетрадь.) Эх, будь у меня талант!.. Камни бы плакали, весь наш акцизный округ затрепетал бы от восторга... Ха-ха!.. Младший помощник акцизного надзирателя и вдруг... писатель!.. Ну, не смешно ли в самом деле?.. Шекспир по заводам водку учитывает!.. Контрольный снаряд и Гамлет!.. «Беременей, земля, лишь тиграми и львами» и вдруг... и вдруг... протокол о незаконной продаже питей!.. Ха-ха... Эх, писатель!.. (Бросает рукопись на пол и закрывает лицо руками.)
Явление 2-е
Ковров и Коврова.
Коврова (за сценой). Смотри же, Марфуша! Подгорит пирог, с тебя же взыщу... (Входя.) Боже мой милосердный, что это такое? А тут что за батарея? Хоть бы людей постыдился!.. Да что с тобой сегодня? Не выспался ты, что ли?
Ковров. Оставь меня, мама, не трогай...
Коврова. Как же не трогать-то? Ведь того и гляди гости приедут...
Ковров (удивленно). Какие гости?
Коврова. Вот это мне нравится! Ведь сегодня какое число? 6-е сентября, кажется! А тебя как зовут? Макар ты или нет? А стало быть, кто именинник: ты или я? Ах, Шекспир ты и больше ничего...
Ковров. Причем тут Шекспир! Забыл, вот и все...
Коврова (выливая водку обратно в бутылку). Ну, сынок, — нечего сказать!.. Возишься, возишься с ним, как с ребенком малым, того и смотри, чтоб беды какой не наделал... Вот теперь водку по всем рюмкам разлил, а ты тут стой да опять в порядок приводи... А все отчего? Оттого, что под нос себе не смотришь, все чего-то другого ищешь... Зачем, дескать, мне мой нос?.. Шекспира сюда давайте... Все платье через тебя облила — вот тебе и Шекспир...
Ковров. Довольно, мама, довольно... Перестань, прошу тебя.
Коврова. Нет-с, сынок мой ненаглядный, не перестану... Весь век твердить буду... Брось ты это писательство... Губит оно тебя... Из-за него ты и службу потеряешь и жениться никогда не жениться... Небось, Катенька отказала... И другая откажет, и третья откажет... Дай кому охота выйти за писателя... Днем пишет, ночью пишет, а не то, как домовой, по всем комнатам шатается, все что-то под нос бормочет... Скатерти все в чернилах, куда ни поглядишь — бумаги разные, окурки, пепел... Ни тебе с женой молодой прогуляться, ни тебе в гости пойти... На что это похоже?..
Ковров. Да перестанешь ли ты, наконец, причитать? Это просто невыносимо...
Коврова. Тебе невыносимо, а мне-то каково... Ну рассуди ты, Христа ради, сам, своим умом рассуди... Вот я тебе сегодня битый час голову причесывала, целых полчаса галстук перевязывала, чистила тебя, принарядила, все как следует к именинам... Ну, а посмотри на себя в зеркало... На кого ты похож теперь? Волосы всклокочены, сюртук в пуху, под глазами чернила... (Плачет.) Сил моих больше нет... Вся я измучилась с тобою... Ох, Боже ты мой милостивый!..
Ковров (смотрит на себя в зеркало). И в самом деле! Где это я так перепачкался?
Коврова. Кто уж там знает... Писал, верно, опять... Иди сюда, я вытру (вытирает ему платком лицо). Да пошел бы сюртук почистил, весь в пуху... Сколько раз просила тебя на диване не валяться... Все пружины со своим Шекспиром перепортил... (Звонок.) Ах, батюшки! Никак гости... Ну, ради Создателя, Макарушка... Хоть галстук-то поправь... некогда мне с тобой возиться... Пирог там без меня подгорит. Ну, иди же, иди, ради Бога (выталкивает Коврова). Марфуша, а Марфуша! (Входящей Марфуше.) Подбери ты эти письма, пожалуйста, да дров подбрось в камин. (Звонок.) Вот раззвонились... скорее же, матушка! Чего возиться? Ходит, точно три недели не ела!.. (Звонок.) А, чтоб вас... Не терпится им... Да не запирай там внизу дверей... От этих дурацких звонков у меня голова болит... Ну, ну, Шекспирчик!.. (Убегает.)
Марфуша. Чего возишься? Набросают, набросают, а ты ходи за ними да подбирай... С ног сбили, гоняючи... Писатели!.. (Звонок.) Сейчас, сейчас... (Бежит отворять дверь).
Явление 3-е
Петров, Петрова и Марфуша.
Марфуша. Сейчас выйдут-с. (Уходит.)
Петрова. Удивительные просто люди... Ни кола ни двора, ничего такого особенного, а важничают, как невесть что за вельможи... Слава тебе Богу, бывали мы на своем веку у людей, и можно сказать, у почтеннейших людей, и никогда еще не случалось, чтобы на морозе по три часа дожидаться...
Петров. А ты, Лизанька, зря не сердись... Может быть, просто у них того... прислуга не исправна, а не то так этого... как его... звонок испорчен.
Петрова. Знаю я эти звонки... Нечего зубы-то заговаривать... Только хуже раздражаешь своим косноязычием... Знаю я эту гордянку, как свои пять пальцев, знаю... Сын у нее стишки пописывает, а она и невесть что о себе думает. Да будь я на ее месте, так бы я отшмыгала любезного сынка, так бы отшмыгала, на том свете вспомнил бы... И что в самом деле? Службу запустил, от всех нос воротит, все только с Шекспиром возится...
Петров. Откуда ж ты ее, Лизонька, того, знаешь? Еще и трех месяцев нет, как мы этого... как его... сюда переехали...
Петрова. Что ж с того, что три месяца? Я за три месяца всякого человека по косточкам разберу... Я, слава Богу, глаза имею... Припомни-ка, за сколько времени я тебя раскусила? Не сказала ли я тебе через месяц после свадьбы, что ты тюфяк и фетюк? Говорила или нет? Ну и что же? Ошиблась разве? То-то и есть.
Петров. Полно, Лизонька, старое вспоминать... Мы ведь того... в гостях...
Петрова. Терпеть не могу нравоучений... Сама знаю, что в гостях... Не тебе меня учить. Я сама всякого научу... (Петров начинает что-то тихонько напевать.) Когда мы с покойным папенькой, царствие ему небесное, с полком по Малороссии ходили, и не у такой шушеры в гостях бывали. В Полтаве с губернатором мазурку танцевала... Невидаль какая, подумаешь... В гостях!.. Сама знаю, что в гостях. Да у кого в гостях? У кого в гостях, спрашиваю? У писателя! У Шекспира!.. Только для тебя и приехала... Твой он сослуживец, а не мой...
Петров (поет). Пожалей, роди-и-ма-ая, дитятко-о свое-е...
Петрова. Ой, Никанор Савельевич, не шпигуйте вы меня своим пением, но то я вас так отпою, что рады не будете...
Петров (испуганно). Что ты, матушка!.. Ради Бога!.. Там идут!..
Явление 4-е
Те же, Ласточкин и Ласточкина.
Ласточкин. Ах, матушки, кого я вижу!.. Никанор Савельевич, Лизавета Петровна!
(Барыни церемонно усаживаются на противоположных концах сцены.)
Ласточкина. Холодно...
Петрова. Промерзли? (Мужу.) Нежности какие!.. Терпеть не могу жеманниц...
Ласточкин. Сколько лет живу, такой осени не запомню. Сентябрь только начинается, а хуже зимы... Мы топить начали...
Петрова. И здесь вон топят... А по-моему, все это баловство... Когда мы с покойным папенькой, царствие ему небесное, с полком ходили, ко всему пригляделись, всего натерпелись... По три дня на морозе, как снеговая баба, коченела, и ничего... Слава тебе, Господи...
Ласточкин. Ах, матушки! Ничего... хе-хе!.. Слава тебе Господи!..
Петрова. То ли еще было... Раз я в сугробе завязла. Папенька, царствие ему небесное, на ночную охоту потащил меня с собой да сонную и оборонил дорогой... Шлепнулась я и лежу... Как есть одна-одинешенька... Кричу, кричу, хоть бы кто... Подобрала я юбки и полезла... Глянь, ан и вылезть не могу... Так вот и застряла в снегу... И ничего, только через это самое с муженьком моим познакомилась. Ехал он из города и меня с собой в тарантас посадил... Ишь, какого я гусака подцепила!..
Ласточкин. Ах, матушки!.. Слышишь, Анюточка: гусака, говорит, подцепила...
Петрова. А вы и рады... Благородная дама вам свои мысли открывает, а вы хохочете... Кому гусак, а вам начальник!..
Петров. Полно, Лизонька...
Петрова. Что тут! Люблю начистоту... Так-то...
Ласточкин. Ах, матушки! Да разве я это... Я так... Ах, матушки, что вы, Лизавета Петровна!..
Петрова. Да нечего, нечего! Съели гриб и сидите... (Отворачивается к мужу и шепчется с ним.)
Ласточкина (прижимаясь к мужу). Ах, как хорошо...
Ласточкин (жене). Что ж тут хорошего? Ни за что выругали человека, а ты говоришь хорошо...
Ласточкина (мужу). Ты только посмотри, что за прелесть — этот камин... Тепло от него делается в комнате, уютно... Так приятно сидеть... дрова трещат, угольки обсыпаются... Прелесть, прелесть! Надо и нам завести такой же...
Ласточкин (жене). Ах, матушки! Я и забыл напомнить... Не путай ты, пожалуйста, имени-отчества: Макар Петрович, Пульхерия Тимофеевна...
Ласточкина (кокетливо). А я забуду...
Ласточкин (жене). Не дурачьтесь, Анюточка!.. И без того мне за вас страшно... Я вашу память хорошо знаю: она у вас, как решето дырявое. Давеча как ты меня оконфузила: Куприана Матвеевича Матвеем Кирилычем назвала... Я так и обомлел... Ведь полковник он...
Ласточкина (прижимаясь к мужу). Ах ты, утенок мой!.. Купи мне камин. (Шепчутся.)
Петрова (мужу). Видишь, как у людей... Ни минуты врозь, все вместе да вместе... А ты-то!.. У, фетюк...
Петров. Что ж, матушка!.. Кому вместе хорошо, а кому и врозь... Нам врозь... того... этого... как его... не в пример лучше...
Петрова. Опять зудить начинаешь?! Ой, Никанор Савельевич, остерегайтесь моего характера...
Ласточкин (Петрову). А где же именинник наш?
Петрова. Еще, вероятно, Шекспира своего не дочитали...
Ласточкин. Ах, матушки, Шекспира!..
Петрова. Да и торопиться-то нечего... Мы люди простые и подождать можем... Ха-ха-ха!.. Вот умора!.. Были мы, знаете, позавчерась у Дудкиных... Смотрю, и Шекспир наш у столика сидит, да сумрачный такой, туча-тучей... За версту подойти страшно... Что ж выдумаете? Ведь Катенька-то ему того... арбуз... Правда!.. Сама Дудкина рассказывала... Уж хохотали мы с ней, хохотали, животики заболели...
Ласточкин. Ах, матушки! Скажите!..
Петрова. И поделом!.. Охота порядочной девушке и с приличным приданым за шута горохового идти.
Петров. Лизонька...
Петрова (строго). Чего?
Петров (указывая на дверь). Того... этого... как его...
Петрова. Пускай слышат!.. Я всегда правду говорю... И в глаза скажу... Я не своей волей сюда шла, ты меня затащил... И чего тут церемониться? Ну, будь он человек положительный, основательный, а то ведь одно только звание, что на государственной службе... Так себе, ни рыба ни мясо... Одно слово, Шекспир... Недаром по всему уезду прославили... Шекспир да Шекспир — другого имени и знать не хотят... ну вот взять к примеру (указывая на Ласточкина) Ивана Леонтьевича... Посмеет ли кто обругать его Шекспиром? Нет!.. А почему? Потому видят, что человек как человек: и он к людям, и люди к нему... А с этим, прости Господи, писателем и говорить-то о чем, не знаешь: настоящее дубье... Одно слово — Шекспир!
Ласточкина. А по мне — так наоборот... Ужасно люблю писателей... Они такие страстные, нежные, задумчивые... (Мужу.) Отчего, Ванечка, ты никогда не пишешь?..
Ласточкин. Ах, матушки!
Ласточкина. Это не трудно... Сядь и напиши... Луна, звезды, деревья, что-нибудь про любовь, такое, чтоб за сердце щипало... Напиши, голубчик... Я тебе туфли вышью...
Петрова. Молоды вы еще, Анна Ивановна, как я вижу... Пожили б с мое — другое запели б... И что толку в этих писателях? Пишут, пишут, а все ничего не выходит... Даже хуже теперь стало... Прежде мясо пятачок стоило, а теперь подите-ка: меньше восьми и не суйтесь. Прежде прислуга какая была ревностная да покорная, а теперь? Фу-ты, ну-ты, с какого бока подступить — не знаешь... Только и пользы от этих газет, что бутылки мыть да рамы обклеивать...
Явление 5-е
Те же, Ковров и Коврова.
Коврова. Простите, гости дорогие... Там такое у меня несчастье на кухне: весь пирог подгорел... Беда с этим народом: так и гляди в оба — все перепортят. (Здоровается.)
Петрова. Ох, и не говорите... Сама всю жизнь мучилась... С именинником вас... (Пренебрежительно, Коврову.) С днем ангела.
Ласточкин. Ах, матушки!.. А мы-то ждем нашего именинника... (Жене.) Макар Петрович, Пульхерья Тимофеевна...
Ласточкина (жеманно). А я нарочно перепутаю...
Ласточкин. Всего хорошего, успеха в ваших литературных занятиях... Ведь вы еще, кажется, пишете... не бросили?
Коврова. Какой там бросил... И днем и ночью пишет... Все чернила скупил в городе... Ни одной скатерти чистой нет: все в пятнах.
Ласточкин. Ах, матушки!..
Ковров. Что это, господа? Вы точно упрекаете меня в чем-то.
Петрова. Не радоваться же нам в самом деле! Чему тут радоваться? Мало разве писак развелось, что ли?
Ковров. Не писак, Лизавета Петровна, а писателей...
Петрова. Там уж я не знаю: писателей ли, писак ли — одна им цена... Только развелось их по всему уезду, что тараканов в кухне... Когда мы с покойным папенькой, царствие ему небесное, с полком ходили, сколько мы этой братьи нагайками дирали — не счесть!..
Коврова. Ну, не говорила ли я тебе, Макарушка, что писательство до добра не доводит... (Петровой.) А он мне все одно да одно твердит: я, говорит, жрец святого искусства... А какой там жрец? (Сыну.) Разве жрецы такие?
Петрова. Уж подлинно жрецы эти писатели... Знавала я одного долгогривого, все в газетах пописывал. Подлинно жрец... Что ни подай на стол — все съест, оглянуться не успеешь — все чисто слижет...
Ласточкин. Ах, матушки!..
Ковров (в сторону). Боже, что за понятия, что за невежество!.. (Громко.) Удивляюсь, господа, удивляюсь... Неужели же вы настолько очерствели, настолько погрязли в мелочи жизни, чтобы никогда ни одной минуты в день не пожертвовать литературе, этому высшему благу человеческой цивилизации...
Коврова (Петровой). И так вот, матушка моя, целыми днями... Чем и отучить, не знаю.
Ковров. Неужели вы никогда ничего не читали? Не слышали? Ни о чем не думали? Постойте... Я сейчас (берет с дивана рукопись).
Коврова. Доктору нашему жаловалась... Лавровишневые капли прописал.
Петрова. Не помогает?
Коврова. Куда тут? Еще хуже...
Ковров (перелистывая рукопись). Я хочу вам прочесть маленький отрывок... Прослушайте и тогда судите...
Коврова. Брось, Макарушка!.. Гости не пили еще ничего, не ели, а ты со стихами.
Петрова (Ковровой). Пусть его, Пульхерия Тимофеевна. Может, полегчит ему от этого... Запойным легче становится, а удерживать их нет хуже... (Коврову.) Читайте, читайте!.. (Ковровой.) Пусть его.
Ковров. Одно только место, не больше... Вот оно... Ну, господа, слушайте внимательно... (Откашливается, оправляется и декламирует.)
Грех должен камнем на душу ложиться,
Терзать и жечь...
Да... Я забыл предупредить: то, что я читаю, есть отрывок из моей большой трагедии «Андрей Боголюбский».
Ласточкина. Ах, как это интересно! Про нашего исправника? Да? Вы и дочку его описали? Ах, как я рада!.. Это такая заноза, такая заноза...
Ковров. Андрей Боголюбский — великий князь русский, историческое лицо, а не исправник, — это раз, а второе — ради самого Бога, не перебивайте меня...
Коврова. Да поскорей, Макарушка... Гостям закусить надо...
Ковров. Ах, мамаша!.. Ну-с, я продолжаю... Итак, вообразите себе следующую сцену: князь Андрей является к монаху Исидору с покаяньем. Монах выслушивает признанья князя и отвечает ему так:
Грех должен камнем на душу ложиться...
Петрова. Слышали уж мы про камни-то. Что дальше будет...
Ковров. Не перебивайте же, господа. (Коврова слушает с грустью о болезни сына; Петрова — пренебрежительно; Ласточкин — стараясь понять, но не понимая; Ласточкина — рассеянно, смотря на красивую бороду чтеца; Петров совсем не слушает и почти засыпает.)
Грех должен камнем на душу ложиться,
Терзать и жечь испорченную душу,
И каждое творенье Божье, каждый
Листок на дереве, цветок на поле,
Ничтожная травинка, солнца луч,
И свет, и тьма, и воздуха вдыханье —
Все грешнику должно ежеминутно
Напоминать о совершенном деле...
Ласточкин. Ах, матушки!..
Ковров (сердито смотрит на Ласточкина и продолжает).
И лишь когда покается он в сердце,
Когда он с совестью своею примирится
И, горькими слезами обливаясь...
Тогда, и лишь тогда имеет право
Сказать ему отец его уж духовный:
«Иди, мой сын, ты прощен».
(Тяжело вздыхает и в изнеможении опускается на кресло. Продолжительное молчание.)
Петрова. А слышали, матушка, почем курицы-то теперь на базаре? Приступу к ним нет.
Ласточкин. Ах, матушки!.. А мы-то с Анюточкой все о курицах думали... Больше месяца собирались. Уж не придется, видно.
Петрова. Шесть гривен пара! А? Ну! не разбой?
Коврова. Ах-ах, скажите на милость!
Ковров. И только? Все впечатление ваше выразилось в разговоре о какой-то курице?.. Больше ничего? О, Боже, Боже!..
Петрова. Скажите, какой богатей нашелся! Какой-то курице!.. А не подай вам маменька курицу вовремя — что тогда скажете? Шекспира, небось, кушать не станете...
Ковров (махнув рукой). Ну ладно, ладно!.. Бог с вами...
Коврова. Не с нами, Макарушка, а с тобою... Мы все, слава тебе Господи, люди как люди... Один ты какой-то такой... Неудачненький — что ли? (Гостям.) И удивительное дело!.. В кого он такой уродился?.. И я человек как человек, да и муж мой покойничек никакими художествами не занимался... Не то чтобы стишки писать: он и белье-то записывать по три года собирался... Все я писала... А этого и хлебом не корми — только бы ему до бумаги добраться...
Явление 6-е
Те же и Катенька.
Катенька. Вот и я!.. Здравствуйте, дорогая Пульхерия Тимофеевна! (Целует Коврову, с другими здоровается, церемонно приседает Макару Петровичу).
Ковров. Вы?!. Катень... Екатерина Васильевна!.. (В сторону.) О, какое счастье!.. Она меня простила...
Катенька. Я, я... Что ж тут удивительного? Вы, кажется, именинник сегодня... Я вас поздравить приехала, пожелать вам всего лучшего...
Ковров (в сторону). Какое счастье, какое счастье! Она меня простила.
Петрова. Как же это вы приехали? Одна, без папеньки?
Катенька. Как можно? За кого вы меня принимаете?.. Я — барышня благовоспитанная... Папенька меня подвез сюда, сам к Боголюбскому поехал...
Ласточкина (Коврову). К вашему Боголюбскому?
Ковров. К какому моему? К исправнику...
Ласточкина (обидчиво). Вас не разберешь... То исправник, то историческое лицо...
Коврова. Хоть бы ты, Катенька, пожурила его... Гости не пили, не ели, а он все со своими стихами... Так громко читал, что в ушах и до сих пор: дзюк-дзюк, дзюк-дзюк...
Катенька. А! Неужели?..
Ковров. Оставьте, мамаша, говорить глупости. (В сторону.) Куда бы мне гостей спровадить? А!.. (Матери.) Ты бы лучше, мама, наш новый буфет показала... (Гостям.) Нам дяденька из Москвы прислал...
Ласточкин. Ах, матушки!..
Коврова. И то правда! А я, старая дура, и забыла... Из головы вон... А все ты со своими стихами... Пожалуйте, гости дорогие... (Все, кроме Коврова, уходят. Ковров делает Катеньке различные знаки, но та притворяется, что не понимает их, и также уходит.)
Явление 7-е
Ковров (один). Что же это такое? Она нарочно не хотела остаться со мной... Что это значит? Приехала... веселая... и вдруг... Ничего не понимаю. Ах, Боже мой, Боже мой!.. Не везет мне, просто не везет — ни в жизни, ни в литературе, ни в любви... Что я за человек такой?.. Никогда я не мог подыскать для себя названия... все у меня так неожиданно, так глупо... Вот, например, сегодня... С какой это я стати читал перед ними свои стихи? Ведь должен же я был знать, что кроме куриц и огурцов я ровно ничего от них не добьюсь... У, дурак! Ах, Катя, Катя!.. Я и сам знаю, что писательство меня губит, что и себя, и других я замучил, но что же мне делать? Я не в силах побороть себя! Меня так и тянет, тянет не столько к самому искусству, сколько к славе, к этому призраку, который гложет меня, терзает... Только бы мне имя составить, а там и трава не расти... Шутка сказать — составить имя! Как, каким образом?.. О, жалкая, ничтожная бездарность!.. Нет, надо все это бросить, забыть... Бог с ней, с литературой! Бог с ней!..
Явление 8-е
Ковров и Катенька.
Катенька. Ах, вы одни... я платок забыла... Где это он? Куда он девался? Вы не видали, Макар Петрович?
Ковров. Катя, голубушка, не мучьте меня!.. Скажите прямо: вы простили меня?
Катенька. За что?
Ковров. Ну... за то вот... что было... словом, тогда, помните? Я погорячился... мне стыдно не только что вспоминать, а даже... Милая моя, дорогая, простите...
Катенька. Не плакать ли вы собираетесь? Так не трудитесь... это старо очень...
Ковров. Катенька!..
Катенька. Я слушаю...
Ковров. Этот тон... эта манера говорить, что все это значит? Простите, Катерина Васильевна, я, вероятно, напрасно только беспокою вас...
Катенька. Не видали ли вы моего носового платка?
Ковров. Нет, не видал...
Катенька. Очень жаль...
Ковров. Очень жаль...
Катенька. Жаль, жаль...
Ковров. Вам, вероятно, очень весело сегодня...
Катенька. Признаться, очень весело. Меня только что Ласточкины рассмешили... рассказывали, как вы свои стишки читали... Глаза, говорят, разгорелись, слюна брызжет, кричит что есть мочи, а понять, говорят, ровно ничего нельзя!.. ха! ха!.. Не прочтете ли и мне что-нибудь? Хоть немножко, хоть два-три монолога? ха-ха!..
Ковров. Пожалейте меня!..
Катенька. Вы сами себя не жалеете, зачем же я-то вас жалеть буду? Нет, в самом деле, прочитайте! (Берет рукопись.)
«Грех должен камнем на душу ложиться,
Терзать и жечь испорченную душу...»
Ковров. Дайте сюда тетрадь, не читайте...
Катенька. Пустите, пустите...
«И каждое творенье Божье, каждый
Листок на дереве, цветок на поле...»
По-по-позвольте... Не дам, говорят вам...
«Ничтожная травинка, солнца луч,
И свет, и тьма, и воздуха вдыханье...»
Да дадите ли вы мне читать или нет? Просто наказание с вами...
Ковров. Ради Бога перестаньте...
Катенька. Разве вы не любите своих стихов? Ведь вы, кажется, с ума от них сходите? Всем читаете, каждому встречному и поперечному рассказываете о них... Недаром вас по всему уезду Шекспиром прозвали... Или, быть может, я так плохо читаю, что ваше авторское чувство возмущается? Так читайте сами...
Ковров. Катенька, не мучьте меня, иначе...
Катенька. Что иначе? Обругаете меня? О, это также старо!.. Вы уж не раз из-за этих самых стишков и ругали, и кричали на меня... Даже ногами топали... а я-то, дура, сидела да плакала... Нет, Макар Петрович!.. Я теперь, как видите, умнее стала... Плакать, о нет, ни за что!.. я смеяться буду, смеяться до упаду, я мучить вас буду, я вам ни минуты покоя не дам, но я вас вылечу от вашей болезни... Весь уезд поднимает вас на смех, и вы молчите, вы не возмущаетесь, вы к ним же лезете со своими стихами, читаете им свои произведения, и полупрезрительные возгласы их вы принимаете за похвалу... Ну разве это не смешно?.. Я буду смеяться вечно, до конца жизни не перестану... Вы не поняты? Да? Не правда ли? Вас не ценят? Помилуйте, в ваш талант не верят? Боже, какое оскорбление!.. Да когда не во что верить-то! Я читаю ваши стихи и чувствую, что они напыщенны... Они не приникают в душу, от них веет холодом — что? и тогда прикажете восхищаться?!. О, я просто умру от смеха!.. Я вас люблю, Катерина Васильевна, но искусство, о! искусство я люблю еще больше!.. так женитесь вы на своем Андрее Боголюбском... Что, не нравится вам? Вы и меня хотите так же замучить, как свою старую мать? Нет, никогда! Жена уездного Шекспира!.. Кто ваш муж? Коллежский асессор, он же Шекспир!.. Я никогда в жизни так не смеялась, как сегодня... Вы уморите меня, Макар Петрович!..
Ковров. Ну, перестаньте же, прошу вас, перестаньте... Вы терзаете меня своими словами... Я на все согласен, я все сделаю, чего вы только хотите... Вот... вот... смотрите: я собираю все свои драмы, романы и стихи. (Изо всех ящиков, столов и из-под дивана вытаскивает рукописи.) Я все сожгу, здесь же, при вас... Я никогда больше не притронусь к перу... Вот еще, вот тут тоже... Я на все согласен...
Катенька. А слава, а деньги, а гром аплодисментов? Неужели вы со всем этим расстанетесь, и только для того, чтобы жениться на простой деревенской дурочке? Ведь я дурочка, я ничего, ничего не понимаю... я больше люблю доить коров, чем слушать стихи... Ведь у меня черствая душа, грубое сердце... Вы сами мне это говорили, и не так еще давно...
Ковров (бросается на колени). Катя, милая, дорогая... Простите... Я был сумасшедшим... Я вылечился теперь... Простите меня... Будьте моей женой... Я на все готов... Требуйте от меня, чего хотите... (Вскакивает.) Вы требуете, чтобы я покончил с литературой, — и я кончаю с ней... Нет такой жертвы, которой я бы ни принес вам... раз, два, три, четыре, пять, шесть... (Тетради летят в огонь.)
Явление 9-е
Те же, Петровы, Ласточкины и Коврова.
Коврова. Господи! Да никак он пожару хочет наделать?..
Ласточкин. Ах, матушки...
Ковров. Не беспокойтесь, маменька!.. Все теперь кончено... Ни вас, ни кого другого больше мучить не буду...
Коврова. Ничего не понимаю... Катенька, хоть ты скажи, разъясни, голубушка...
Ковров. Ах, мама, какая ты недогадливая!.. Я сделал предложение Катеньке, и она согласна...
Катенька. Я этого вам не говорила...
Ковров. Но ведь вы согласны? Ведь правда? Да?
Катенька. Согласна...
Ласточкин. Ах, матушки...
Петров. Надо бы того, этого, как его, выпить за жениха и, того, этого, за невесту...
Петрова (мужу). Тебе только бы пить... Смотри у меня...
Петров. Нельзя ведь... Этого, как его, жених и, того, невеста...
Петрова. Ну, ну! Стой себе и молчи! — поздравляю, поздравляю...
Коврова. Господи! Я глазам своим не верю... (Целует сына и Катеньку.) Что ж это я стою? Марфуша, Марфуша! Надо за шампанским послать... Вот радость... вот радость... (Убегает.)
Ковров. Я давно ждал этой счастливой минуты; я только теперь понимаю, что я был за дурак, отдаляя себя от счастья и блаженства... Я был болен... Я сам не знал, что я делаю... Ты, Катенька, сняла повязку с моих глаз, ты первая натолкнула меня на истинный путь... Ты моя спасительница. (Целует.)
Ласточкина. Ах, как это интересно... Я ужасно люблю смотреть на женихов и невест... Вот ты, Ванечка, никогда еще так не целовал меня... Ах ты, гадкий... утенок... (Дамы обступают Катеньку, целуют и поздравляют ее. Мужчины поздравляют Коврова.)
Ковров (подходя к рампе). Ба, ба!.. Какая гениальная мысль!.. Вот бы написать комедию... Она непременно будет иметь успех... Неудачник писатель, серая провинциальная среда, сожжение рукописи, любовь, молоденькая невеста... О, такая комедия не залежится в портфеле... Завтра же начну...
Примечания
«Артист». 1890, февраль. № 6. Приложения. С. 54—61.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |