Г.А. Григорян. «Равнодушная» природа в произведениях А.П. Чехова

Образ природы в художественном произведении может выполнять различные функции: являться фоном-декорацией, на котором развиваются события; создавать необходимый эмоциональный накал, подготавливая читателей к дальнейшему повествованию; быть отражением психологического состояния персонажа; отношение к природе может стать средством характеристики героев, наконец, образ природы может являться источником глобальных, экзистенциальных размышлений писателя над проблемой «человек-природа». Именно в таком ключе эта тема получает развитие во многих сочинениях А.П. Чехова.

История возникновения образа «равнодушной» природы в литературе была подробно рассмотрена в работе М.В. Строганова «Тургенев и «равнодушная природа»». Ученый отмечает, что этот мотив берет истоки в старинном мифе о «вечной Изиде», который получил большое распространение при переходе от сентиментализма к романтизму. Изида — в древнеегипетской мифологии богиня плодородия, воды и ветра, символ женственности, материнства, семейной верности, покровительница рожениц, богиня мореплавания, волшебства, охранительница умерших. На храме Изиды в городе Саисе было написано: «Я то, что было, есть и будет; никто из смертных не приподымал моего покрывала»¹. Изида также олицетворяла природу и называлась «та, у которой тысяча имен». В этой роли она и вошла в европейскую культуру, особенно после того, как Ф. Шиллер написал стихотворение «Сансское изваяние под покровом» (1796), оказавшее большое воздействие на современников поэта и положившее начало новому мифу о природе в европейской культуре Новейшего времени, к которому в дальнейшем обращались многие поэты и писатели, в частности Гёте².

Особую значимость в русской литературе формула «равнодушная природа» приобрела в поэзии А.С. Пушкина. В заключительной строфе стихотворения «Брожу ли я вдоль улиц шумных...» (1829) читаем:

«И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять»³.

Образ «равнодушной природы» был и в центре внимания И.С. Тургенева, который знал и философское толкование этого сочетания, и пушкинскую формулу «равнодушная природа». Тургенев неоднократно упоминал об этом знании во многих письмах и художественных сочинениях.

Тургеневское отношение к природному безразличию очень точно в воспоминаниях выразил Я.П. Полонский: «Никак не мог он помириться с тем равнодушием, какое оказывает им так горячо любимая природа — к человеческому горю или к счастию, иначе сказать, ни в чем человеческом не принимает участия. Человек <...> хватается за все, чтоб только спастись от этого безучастного холода, от этого равнодушия природы и от сознания своего ничтожества перед ее всесозидающим и всепожирающим могуществом»⁴.

Наиболее полно эта мысль о бренности, «мимолетности и незначительности человеческого бытия»⁵ перед лицом природы выражена в рассказе Тургенева «Поездка в Полесье».

Мотив «равнодушной природы» воплотился во многих произведениях А.П. Чехова. В понимании и творческом преломлении этого мотива, Чехов, на наш взгляд, в большей степени сближался именно с Тургеневым.

У Чехова маркером природного равнодушия зачастую выступает безграничное степное пространство. Так, рассказ «Счастье» (1887), представляющий собой лирическую новеллу, наполняют идиллия степной жизни, настроение созерцательной неподвижности, которое свойственно как персонажам — пастухам и овцам, так и бескрайним степным просторам.

В центре внимания автора находятся рассказы старика и его беседы с объездчиком и вторым пастухом. Но вместе с этими разговорами и рассказами героев дается и повторяющаяся от заката до рассвета жизнь самой степи. Она равнодушна к человеку — в ней нет смысла: «В синеватой дали, где последний видимый холм сливался с туманом, ничто не шевелилось; сторожевые и могильные курганы, которые там и сям высились над горизонтом и безграничною степью, глядели сурово и мертво; в их неподвижности и беззвучии чувствовались века и полное равнодушие к человеку; пройдет еще тысяча лет, умрут миллиарды людей, а они все еще будут стоять, как стояли, нимало не сожалея об умерших, не интересуясь живыми, и ни одна душа не будет знать, зачем они стоят и какую степную тайну прячут под собой» (С., 6, 216).

Гораздо сильнее мысль о равнодушии степной природы выражена в повести Чехова «Степь» (1888): «Звезды, глядящие с неба уже тысячи лет, само непонятное небо и мгла, равнодушные к короткой жизни человека, когда остаешься с ними с глазу на глаз и стараешься постигнуть их смысл, гнетут душу своим молчанием; приходит на мысль то одиночество, которое ждет каждого из нас в могиле, и сущность жизни представляется отчаянной, ужасной...» (С., 7, 65—66).

Мы видим противопоставление вечности, олицетворением которой здесь выступают небо и звезды, и скоротечности жизни человека. Равнодушие природы к человеческой жизни вызывают в памяти Егорушки похороны бабушки. Здесь мотив «молчаливо-равнодушной природы» окрашен пессимистическими нотами и в некотором роде приобретает масштаб безвыходности. В целом эта глава повести представляет собой размышление о смерти человека, и человек предстает на фоне природы одиноким, беззащитным существом.

В.А. Гольцев отмечал, что контраст, изображенный А.С. Пушкиным в элегии «Брожу ли я вдоль улиц шумных...», нередко становился объектом внимания Чехова. В качестве примера критик указывал на рассказ «Гусев», где умершего солдата Гусева завернули в саван и выбросили в море⁶. Не дошло до дна тело Гусева, как перехватила его акула. Далее Чеховым детально изображается то, что происходило в это время на небе: «А наверху в это время, в той стороне, где заходит солнце, скучиваются облака; одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы... Из-за облаков выходит широкий зеленый луч и протягивается до самой средины неба; немного погодя рядом с этим ложится фиолетовый, рядом с ним золотой, потом розовый... Небо становится нежно-сиреневым. Глядя на это великолепное, очаровательное небо, океан сначала хмурится, но скоро сам приобретает цвета ласковые, радостные, страстные, какие на человеческом языке и назвать трудно» (С., 7, 339).

Этим описанием, являющимся главным смысловым центром произведения, и завершается рассказ. К финалам Чехов, как известно, был особенно внимателен. И здесь, уместив на одной странице два контрастных описания: мрачную подводную глубину, куда навсегда исчезло тело безропотного солдата, и блаженную небесную высь, которая передает свое очарование и океану, Чехов показывает безмятежное величие природы и ее равнодушие к жизни человеческой.

Н.А. Дмитриева в монографии «Послание Чехова» пишет, что «ставшая со времен романтизма расхожей идея ничтожности человека перед величием равнодушной природы была вообще чужда Чехову, мастеру одухотворенного пейзажа»⁷. И далее, приводя в пример несколько чеховских пейзажей, исследовательница подчеркивает, что «везде природа говорит с человеческой душой, соотносится с человеческими переживаниями»⁸, тем самым как бы исключается мысль о равнодушии природы к человеку в художественном мире Чехова.

Действительно, чеховский пейзаж преимущественно антропологичен: он соотносится с человеческими реалиями. Ярким тому примером может служить упоминавшаяся выше повесть «Степь». Однако это не исключает того, что в то же время природа может быть совершенно равнодушной к своим созданиям, и говорить об абсолютной чуждости Чехову «идеи ничтожности человека перед величием равнодушной природы» вряд ли возможно.

Рассказ Чехова «В родном углу» (1897) начинается описанием степного пейзажа, которое дано глазами главной героини. Возвращаясь в родные места после долго отсутствия, Вера Кардина сравнивает прежние и настоящие ощущения через призму восприятия степного пространства. В начале рассказа ожидания героини связаны именно с этим, обещающим новые переживания, степным простором: «как здесь просторно, как свободно; ей недоставало до сих пор в жизни именно только этого простора и свободы» (С., 9, 313).

В конце же рассказа ситуация меняется. Мотив степного простора означает некую безнадежность жизни героини, происходит как бы столкновение первоначальных ожиданий и реальности. Образ степи — это и воплощение величественной природной красоты, и равнодушие к страданиям человека: «Прекрасная природа, грезы, музыка говорят одно, а действительная жизнь другое. Очевидно, счастье и правда существуют где-то вне жизни... Надо не жить, надо слиться в одно с этой роскошной степью, безграничной и равнодушной, как вечность, с ее цветами, курганами и далью, и тогда будет хорошо...» (С., 9, 324).

Здесь фиксируется именно неспособность героини следовать своему пути, а также осознание временности и зыбкости человеческого бытия по сравнению с природой, со степью, представляющей собой вечный покой. Однако состояние спокойствия иллюзорно, на что указывают и многоточия в конце отрывка. А последнее предложение рассказа: «Через месяц Вера жила уже на заводе» (С., 9, 324) — вовсе вступает в полное противоречие с прежними намерениями героини. Будущее, которое ожидает героиню, является прозаическим миром пошлых человеческих отношений.

В рассказе «Дама с собачкой» (1899) образ «равнодушной природы» трансформируется. Так, в Ореанде, когда герои, сидя на скамье недалеко от церкви, безмолвно смотрят на море, рисуется такая картина: «Ялта была едва видна сквозь утренний туман, на вершинах гор неподвижно стояли белые облака. Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства» (С., 10, 133).

Здесь у Чехова есть «равнодушие» природы, вместе с тем есть и «вечное спасение и непрерывное движение жизни», что, в сущности, говорит о нескончаемом круговороте жизни на земле. В этом фрагменте скрыта мысль о том, что природа и человек занимают одинаковое положение в мироздании. Очевидна эволюция во взглядах Чехова на «равнодушную» природу.

В пьесе «Вишневый сад» упоминание о «равнодушной» природе является своеобразным ироническим парафразом оживотворенного образа природы, изображенного Тургеневым в стихотворении в прозе «Природа». Гаев декламирует: «О природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием, прекрасная и равнодушная, ты, которую мы называем матерью, сочетаешь в себе бытие и смерть, ты живишь и разрушаешь...» (С., 13, 224).

Образ «равнодушной» природы снижается, приобретает полемическое звучание. Недаром после этого монолога Варя «умоляюще» восклицает: «Дядечка!» В интерпретации Гаева художественная мысль Тургенева, окрашенная в тона гетеанско-пушкинского восприятия природы, выглядит до пошлости избитой.

Мотив «равнодушной» природы проходит через многие произведения Чехова и является выражением глубоких мировоззренческих взглядов писателя. В подобных философских размышлениях прослеживается авторское стремление осознать место человека в мире, скоротечность его жизни по сравнению с могуществом и бесконечностью природы, перед лицом которой человек предстает как «эфемерная» частичка.

Литература

Гольцев В.А. А.П. Чехов. Опыт литературной характеристики / А.П. Чехов: pro et contra: Творчество А.П. Чехова в русской мысли конца XIX — начала XX в. (1887—1914): антология. СПб.: РХГИ, 2002. С. 230—245.

Дмитриева Н.А. Послание Чехова. М.: Прогресс-Традиция, 2007. 365 с.

И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. / под ред. В.Э. Вацуро; подг. и сост. текстов С.М. Петров, В.Г. Фридлянд. М.: Худож. лит., 1983. Т. 2. 557 с.

Пушкин А.С. Собр. соч.: в 10 т. / под ред. Д.Д. Благого и др. М.: Гослитиздат, 1959—1962. Т. 2. 799 с.

Регеци И. Трансформация образа дворянского гнезда И.С. Тургенева в рассказе А.П. Чехова «В родном углу» // И.С. Тургенев: текст и контекст: коллективная монография / под ред. А.А. Карпова и Н.С. Мовниной. СПб.: Скрипториум, 2018. С. 295—304.

Смирнова З.В. Комментарии к «Дилентатизму в науке» // Герцен А.И. Собр. соч.: в 30 т. М.: АН СССР, 1954—1966. Т. 3. 363 с.

Строганов М.В. Тургенев и «равнодушная природа» // И.С. Тургенев: текст и контекст: коллективная монография / под ред. А.А. Карпова, Н.С. Мовниной. СПб.: Скрипториум, 2018. С. 20—29.

Примечания

1. Цит. по: Смирнова З.В. Комментарии к «Дилентатизму в науке» // Герцен А.И. Собр. соч.: в 30 т. М.: АН СССР, 1954. Т. 3. С. 325.

2. См.: Строганов М.В. Тургенев и «равнодушная природа» // И.С. Тургенев: текст и контекст: коллективная монография / под ред. А.А. Карпова, Н.С. Мовниной. СПб.: Скрипториум, 2018. С. 21—22.

3. Пушкин А.С. Собр. соч.: в 10 т. / под ред. Д.Д. Благого и др. М.: Гослитиздат, 1959—1962. Т. 2. С. 264.

4. И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. / под ред. В.Э. Вацуро, подг. и сост. текстов С.М. Петров, В.Г. Фридлянд. М.: Худож. лит. 1983. Т. 2. С. 391—392.

5. Регеци И. Трансформация образа дворянского гнезда И.С. Тургенева в рассказе А.П. Чехова «В родном углу» // П.С. Тургенев: текст и контекст: коллективная монография. С. 304.

6. См.: Гольцев В.А. А.П. Чехов. Опыт литературной характеристики / А.П. Чехов: pro et contra: Творчество А.П. Чехова в русской мысли конца XIX — начала XX в. (1887—1914): антология. СПб.: РХГИ, 2002. С. 240.

7. Дмитриева Н.А. Послание Чехова. М.: Прогресс-Традиция, 2007. С. 149.

8. Там же.