Произведения А.П. Чехова не только связаны с предшествующей литературной традицией, но и образуют свою, чеховскую традицию в литературе. Мы предполагаем показать, как рассказ Чехова «Мальчики» становится текстом-посредником между такими далекими, на первый взгляд, произведениями, как пенталогия о Кожаном Чулке Ф. Купера и роман В. Каверина «Два капитана».
Впервые о литературном диалоге между «Двумя капитанами» и «Мальчиками» написала А.Г. Головачёва в статье ««Монтигомо Ястребиный Коготь»: Литература и реальность». У Монтигомо существовал реальный прототип: только не Когтем, а Глазом прозвали антрепренера Александрова, о котором Чехов писал в «Осколках московской жизни». Рассматривая литературную судьбу этого имени, А.Г. Головачёва пришла к выводу о том, что Монтигомо — это имя-знак для Каверина, сознательно заимствованное из чеховского рассказа для Ивана Татаринова и Сани Григорьева: «Эти люди — из поколения чеховских мальчиков, в их судьбах и их сознании узнаются черты той эпохи, когда граница между реальностью и литературой оказывалась легко проницаемой»1.
Такое близкое, неразрывное сосуществование литературного и реального особенно значимо для творческой биографии В.А. Каверина: исследователи неоднократно подчеркивали присущую ему книжность, постоянное обращение к литературным источникам. Так, например, О.В. Шиндина отмечает: «Метатекстуальный характер творчества Каверина, обусловленный, в первую очередь, его вниманием к природе художественного письма... становится существенным признаком поэтики этого писателя...»2
Мы же, в свою очередь, предполагаем, что это имя отсылает читателя не только к Чехову, но и к целому корпусу текстов, посвященных индейской теме и принадлежащих перу Дж.Ф. Купера. Несмотря на то что в рассказе упоминается причина, по которой Чечевицын перевоплощается в Монтигомо (герой спрашивает: «А вы читали Майн Рида?») (XI, 426), в произведениях этого писателя нет героя с именем Монтигомо Ястребиный Коготь. Ридовские индейцы носят другие имена, такие, как, например, Он-о-гуг-уай (Великий Воин) и Маг-то-тог-наг (Четыре Медведя) из сборника «Жизнь у индейцев». Здесь можно увидеть пересечения с Монтигомо, поскольку первая часть имени — собственно имя в его индейской вариации, а вторая часть — его перевод. В то же время написание имени (заглавные буквы в каждой его составляющей) напоминает куперовских индейцев и первооткрывателей: это Соколиный Глаз, Кожаный Чулок, Длинный Карабин, Правдивый Язык. А.В. Кубасов, анализируя упоминание о Майн Риде в тексте рассказа, акцентирует внимание на том, что это имя в «Мальчиках» играет роль гипертекста с «определенным ассоциативно-коннотативным потенциалом («индейцы», «приключения», «подвиги», «предательство», «любовь»)»3.
Таким образом, в «Мальчиках» получила отражение рецепция романов об индейцах в России. Романы-вестерны стали популярны среди взрослой и детской публики со второй половины XIX века. М. Горький в статье «О русской и зарубежной литературе» отмечает, что романы Дж.Ф. Купера, Т. Майн Рида, К. Мая, Г. Эмара выполняли воспитательную функцию и «на протяжении почти ста лет были любимым чтением юношества всех стран»4.
Именно этот корпус текстов американской литературы называется литературой фронтира. К этой концепции мы и предлагаем обратиться при анализе образов главных героев «Прерии» Купера, «Мальчиков» Чехова и «Двух капитанов» Каверина. Фронтир, в первую очередь, является геополитической категорией. Традиционно в качестве фронтира определяют зону, где становится возможным взаимодействие и взаимопроникновение культур. Историк Ф.Дж. Тёрнер выдвинул идею о фронтире как о плавильном котле культур еще в конце XIX века. Идея заключалась в том, что в процессе покорения американского пространства между людьми из Старого Света и коренным населением культивировались новые социальные правила, поскольку значение прежних традиций и обычаев утрачивалось. Таким образом, фронтир объединил всех прибывших в Америку европейцев и живших там индейцев в новую нацию — американцев.
В современной науке эта концепция получила широкое применение: сегодня с позиций фронтира осмысляются любые пограничные образования. Относительно недавно категория фронтира нашла применение и в сфере литературоведения в составе геопоэтики: существуют исследования, посвященные дальневосточному, сибирскому, кавказскому, арктическому, южноафриканскому фронтирам. В контексте нашей темы особенно важно, что появляется метод изучения геопоэтических фронтиров, основанный на опыте прочтения публицистического, документального, художественного текстов. Об этом пишет О.М. Давыдов: «Если здесь у Забияко речь идет о ментальном фронтире, охватывающем «исторически и культурно специфические картины мира, способы осмысления реальности и модели эмоциональных реакций», то геопоэтический фронтир подразумевает концентрацию на более узком слое источников, это — «литературные и публицистические тексты, воспоминания, эпистолярное наследие»»5.
Художественная литература фронтира неизбежно продуцирует собственный тип героя. Поскольку фронтирное пространство «уравнивает» всех, кто в него попадает, в правах и возможностях, меняются представления о качествах человека, способного покорить неизведанное. Так, по мнению А.В. Ващенко, в образе героя фронтира должен реализовываться миф «о личной независимости индивидуума, о равенстве возможностей и об альтернативности перспектив личного плана, о способности начать сначала, обновиться в своем «стремлении к счастью»»6. Поэтому фронтирный герой — это, в первую очередь, первопроходец, покоритель неизведанного и дикого пространства, наделенный чертами идеального человека.
В образе фронтирного героя отражаются не только типичные для этого исторического и геополитического явления черты, но и характерная концепция нового человека. Черты нового Адама видятся нам не только в куперовском Натаниэле Бампо, но и в каверинских Иване Татаринове и Сане Григорьеве. Они становятся заметными только тогда, когда мы обращаемся к феномену «доброкачественной заразы» (XVI, 236), которой «болели» чеховские мальчики — Чечевицын и Володя.
Так, для образов главных героев всех трех авторов характерен особый дух мальчишества, сначала пробуждающий, а затем и поддерживающий в них деятельное начало и приключенческий азарт. Все их подвиги начинаются с тех времен, когда они были «мальчиками», как Чечевицын и Володя. Иван Татаринов «в юности ходил матросом на нефтеналивных судах между Батумом и Новороссийском»7. Саня Григорьев бежал с Петькой Сковородниковым в «Туркестан» в десять лет. Катя, характеризуя Саню через много лет, отметит, что он «всю жизнь остается мальчиком девятнадцати лет»8, как и все летчики, особенно те, что любят перелетать океаны. Даже в Натти Бампо, который в «Прерии» изображен стариком 86 лет, узнаются мальчишеские черты, реализованные в образе его двойника — бортника Поля Ховера, отличающегося своей горячностью и острым чувством справедливости. Старый траппер зовет его «мальчиком», явно симпатизируя молодому человеку, отмечает схожесть их характеров.
Неотъемлемой частью их приключений становится постижение пространства — чужого, неизвестного, дикого, где герои проявляют себя, находясь в неравных с природой возможностях. В «Прерии», в «Мальчиках», в «Двух капитанах» повторяется мотив пустыни. В куперовском пространстве пустыня и прерия представляют собой одно и то же: «американская пустыня», «бескрайняя пустыня», «пустыня земли». В каверинском тексте Арктика мыслится как «ледяная пустыня», «снежная пустыня», «пустыня арктических морей», «пустыня арктической ночи». Чеховские герои мечтают убежать в пампасы — южноамериканские степи, где от бега стада бизонов дрожит земля, а индейцы нападают на поезда. Каждый из героев должен попасть в это особенное пространство для того, чтобы испытать себя, стать героем-первооткрывателем. Важнейшие испытания для Сани Григорьева проходят в арктической пустыне: и первое боевое крещение в Ванокане, закончившееся находкой латунного багра со шхуны «Святая Мария», и разгадка тайны экспедиции капитана Татаринова. Важные события в жизни Соколиного Глаза Натти Бампо происходят именно в прерии, где он «много страшного видел на веку»9. В отличие от этих героев, чеховские гимназисты остаются на прежнем месте: пространство вокруг них неизменно, им не удается покинуть даже вокзала.
Мы, конечно, не можем предсказать, как в дальнейшем сложатся судьбы гимназистов, и увидеть, например, как чеховский мальчик Чечевицын становится настоящим первооткрывателем. В реальном мире не существует условий для реализации его приключенческого потенциала: Америка, в которую он стремится, на рубеже XIX—XX веков совсем не похожа на ту удивительную страну, полную приключений, которая ему грезится. А.В. Кубасов, осмысляя чеховских «Мальчиков» как гипертекст, отмечает, что фамилия Чечевицына, во-первых, отсылает читателя к поговорке «За чечевичную похлебку продаться», которая символизирует бедность и мытарства, а во-вторых, «не только намекает на прошлое героя, но и определяет вектор его потенциального будущего»10. Он несостоявшийся первооткрыватель, ведь очевидно неизбежное столкновение его собственного мира, где есть место новой, лучшей жизни, с миром реальным — неприветливым, враждебным, прозаичным.
Разумеется, «Мальчики» коренным образом отличаются и от «Прерии», и от «Двух капитанов»: побег в страну, о которой мечтается, не состоялся; герой — не взрослый человек, а гимназист второго класса; мир, в который он так стремится попасть, не реальный, а воображаемый, подпитываемый прочитанным о колонизации Америки. То, что у Чехова оказывается на первом плане, у Купера и Каверина находится на периферии: в обратную сторону действует тот же закон.
Эта литературная линия, напоминая читателю о популярности романов об индейцах в России XIX века, функциональна, поскольку образует сюжет. Со старых писем из сумки утопившегося почтальона, среди которых будет и письмо «Не верь этому человеку...», начинается повествование романа. Побег Сани Григорьева и Петьки Сковородникова из Энска дает начало новой, московской жизни героев, где Саня знакомится с Катей. Упоминание Саней домашнего прозвища Ивана Татаринова становится отправной точкой для доказательства вины Николая Татаринова в гибели экспедиции. Именно это имя свяжет судьбу Сани Григорьева и судьбу Ивана Татаринова, сделает возможным связь между двумя капитанами. Саня скажет: «Может быть, теперь это кажется немного смешным, что капитана Татаринова она называла «Монтигомо Ястребиный Коготь». Особенно мне смешно, потому что я теперь знаю о нем больше, чем кто-нибудь другой на земном шаре»11.
Таким образом, чеховские «Мальчики» являются текстом-посредником между Купером и Кавериным: без контекста этого рассказа связь между романами становится призрачной и зыбкой. В такой триаде творчество Чехова выступает в роли своеобразного фермента, скрытого элемента для объединения этих произведений в единую линию, необходимую для осмысления образов главных героев.
Литература
Ващенко А.В. Фронтир // История литературы США. М.: Наследие, 1999. 461 с.
Головачёва А.Г. «Монтигомо Ястребиный Коготь»: Литература и реальность // Литература в школе. 2000. № 1. С. 38—45.
Горький М. О русской и зарубежной литературе: Избранные статьи. М.: Юрайт, 2019. 367 с. (Серия: Антология мысли).
Давыдов О.М. Мифопоэтика литературного сказа Н.Г. Кондратковской: фронтирный подход // Дергачёвские чтения — 2018. Литература регионов в свете гео- и этнопоэтики: Мат-лы XIII Всерос. науч. конф. (г. Екатеринбург, 18—19 октября 2018 г.). Екатеринбург: УрО РАН, 2019. С. 293—300.
Каверин В. Два капитана // Каверин В. Собр. соч.: В 8 т. Т. 3. М.: Худож. лит., 1981. 638 с.
Кубасов А.В. Рассказ А.П. Чехова «Мальчики» и творчество писателя как гипертекст // Филологический класс. 2005. № 1 (13). С. 33—35.
Купер Д.Ф. Прерия / Пер. с англ. Н. Вольпин. М.: Дет. лит., 1980. 416 с.
Шиндина О.В. В. Каверин и К. Вагинов: метатекстуальные поиски // Серапионовы братья: философско-эстетические и культурно-исторические аспекты: к 90-летию образования литературной группы: Мат-лы междунар. науч. конф. / Ред. и сост. Л.Ю. Коновалова и И.В. Ткачёва. Саратов: Орион, 2011. 272 с.
Примечания
Публикация подготовлена в рамках реализации ГЗ ЮНЦ РАН, № гр. проекта 122020100347—2.
1. Головачёва А.Г. «Монтигомо Ястребиный Коготь»: Литература и реальность // Литература в школе. 2000. № 1. С. 45.
2. Шиндина О.В. В. Каверин и К. Вагинов: метатекстуальные поиски // Серапионовы братья: философско-эстетические и культурно-исторические аспекты: к 90-летию образования литературной группы: Мат-лы междунар. науч. конф. / Ред. и сост. Л.Ю. Коновалова и И.В. Ткачёва. Саратов: Орион, 2011. С. 184.
3. Кубасов А.В. Рассказ А.П. Чехова «Мальчики» и творчество писателя как гипертекст // Филологический класс. 2005. № 1 (13). С. 35.
4. Горький М. О русской и зарубежной литературе. Избранные статьи. М.: Юрайт, 2019. С. 231.
5. Давыдов О.М. Мифопоэтика литературного сказа Н.Г. Кондратковской: фронтирный подход // Дергачёвские чтения — 2018. Литература регионов в свете гео- и этнопоэтики: Мат-лы XIII Всерос. науч. конф. (г. Екатеринбург, 18—19 октября 2018 г.). Екатеринбург: УрО РАН, 2019. С. 294.
6. Ващенко А.В. Фронтир // История литературы США. М.: Наследие, 1999. С. 349.
7. Каверин В. Два капитана // Каверин В. Собр. соч.: В 8 т. Т. 3. М.: Худож. лит., 1981. С. 88.
8. Там же. С. 430.
9. Купер Д.Ф. Прерия / Пер. с англ. Н. Вольпин. М.: Дет. лит., 1980. С. 250.
10. Кубасов А.В. Рассказ А.П. Чехова «Мальчики» и творчество писателя как гипертекст. С. 34.
11. Каверин В. Два капитана. С. 202.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |