Ш. Липке. Православный пост и духовные традиции в творчестве А.П. Чехова: на материале рассказа «Студент»

Вопрос о религии в творчестве А.П. Чехова, в частности, о библейских мотивах и о значении православия для писателя хорошо изучен, в т. ч. такими учеными, как А.С. Собенников и М.С. Свифт. В первую очередь они обращают внимание на связь произведений с библейскими книгами, а также на связь между жизнью его героев и церковными праздниками в течение года¹. В данном контексте «Студент» — один из самых изученных рассказов А.П. Чехова. Помимо А.С. Собенникова и И.А. Есаулова, которые интерпретируют рассказ как пасхальный², к нему обращаются такие выдающиеся исследователи, как В. Шмид³, А.Д. Степанов⁴, А.В. Щербенок⁵, а также В.И. Тюпа⁶. Для них главным аспектом является коммуникация, на значение которой указывает В.И. Тюпа, подчеркивая, что «чеховский вариант художественно-идеологического отношения автор — герой — читатель (слушатель) непосредственно воспроизведен в тексте»⁷. Н.Е. Разумова же подчеркивает связь между пространством внешнего рассказа, Россией Ивана, Василисы и Лукерьи, и пространством внутреннего рассказа, миром Иисуса и Петра⁸.

Помимо этого, В. Шмид обращает особое внимание на то, что студент Иван Великопольский по случаю Страстной пятницы не ест, поэтому физиологическое состояние непосредственно влияет на его мироощущение⁹. Таким образом, В. Шмид интерпретирует рассказ «Студент» в контексте значения телесных явлений «голод» и «еда». Давно известно, что сам А.П. Чехов, размышляя о сюжете рассказа, так и не написанного, придумывает молодого человека, чей анархизм проходит оттого, что его поят «чаем с бубликами» (С., 17, 73). Здесь же предполагается, что, даже если физиологический аспект играет определенную роль, читать рассказ все-таки следует в контексте православных духовных традиций, что открыло бы возможность связать его с тематикой поста, по-своему присутствующей также в произведениях «Мужики», «Человек в футляре» и «Архиерей».

В рассказе «Студент» речь идет именно о том, как еда (вернее: ее отсутствие) влияет на чувства и мысли главного героя, т. к. «по случаю Страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше» (С., 8, 306). Мрачные чувства и мысли студента возникают именно оттого, что «мучительно хотелось есть», а также «от холода» (С., 8, 306). Пост как таковой здесь не ведет к духовному подъему. Это связано с тем, что герой, хотя и не ест в Страстную пятницу, возвращается с тяги (С., 8, 306), т. е. с развлечения, совершенно не уместного для дня поста и молитвы¹⁰. Таким образом, главный герой описывается, с одной стороны, на «клерикальном фоне» тех обстоятельств, в которых живет¹¹, но с другой стороны — как «студент», для которого правила поста имеют значение скорее физиологическое, нежели духовное.

Еще и потому нельзя ожидать духовного роста в жизни семинариста Ивана Великопольского, что он зациклен на своих эмоциях и ощущениях, которые заставляют его думать, что в России «ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше» (С., 8, 306). Это показывает, что сам пост, т. е. просто отказ от еды, не приближает человека к Богу, не воспитывает в нем любовь к ближнему, т. к. с постом у семинариста не связан никакой духовный подвиг. По справедливому замечанию И.А. Есаулова, статическое восприятие жизни указывает на то, что студент не понимает значения искупительной смерти и воскресения Иисуса, т. к. не видит, что через пасхальную тайну жизнь людей на земле стала новой¹². На самом деле студент не говорит о событиях перед смертью Иисуса как об уникальной, спасительной тайне, лишь подчеркивает общечеловеческие черты произошедшего. Таким образом, вынужденный пост и не является подготовкой к Пасхе.

Тем не менее когда студент рассказывает вдовам, Василисе и Лукерье, историю отречения Петра в ночь на Страстную пятницу и его раскаяния, именно в связи с общечеловеческим аспектом событий в ночь перед Пасхой в Иерусалиме, происходит чудо сближения: студент чувствует себя в похожей ситуации, как Петр, и ему тоже хочется погреться у костра (С., 8, 307). Плач старшей вдовы, Василисы, после рассказа о Петре студент интерпретирует так: если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра. Младшая же вдова, Лукерья, «забитая мужем» (С., 8, 307), краснеет и напрягается, когда он рассказывает, как Иисуса «били» (С., 8, 308)¹³.

Таким образом, чудо сближения обусловлено тем, что в Новом Завете говорится об Иисусе не только как о Сыне Божьем, но и как об истинном человеке. На это указывают многочисленные цитаты из Евангелия от Луки¹⁴, во многом подчеркивающего человечность Иисуса и символически связанного с именем Лукерьи¹⁵. Иисуса в рассказе только один раз называют «господь» (С., 8, 307), а все остальное время — простым человеческим именем (Иисусом). Помимо этого, студент то пересказывает Евангелие своими словами, то цитирует его, передавая смысл сказанного как на церковнославянском, так и на русском языке.

Соответственно, в рассказе происходит «светское» чудо сближения: студент понимает и чувствует, что произошло с человеком Иисусом и с человеком Петром 1900 лет назад, и благодаря его рассказу вдовы из простого народа тоже это понимают и чувствуют. Таким образом, вдовы перестают быть для студента «массовкой»¹⁶, просто безликими слушателями, и он начинает вникать в их жизнь. История тоже перестает быть безликой и однообразной, и потому студент размышляет: «...правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле» (С., 8, 309).

Для подобного сближения нужны, с одной стороны, знания. Студент весьма точно цитирует Библию, в частности — Евангелие от Луки, хотя в православии в большей степени принято опираться на Евангелия от Матфея и от Иоанна, а в «Двенадцати Евангелиях», богослужении Страстной пятницы, о котором говорится в рассказе, отречение Петра не представлено в версии от Луки¹⁷. Иван также понимает церковнославянские выражения и переводит их: «петел, то есть петух» (С., 8, 307); «И исшед вон, плакася горько» (С., 8, 308). Потому главный герой и называется «студентом»: важно не то, что Иван призван в будущем принять сан, а то, что он учится.

С другой стороны, значимо то, что Иван знает жизненную ситуацию тех, с кем общается: «вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял» (С., 8, 306).

В этом смысле здесь присутствуют все элементы, которые нужны для чуда сближения. Однако вопрос о богословском значении смерти Иисуса и о Его воскресении не входит в рассказ. Это подчеркивается на символическом уровне тем, что «...возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха» (С., 8, 308).

Соответственно, духовный контекст рассказа важен, но проявляется на уровне земных объяснений. Студент хорошо помнит тексты Евангелия, поскольку часто слышит их в церкви, и понимает жизненную ситуацию вдов из простого народа, потому что его отец-дьячок небогат и потому что Иван голоден в связи с постом в Страстную пятницу Конечно, о полноценном сближении речи быть не может, ведь, как подчеркивает В. Шмид, глубоко в жизненную ситуацию вдов студент не вникает¹⁸. Тем не менее плач и стыд Василисы, а также напряжение Лукерьи показывают, что между Петром и Иисусом («героями» рассказа студента), студентом (рассказчиком), Василисой и Лукерьей (слушательницами) состоялось сближение в переживаниях. В этом смысле прав А.В. Щербенок, который подчеркивает, что вопрос об «оптимизме» и «пессимизме» А.П. Чехова теряет значение¹⁹, так же как и вопрос о настоящем прозрении и о нравственной дискредитации главного героя. Достаточно того, что, по словам Э. Дуркина, перед нами «хотя бы лишь на время своего рассказа, но Великопольский — художник или священник, способный соединить прошлое и настоящее, общее и частное»²⁰.

Таким образом, А.П. Чехов рассказывает о чуде сближения на фоне церковных традиций и поста. Эти традиции помогают главному герою, а затем и его слушательницам понять, прочувствовать ситуацию Иисуса и Петра. Однако сближение как таковое происходит на уровне совершенно светском и земном. Этому соответствует пост студента как вынужденный, духовно не пережитый, а также перевод библейских текстов на современный русский язык. Благодаря им, правда, не наступает Пасха в классическом смысле слова, но, по крайней мере, появляется возможность сближения героев и солидарности между ними.

Литература

Дуркин Э. Модели художественного слова в чеховских рассказах «В ссылке» и «Студент» // Философия А.П. Чехова: материалы Междунар. научн. конф. (Иркутск, 27 июня — 2 июля 2006 г.) / под ред. А.С. Собенникова. Иркутск: Изд-во Иркутского гос. ун-та, 2006. С. 44—59.

Есаулов И.А. Русская классика: новое понимание. СПб.: Алетейя, 2012. 448 с.

Разумова Н.Е. Творчество А.П. Чехова в аспекте пространства. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001. 522 с.

Собенников А.С. «Между «есть Бог» и «нет Бога»...»: (о религиозно-философских традициях в творчестве А.П. Чехова). Иркутск: Изд-во Иркутского ун-та, 1997. 221 с.

Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М.: Языки славян. культуры, 2005. 396 с.

Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа: учебное пособие. 2-е изд. М.: Флинта, 2018. 196 с.

Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. 2-е изд. испр., расш. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. 352 с.

Щербенок А.В. Деконструкция и классическая русская литература: от риторики текста к риторике истории. М.: Новое литературное обозрение, 2005. 232 с.

Freise M. Die Prosa Anton Čechovs: Eine Untersuchung im Ausgang von Einzelanalysen. Amsterdam-Atlanta, GA: Rodopi, 1997. 330 S.

Swift M.S. Biblical subtexts and religious themes in works of Anton Chekhov. New York: Peter Lang, 2004. xi, 196 p.

Примечания

1. Собенников А.С. «Между «есть Бог» и «нет Бога»...»: (о религиозно-философских традициях в творчестве А.П. Чехова). Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1997. 224 с.; Swift M.S. Biblical subtexts and religious themes in works of Anton Chekhov. New York, 2004. 196 p.

2. Собенников А.С. «Между «есть Бог» и «нет Бога»...»: (о религиозно-философских традициях в творчестве А.П. Чехова). С. 121—159; Есаулов И.А. Русская классика: новое понимание. СПб.: Алетейя, 2012. С. 207—213.

3. Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. С. 278—294.

4. Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова.: Языки славян. культуры, 2005. 396 с.

5. Щербенок А.В. Деконструкция и классическая русская литература: от риторики текста к риторике истории. М.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 73—85.

6. Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа: учебное пособие. 2-е изд. М.: Наука, 2018. С. 174—180.

7. Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа. С. 175.

8. Разумова Н.Е. Творчество А.П. Чехова в аспекте пространства. Томск: Том. гос. ун-т, 2001. С. 277—290.

9. Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. С. 282.

10. Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. С. 283.

11. О «клерикальном фоне» см.: Freise M. Die Prosa Anton Čechovs: Eine Untersuchung im Ausgang von Einzelanalysen. Amsterdam-Atlanta, GA, 1997. S. 11.

12. Есаулов И.А. Русская классика: новое понимание. С. 209—210.

13. Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа. С. 177.

14. Разумова Н.Е. Творчество А.П. Чехова в аспекте пространства. С. 279.

15. Там же. С. 285.

16. Там же. С. 283.

17. Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. С. 285.

18. Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. С. 290.

19. Щербенок А.В. Деконструкция и классическая русская литература: от риторики текста к риторике истории. С. 85.

20. Дуркин Э. Модели художественного слова в чеховских рассказах «В ссылке» и «Студент» // Философия А.П. Чехова: материалы Междунар. научн, конф. (Иркутск, 27 июня — 2 июля 2006 г.). Изд-во Иркутского гос. ун-та, 2006. С. 56.