Н.Ф. Иванова. Чехов, Ленин и Суворин (к проблеме литературной репутации рассказа «Ионыч»)

От чего больше зависит литературная репутация? От художественных достижений автора или от целенаправленных усилий комментаторов и интерпретаторов произведения? Попытаемся реконструировать процесс формирования литературной репутации рассказа «Ионыч».

Чехов как классик вошел в так называемый национальный литературный канон и в производный от него «школьный канон», то есть вошел в список обязательного чтения и изучения, что предполагало поиск воплощения в произведениях писателя общественных явлений, наличие воспитательного потенциала произведений и биографии писателя.

Программы по литературе разных лет — 1921, 1938, 1960 и 1984 годов — отражали все происходившие в стране изменения¹, а также процессы в самой литературе и системе образования. В 1921 году появилась первая стабилизированная программа (она делалась для школы-девятилетки, но из-за отсутствия в стране денег на образование и общей разрухи обучение пришлось сократить до семи лет и поделить его на две ступени: третий и четвертый годы второй ступени соответствуют последним двум выпускным классам школы). Основу программы составляла русская литературная классика XIX столетия. В школе IV года второй ступени читали чеховские «Степь», «Мужики», «Вишневый сад».

К 1923—1925 годам литература как предмет исчезла из учебных планов, растворившись в обществоведении. Теперь литературные произведения использовались в качестве иллюстраций к изучению общественно-политических процессов и явлений, чтобы воспитать подрастающее поколение в коммунистическом духе. Впрочем, во второй половине 1920-х годов литература вернулась в сетку предметов значительно обновленной. Следующие пятнадцать лет программы будут шлифовать, добавляя произведения советской литературы. К 1927 году ГУС² выпустил комплект стабилизированных, то есть неизменных в ближайшие четыре года, программ. У учителя все меньше прав заменять одни произведения другими. Все больше внимания уделяется «общественным идеологиям», прежде всего революционным идеям и их отражению в литературе. Программа обстоятельно излагала, как трактовать и под каким углом рассматривать то или иное произведение, отсылая за правильным мнением к марксистской критике. В программе 80% времени было отведено на изучение классики, количество часов — 474 (с 1949 г. — 452), в нее вошли чеховские «Крыжовник» и «Вишневый сад».

В начале 1930-х сменилось целых три поколения программ и школьных учебников. Отбор произведений определялся не столько их художественными достоинствами, сколько способностью встроиться в логику советской концепции, отражающей «поступательное движение страны к революции, построению социализма и коммунизма», формирование нового, советского человека.

В 1934 году школьное образование стало десятилетним, историко-литературный курс занимал уже три года вместо двух. В основе все так же были произведения русской классики, но главная задача этих произведений была переосмыслена: им предписывалось рассказать о «свинцовых мерзостях жизни» при царизме и вызревании революционных настроений в обществе. В 9-м классе уже изучали рассказ «Ионыч», пьесу «Вишневый сад». Сложившийся к концу 1930-х годов советский школьный канон (как и сама программа литературного образования) впоследствии менялся мало.

В изучении литературы провозглашались принципы систематичности и историзма: живой литературный процесс укладывался в ленинскую концепцию «трех этапов революционно-освободительного движения в России», для школьного изучения русской литературы особо значимой явилась статья В.И. Ленина «Памяти Герцена»³, русская литература изучалась в школе в аспекте ленинской статьи. Чехов был вписан во «второй период русского освободительного движения»⁴. Учитель был обязан «организовать систематическое изучение трудов Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина в целях более прочного и глубокого усвоения марксистско-ленинских принципов изучения художественных произведений»⁵, а также доступно и широко раскрыть основополагающие идеи работ В.И. Ленина по вопросам литературы и искусства.

В советском литературоведении основная проблема, которую должен был ставить преподаватель или учитель во время анализа чеховского «Ионыча», — «история идейной и моральной деградации Дмитрия Старцева»⁶. Предлагалось сопоставление с VI главой «Мертвых душ» («И до какой ничтожности, гадости мог снизойти человек!»). Завершить работу над текстом рассказа авторы методического пособия рекомендовали чтением раздела учебника «Берегите в себе человека» и подготовкой к диспуту: «В чем беда и в чем вина Дмитрия Старцева?» — предлагалось прочитать статью В.И. Ленина «Карьера» и соотнести с судьбой Старцева. 6-й урок предлагался для диспута — «Разве это не типично для массы «образованных» и «интеллигентных» представителей так называемого общества?» (В.И. Ленин «Карьера»). Предлагалось выявить причины ренегатства⁷ Дмитрия Старцева. Учитель должен был поставить главный вопрос: в чем беда и в чем вина Дмитрия Старцева? К нему шли вспомогательные вопросы: можно ли утверждать, что Старцев изменил своим убеждениям? Если да, то каким именно? Кто виноват в том, что «не состоялась» любовь Старцева и Екатерины Ивановны? Почему именно на рубеже 80—90-х годов Чехов обратился к проблеме духовной деградации человека? Как связана эта проблема с общественной жизнью того времени? Сопоставьте рассказ А.П. Чехова «Ионыч» и статью В.И. Ленина «Карьера». Есть ли сходство в карьере Суворина и истории Старцева? В чем именно? Какие выводы о значении рассказа можно сделать на основании этого сопоставления?

Проблема духовной деградации человека была, как поясняли авторы методических рекомендаций для учителей, «одна из самых острых социальных и политических проблем его (чеховского. — Н.И.) времени. В 90-е годы, когда ощутимо чувствовался близкий общественный подъем, гражданская активность, энергичная и мужественная деятельность лучшей части интеллигенции могла во многом способствовать (и действительно способствовала) просвещению народа в революционном духе. Не собираясь изображать Чехова революционером, мы вместе с тем не можем обойти тот бесспорный факт, что произведения Чехова мощно содействовали общественному брожению, подъему общественной активности, столь необходимые после периода «безвременья», отмеченного духовной деградацией и ренегатством значительного числа мыслящих и образованных людей»⁸. И далее: «Таким образом, Чехов средствами искусства содействовал решению задач, которые ставила перед собою молодая партия русских марксистов»⁹. Утверждалось, что центральная мысль рассказа — призыв к гражданской активности. Представить в должной мере общественно-политическое значение рассказа «Ионыч» призвано было сопоставление его со статьей В.И. Ленина «Карьера»¹⁰.

Ленинская статья была посвящена карьере известного издателя А.С. Суворина. «Ионыч» написан в апреле—июне 1898 года, именно в том году, когда Чехов порвал давно уже тяготившие его дружеские отношения с Сувориным — из-за шовинистической позиции суворинской газеты «Новое время» в деле Дрейфуса, из-за реакционных вступлений по вопросам внутренней жизни. Действительно, именно в 1898 году А.П. Чехов в ряде писем называет действия Суворина отвратительными, гнусными, подлыми. Конечно, Чехов размышлял о судьбе интеллигенции и о Суворине в том числе, эти размышления отражены в его письмах 1898—1899 годов. Но все же «Ионыч» не описание карьеры Суворина.

Однако пособия для учителей предлагали разговор о рассказе в рамках такой риторики:

Чехов не видел иных, уже вполне реальных общественных сил, которые были способны перестроить Россию, не представлял себе исторической роли пролетариата. Но он проницательно видел предательство либеральной интеллигенции, он приветствовал деятельность тогда еще действительно немногих людей, будивших общественное самосознание, он сам был активнейшим среди таких людей — и в этом его великая заслуга.

В.И. Ленин в статье «Карьера» на полутора страницах рисует жизнь одного из тех ренегатов, которые были так отвратительны Чехову. А.С. Суворин, как показывает Ленин, изменил своим убеждениям на рубеже 70—80-х годов, во время второго демократического подъема в России: «Бедняк, либерал и даже демократ в начале своего жизненного пути — миллионер, самодовольный и бесстыдный хвалитель буржуазии, пресмыкающийся перед всяким поворотом политики власть имущих в конце этого пути. Разве это не типично для массы «образованных» и «интеллигентных» представителей так называемого общества?»¹¹ Ленин показывал закономерность таких поворотов, всегда совпадающих с периодами освободительного движения, когда либерализм быстро превращается в «бешеное черносотенство» под влиянием страха перед истинной демократией и революционностью. На рубеже 50—60-х годов образец такого поворота продемонстрировал М.Н. Катков, когда-то входивший в кружок Белинского. На рубеже 70—80-х годов — А.С. Суворин. «А теперь, после третьего демократического подъема в России (в начале XX века), сколько еще либералов повернуло по «веховской» дорожке¹², к национализму, к шовинизму, к оплевыванию демократии, к подхалимству перед реакцией! Катков — Суворин — «веховцы» — это все исторические этапы поворота русской либеральной буржуазии от демократии к защите реакции, к шовинизму и антисемитизму»¹³. Сопоставление «Ионыча» и ленинской статьи должно было «свидетельствовать», что творчество Чехова готовило почву для борьбы с либеральным ренегатством, «учило различать» идейную и нравственную деградацию в самых обычных человеческих судьбах, пробуждало отвращение к духовному отступничеству, будило общественную активность¹⁴. Такое «прочтение» «Ионыча» поддерживало литературную репутацию и автора, и его рассказа, вполне соответствующего царящей в стране идеологии, воспитательным задачам, которые ставил перед собой предмет «Литература».

Главенство социологии над литературоведением, преобладание общественной проблематики над художественной спецификой, вписывание в общественно-политическую ситуацию, в «литературную борьбу», определение места писателя и его произведения в этой борьбе¹⁵, непременная связь художественных образов с типичными представителями современного писателю общества — и, как следствие, невнимание к художественной форме произведения, оценке его современниками, литературными критиками, исследователями.

Ученикам по-прежнему требовалось просто запоминать материал в изложении учителя и (или) учебника, а учителя «предостерегали от чрезмерно детального анализа произведения, а равно и от «упрощенных» трактовок литературных явлений»¹⁶.

Изучение литературного произведения уже с 1928 года начиналось обязательно с ознакомления с той эпохой, в которую оно возникло, а затем в контексте этой эпохи требовалось рассмотреть творчество самого писателя, связав с классовой психологией и идеологией. Подобная методика изучения литературного произведения была предложена и В.В. Голубковым, М.А. Рыбниковой в работе «Изучение литературы в школе II ступени: методика чтения» (1929)¹⁷. В качестве основных приемов работы с художественным текстом авторами были выделены такие методы, как согласование литературного чтения с курсом обществоведения; установка учителя вычитывать в тексте только то, что нужно в плане стоящих перед ним идеологических задач; анализ произведения с точки зрения классовой идеологии, оценка каждого героя как представителя какого-либо класса: «Жизнь класса, классовые противоречия, борьба на почве создавшихся производственных отношений — все это, в сущности, ощущается как основной стержень работы, в порядке нашей методологической установки»¹⁸; учет социальной принадлежности автора произведения, а также его классовой ориентации: «Наш анализ, марксистски поставленный, откроет нам глаза не только на героев, но и на автора, который властно их направляет и все собою в литературе обусловливает, — будучи со своей стороны обусловленным собственною классовой психоидеологией»¹⁹. Учитель должен был помнить, что в 1898 году (год появления в свет «Человека в футляре» Чехова и «Ионыча». — Н.И.) «под влиянием мрачной политической реакции многие представители интеллигенции проникаются обывательскими настроениями, заботами лишь о личном благополучии и полной аполитичностью <...> Говоря об эпохе Чехова, было бы, однако, крайне односторонне характеризовать ее исключительно как время мрачной политической реакции. Надо помнить слова В.И. Ленина: «Да, мы, революционеры, далеки от мысли отрицать революционную роль реакционных периодов». Дело в том, что чем свирепее становилась реакционная политика царского правительства, тем сильнее нарастало глухое брожение в широких народных массах и тем «интенсивнее работала русская революционная мысль»²⁰. Подчеркивалось, что «в 1884 и 1887 годах Г.В. Плехановым были созданы два проекта программы русских социал-демократов (группа «Освобождение труда»), а в 1895 году В.И. Ленин объединил в Петербурге все марксистские рабочие кружки в один «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Наконец, в 1898 г. был созван I Съезд Российской социал-демократической рабочей партии. Такое совпадение не случайно. Чехов не был бесстрастным бытописателем человеческой пошлости и мещанства, он был обличителем этого мещанства и мечтал о перевороте, который смоет с русского общества плесень обывательщины»²¹. Анализ чеховских текстов предлагался прежде всего с точки зрения классовой идеологии в социальном аспекте и в контексте общественно-политических отношений и так называемой освободительной борьбы: «Рассказы Чехова как отображение общественного умонастроения реакционной эпохи»²².

«Ионыч» был втиснут в эту концепцию.

Подобный сугубо социологический подход, связанный также с поиском классовых особенностей героев или автора, приводил к искаженной интерпретации произведений²³.

Е. Пономарев отмечал общие черты в преподавании литературы в середине XX века: использовалась характеристика — основа «разбора» программных произведений в советском учебнике и наиболее распространенный вид школьного сочинения: «В характеристике действующих лиц важно выявить прежде всего их общие, типические черты и наряду с этим — частные, индивидуальные, своеобразные, отличающие их от других лиц данной общественной группы»²⁴. Показательно, что типические черты стоят на первом месте, ибо герои воспринимаются школой как живая иллюстрация отживших классов и ушедших эпох²⁵. Он же отметил, что «все советские методисты (и изящно мыслящий Г.А. Гуковский, и прямолинейно-идеологический В.В. Голубков) сходятся в одной важнейшей мысли: нельзя доверить школьнику самостоятельно читать классические произведения. Мысль школьника должен направить учитель. Перед изучением нового произведения учитель проводит беседу, рассказывая об основных проблемах, затронутых в произведении, и эпохе создания текста. Особая роль во вступительной беседе отводится биографии автора: «...история жизни писателя — это не только история его роста как личности, его писательской деятельности, но и его общественной деятельности, его борьбы против темных сил эпохи»»²⁶.

В начале 1950-х ученик, как правило, читал не произведения, а отрывки из них, собранные в учебники и хрестоматии. Кроме того, учитель внимательно следил за тем, чтобы ученик «правильно» понял прочитанное. С 1949/50 учебного года школа получала не только программы по литературе, но и комментарии к программам. Если хрестоматия, обзор и биография заменяли подлинный текст другим, сокращенным, то «правильное понимание» меняло саму природу текста: вместо произведения школа начинала изучать методические инструкции. Представление о «правильном» прочтении текста появилось еще до войны, ибо марксистско-ленинское учение, на котором строились интерпретации, объясняло все раз и навсегда. Обучение литературе превратилось в заучивание правильных ответов на каждый возможный вопрос и встало в один ряд с вузовскими марксизмом и историей партии.

Как все это отразилось на понимании Чехова?

В свете такого подхода А.А. Липаев считал, что «одной из важнейших тем в творчестве Чехова была тема борьбы с пошлостью, порождаемой в буржуазном обществе погоней за богатством и праздным, паразитическим существованием»²⁷. «Повесть «Ионыч», — как считал Липаев, — посвящена истории жизни доктора Старцева, превратившегося из активного, живого, мыслящего и чуткого человека в сухого, черствого себялюбца, занятого лишь погоней за деньгами. Однако в произведении существенное значение имеет также и рассказ о жизни семьи Туркиных, и общая характеристика обитателей города»²⁸.

Семье Туркиных тоже досталось: им присущи «праздный образ жизни, пустота интересов, бездарность, неподвижность быта, претензии на культурность и оригинальность»²⁹, «семья Туркиных по своему общественному и материальному положению принадлежит к буржуазной интеллигенции, чуждой народу, ведущей праздный образ жизни <...> в повести нет указаний на то, как добывает глава семьи средства, необходимые для такой праздной и беспечной жизни <...> средства к жизни Туркиных, несомненно, имеют нетрудовое происхождение — это доходы с большого имения <...> Туркины чужды подлинной трудовой жизни. Никто из них не занимается общественно полезным трудом. Их занятия (любительские спектакли Туркина, романы Веры Иосифовны и игра на пианино Котика) являются лишь средством занять праздное время. В действительности же Туркины являются бездарными людьми. Они усвоили лишь внешние формы культуры, оставаясь внутренне далекими от нее»³⁰. И далее: «Жизнь Туркиных отличается неподвижностью, застойностью. Раз навсегда установленный порядок в жизни, привычки, интересы, занятия этой семьи не подвергались никаким изменениям <...> Пошлость и бездарность «самой образованной и самой талантливой семьи» в городе замечает Старцев, но не замечают этого окружающие. Что же касается самих Туркиных, то они уверены в ином. В их самоуспокоенности, довольстве своей жизнью чувствуются претензии на культурность, на оригинальность и талантливость»³¹. Методист заключает: «В образах членов семьи Туркиных нашли свое выражение наиболее существенные стороны жизни и быта русской буржуазно-дворянской интеллигенции эпохи реакции 80—90-х годов прошлого века. Оторванность от народа, праздный образ жизни и незанятость общественно полезным трудом, мелочность и пустота интересов, самоуспокоенность и уверенность в своей одаренности и культурности, отсутствие всяких признаков критического отношения к существующему социально-политическому строю — вот важнейшие черты быта, мировоззрения и поведения этой группы русского общества конца прошлого века. Автор повести «Ионыч», рисуя праздную и пустую жизнь Туркиных, осуждает буржуазно-дворянскую интеллигенцию, бичуя ее за паразитический образ жизни, пошлость и некритическое отношение к самим себе и существующим социально-политическим порядкам»³².

Интерпретация образа Старцева тоже показательна. Старцев по общественному положению принадлежит к трудовой интеллигенции, по социальному происхождению он выходец из демократических слоев народа — сын дьячка, низшего служителя христианского культа, но он избирает путь, по которому идет «громадная, к соблазну жадная» толпа. Старцев превращается в грубого, жестокого и бесчувственного приобретателя, глухого ко всему, кроме денег³³. «Работа увлекает его не своей творческой и общественно полезной стороной, а денежным результатом <...> Приобретательство сделалось основной целью жизни Старцева и постепенно уничтожило те лучшие человеческие черты характера, которые обнаруживались в нем в дни юности»³⁴. Погоня за деньгами отразилась на образе жизни, характере и внешнем облике доктора. Черствость и бессердечие Ионыча проявляются в отношении ко всем людям. Страсть к накоплению окончательно гасит в душе доктора все человеческие чувства. Старцев превратился «в обычного стяжателя и черствого себялюбца». Характер Старцева сложился под влиянием общественно-политических условий жизни русского общества 80—90-х годов XIX века. Это были годы жестокой реакции, наступившей после разгрома революционных народников (1881 и 1887), когда заканчивался второй период русского освободительного движения и закладывались основы третьего — пролетарского. Начинал он, дескать, с критического отношения к действительности (обывателям), вел разговоры, однако все попытки натыкались на тупость и ограниченность и запуганность жителей города. Такое отношение обывателя к серьезным общественно-политическим вопросам заставляло Старцева избегать разговоров, уклоняться от знакомств и посещений. Осознает Старцев и свое падение, превращение в жалкого обывателя, занятого погоней за деньгами и постепенно теряющего остатки всяких человеческих чувств. И вывод: «В образе Старцева нашли свое выражение важнейшие черты характера и жизненного пути буржуазного интеллигента 80—90-х годов прошлого столетия. Буржуазный интеллигент, нередко связанный по своему происхождению с демократическими слоями народа, поступая на службу к буржуазно-помещичьему обществу, быстро усваивал торгашески-предпринимательский дух этого общества. Утрачивая демократические идеи и привычки, он приобретал стремления и психологию господствующего класса помещиков и капиталистов. Цель своей жизни он видел в накоплении богатства, освобождающего его от необходимости трудиться и делающего его хозяином жизни»³⁵.

Вот главный вывод из рассказа: «под влиянием мрачной политической реакции многие представители интеллигенции проникаются обывательскими настроениями, заботами лишь о личном благополучии и полной аполитичностью, говоря об эпохе Чехова, было бы, однако, крайне односторонне характеризовать ее исключительно как время мрачной политической реакции. Надо помнить слова В.И. Ленина: «Да, мы, революционеры, далеки от мысли отрицать революционную роль реакционных периодов», «чем свирепее становилась реакционная политика царского правительства, тем сильнее нарастало глухое брожение в широких народных массах и тем интенсивнее работала русская революционная мысль»»³⁶.

В том же духе писал В.В. Голубков: «Рассказ «Ионыч» становится понятнее, если рассматривать его не абстрактно, как постановку проблемы о засасывающей тине пошлости, о власти «футлярной жизни» и т. п., а конкретно-исторически, в условиях усиления революционного движения в России конца XIX в. «Ионыч», написанный в 1898 г., одновременно с рассказами «Человек в футляре», «Крыжовник» и «Случай из практики», был протестом Чехова против измельчания интеллигенции в те годы, когда необходима была ее активность, участие в общественной деятельности. Именно такое политическое звучание имел рассказ «Ионыч» для современников — так он должен быть воспринят и учениками»³⁷. Основу характера и жизни Ионыча составляют «стремление к «приобретательству» и спокойной, сытой жизни <...> вызывает со стороны Чехова резкое осуждение»³⁸.

И в других пособиях тема рассказа определялась как изображение мертвенной силы обывательщины и пошлости, засасывающей в свое болото даже культурного человека, если у него нет внутреннего протеста и идейного «противоядия», как печальная история дельного врача Дмитрия Ионовича Старцева, превращающегося в провинциальной глуши в угрюмого нелюдима и черствого эгоиста.

Даже у хороших и талантливых литературоведов интерпретация рассказа шла в том же направлении. М.Л. Семанова писала: «В.И. Ленин говорил, что в применении ко всей общественной жизни нравственное уродство мещанина есть качество совсем не личное, а социальное, обусловленное. В цикле рассказов о футлярной, узкой, ограниченной мещанской жизни («Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви», «Ионыч») Чехов с прозорливостью писателя-реалиста раскрывает нравственное уродство мещанина как явление общественное. <...> В новых условиях, в 80—90-е годы, эта «тина мелочей», приобретая новые очертания, становилась также очень опасным социальным явлением. «Мещанство большое зло», — писал А.П. Чехов. И хотя Чехов не поднялся до горьковского понимания мещанства, обывательщины, как вредной силы, отвлекавшей от революционной борьбы, но он проникал в сущность этого социального явления, изображая Беликовых, Ионычей. Разоблачая их, он содействовал борьбе за коренное изменение жизни на этом историческом этапе. <...> Чехов показывает в нем, что люди, не захваченные полезной общественной деятельностью, не занятые настоящим, плодотворным трудом, ограничивают себя малой задачей, создают иллюзии цели, расходуют энергию, труд, молодость на ее выполнение, ошибочно, слепо принимая достижение этой незначительной цели за свое жизненное предназначение, за свое счастье. Это история борьбы в человеке футлярных черт и прекрасного активного разумного начала. Образ Ионыча подсказывает нам, каким мог бы (и должен) быть человек и каков он есть, каким становится, если не оказывает противодействия футлярной жизни, пошлости, мещанству, эгоизму. Разнуздавшемуся собственническому инстинкту подчинены все остальные проявления существования этого обуржуазившегося интеллигента. Земского места он не бросает только потому, что «жадность одолела», в городе у него большая частная практика. Увлечение в молодости любимым делом, желание приносить общественную пользу вырождается в суету и эгоистические хлопоты; интерес к людям сменяется полной нечувствительностью к чужой жизни; поиски счастья, искреннее нежное чувство вытравляются и заменяются пошлостью, высокомерием, самоудовлетворенностью. «Это вы про каких Туркиных? Это про тех, что дочка играет на фортепьянах?» — небрежно спрашивает он теперь, цинически предавая забвению один из самых светлых эпизодов своей биографии. Хотя Чехов не высказывает открыто в рассказе «Ионыч» своего отношения к изображаемому, но боль и негодование автора без труда угадываются читателем, и они близки к страстно и прямо выраженным гоголевским чувствам: «И до такой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек! мог так измениться!.. Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге: не подымете потом!» Показывая постепенное превращение молодого врача Старцева, живого разумного врача-общественника, в «ожиревшего» физически и духовно обывателя, бесчувственного и пошлого, «беспутного собирателя» Ионыча, Чехов разоблачает его самого и среду, оказавшую на Старцева тлетворное воздействие»³⁹.

Это, собственно, намертво закрепило принципы интерпретации рассказа «Ионыч».

В моду входят «системы уроков» по каждой теме программы. Авторы нового учебника М.Г. Качурин и М.А. Шнеерсон с 1971 года публикуют инструкции по планированию учебного года в каждом классе. С начала 1970-х до середины 1980-х годов методическая мысль не произведет на свет ни одной концепции.

Резко меняет стиль обучения перестройка. Казалось, использование идеологем на уроках стало абсурдным. Множественность точек зрения на классические произведения стала не просто возможной, но обязательной. Однако интерпретация рассказа «Ионыч» осталась прежней. Вот что читаем в школьной программе 1986 года: ««Ионыч»: «Непримиримое отношение Чехова ко всем проявлениям фальши, бездуховности, косности, пошлости и невежества. Изображение духовного оскудения личности. Мечта о красоте человеческих чувств и отношений, о творческом труде как основе чистой, справедливой, осмысленной жизни. Роль пейзажа. Гуманизм чеховских рассказов»»⁴⁰. И в программе 1991 года то же: «Тема гибели человеческой души под влиянием пошлого мира в поздних рассказах Чехова»⁴¹. В программе по литературе 1992 года фактически то же самое другими формулировками: «Проблемы истинных и ложных ценностей в творчестве писателя. «Восходящее» и «нисходящее» развитие личности в произведениях писателя; осознание истинных ценностей и отход от них. Своеобразие выражения авторской позиции в рассказах А.П. Чехова. Проблема нравственной ответственности в прозе А.П. Чехова»⁴².

Огромную роль в возвращении стандартных интерпретаций сыграл ЕГЭ. Школьная программа по литературе в 2017 году (и список произведений для ЕГЭ по литературе) мало отличается от программы (и списка произведений для выпускного экзамена) 1991 года. А темы, которые предлагаются в связи с Чеховым, те же: осуждение мещанства, деградация человека в рассказе А.П. Чехова «Ионыч» или «мягче» — «рассказ-падение героя» («Ионыч»), и те же штампы: «духовно примитивная среда провинциального города», «пошлость», «среда заела», «мещанство», «однообразная жизнь обывателей» и пр. Все это вкладывает в сознание современных школьников давно остывшие заветы.

Так школа закрепила интерпретацию рассказа «Ионыч», как кажется, намертво. И очень нужно изменить эту ситуацию.

Литература и источники

Абрамович Г.Л., Брайнина Б.Я., Еголин А.М. Русская литература: Учебник для 9 класса средней школы. Ч. 2.: 1860—1905 гг. М.: Учпедгиз, 1939. 208 с.

Бурсов Б.И., Качурин М.Г., Мотольская Д.К., Шнеерсон М.А. Изучение русской литературы в 9-м классе: методическое пособие. М.: Просвещение, 1971. 399 с.

Голубков В.В. Методика преподавания литературы. М.: Учпедгиз, 1962. 495 с.

Голубков В.В., Рыбникова М.А. Методика чтения // Голубков В.В., Рыбникова М.А. Изучение литературы в школе II ступени. М.; Л.: Госиздательство, 1929. С. 20—37.

Зерчанинов А.А. Русская литература. Учебник для 9-го класса сред. школы / Зерчанинов А.А., Райхин Д.Я., Стражев В.И.; под ред. проф. Н.Л. Бродского. 6-е изд. М.: Учпедгиз, 1947. 464 с.

Ленин В.И. Карьера // Ленин В.И. Полн. собр. соч.: в 55 т. / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. 5-е изд. М.: Госполитиздат, 1967—1975. Т. 22. С. 43—44.

Липаев А.А. Преподавание русской литературы в IX классе нерусской школы: в 2 ч. Ч. 2: Конец XIX в. М.: Учпедгиз, 1955. 270 с.

Литературное чтение в школе: метод. пособие для учителя / под ред. В.В. Голубкова. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1950. 452 с.

Павловец М. Что читали советские школьники. [Электронный ресурс] // URL: https://arzamas.academy/mag/412-school (дата обращения: 01.10.2021).

Пономарев Е. Литература в советской школе как идеология повседневности // Новое литературное обозрение. 2017. № 3. С. 120—138. [Электронный ресурс] // URL: https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/145_nlo_3_2017/article/12481/ (дата обращения: 01.10.2021).

Программа по литературе для средних общеобразовательных учебных заведений / Курдюмова Т.Ф., Коровин В.Я., Полухина В.Н., Збарский И.С., Романичева Е.И. М.: Министерство образования РСФСР, 1991. 94 с.

Программа по литературе для школ и классов с углубленным изучением литературы, гимназий и лицеев гуманитарного профиля 5—11 классов / Есин А.Б., Кутузов А.Е., Ладыгин М.Б. Министерство образования Российской Федерации. М.: Просвещение, 1992. 63 с.

Программы средней образовательной школы. Литература 4—10 классы. М.: Просвещение, 1986. 95 с.

Русский язык и художественная литература в неполной средней и средней школе. Итоги 1936/1937 учебного года. М.: НАРКОМПРОС РСФСР, 1937. [Электронный ресурс] // URL: http://transformations.russian-literature.com/pdf/russkij-jazyk-i-hudozh (дата обращения: 01.10.2021).

Семанова М.Л. Чехов в школе. Ленинградское отделение Учпедгиз, 1954. [Электронный ресурс] // URL: http://www.biografia.ru/arhiv/chehov00.html (дата обращения: 11.10.2021).

Примечания

1. Павловец М. Что читали советские школьники. [Электронный ресурс] // URL: https://arzamas.academy/mag/412-school (дата обращения: 01.10.2021).

2. Государственный ученый совет (ГУС) Наркомпроса.

3. В данной работе В.И. Ленин указал на три поколения, три класса, действовавшие в революции. Первый класс — то дворяне, помещики, декабристы и Герцен. Дворянский период выделялся с 1825 по 1861 год. Второй период был разночинский, или буржуазно-демократический, — с 1861 по 1895 год. Третий период — пролетарский — с 1895 года.

4. В 8-м классе изучался дворянский период, начиная с Грибоедова (первый этап освободительного движения), в 9-м классе — разночинский (второй этап освободительного движения), в 10-м — пролетарский (третий этап освободительного движения). Все, что было написано до первого этапа, давалось как подготовка к освободительному движению (См.: Бурсов Б.И., Качурин М.Г., Мотольская Д.К., Шнеерсон М.А. Изучение русской литературы в 9-м классе: методическое пособие. М.: Просвещение, 1971. 399 с.).

5. Русский язык и художественная литература в неполной средней и средней школе. Итоги 1936/1937 учебного года. М.: НАРКОМПРОС РСФСР, 1937. [Электронный ресурс] // URL: http://transformations.russian-literature.com/pdf/russkij-jazyk-i-hudozh (дата обращения: 01.10.2021).

6. Иными словами, «Чехов исследует в «Ионыче» процесс духовной капитуляции человека перед темными силами жизни <...> вариант душевного оскудения <...> проблему духовной деградации» Бурсов Б.И., Качурин М.Г., Мотольская Д.К., Шнеерсон М.А. Изучение русской литературы в 9-м классе: методическое пособие. М.: Просвещение, 1971. С. 365).

7. Давалось и пояснение слова «ренегат»: человек, изменивший своим убеждениям и перешедший на сторону своих идейных противников, отступник (Там же).

8. Бурсов Б.И., Качурин М.Г., Мотольская Д.К., Шнеерсон М.А. Изучение русской литературы в 9-м классе: методическое пособие. М.: Просвещение, 1971. С. 365.

9. Там же.

10. Ленин В.И. Карьера // Ленин В.И. Полн. собр. соч.: в 55 т. / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. 5-е изд. М.: Госполитиздат, 1967—1975. Т. 22. С. 43—44.

11. Ленин В.И. Карьера. С. 44 (Впервые опубликовано в газ. «Правда», № 94, 18 авг. 1912 г.).

12. Веховцы» — участники сборника «Вехи» (1909). «Вехи» Ленин назвал «энциклопедией либерального ренегатства».

13. Ленин В.И. Карьера. С. 44.

14. Бурсов Б.И., Качурин М.Г., Мотольская Д.К., Шнеерсон М.А. Изучение русской литературы в 9-м классе: методическое пособие. М.: Просвещение, 1971. С. 374.

15. Понятие борьбы становится ключевым в школьном курсе литературы. Во многом следуя «стадиальной теории» Г.А. Гуковского, школа воспринимает литературный процесс как важнейшее орудие общественной борьбы и революционного дела. Изучая историю русской литературы, школьники приобщаются к истории революционных идей и сами становятся частью революции, продолжающейся в современности. Учитель — передаточное звено в процессе «трансляции революционной энергии». См.: Пономарев Е. Литература в советской школе как идеология повседневности. [Электронный ресурс] // URL: https://slovesnik.org/kopilka/stati/literatura-v-sovetskoj-shkole-kak-ideologiya-povsednevnosti.html (дата обращения: 01.10.2021).

16. Там же.

17. Голубков В.В., Рыбникова М.А. Методика чтения // Голубков В.В., Рыбникова М.А. Изучение литературы в школе II ступени. М.; Л.: Госиздательство, 1929. С. 20—37.

18. Там же.

19. Голубков В.В., Рыбникова М.А. Методика чтения. С. 36.

20. Литературное чтение в школе: метод. пособие для учителя / под ред. В.В. Голубкова. М.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1950. С. 230.

21. Там же. С. 408—409.

22. Там же. С. 103.

23. Это и в учебнике А.А. Зерчанинова и Д.Я. Райхина «Русская литература. Учебник для 9-го класса средней школы» (выдержал 19 изданий с 1939 по 1957 г.), пришедшем на смену учебнику Г.Л. Абрамовича, Б.Я. Брайниной, А.М. Еголина «Русская литература: учебник для 9-го класса средней школы».

24. Пономарев Евгений. Литература в советской школе как идеология повседневности // Новое литературное обозрение. 2017. № 3. С. 120—138. [Электронный ресурс] // URL: https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/145_nlo_3_2017/article/12481 (дата обращения: 01.10.2021).

25. Там же.

26. Там же.

27. Липаев А.А. Преподавание русской литературы в IX классе нерусской школы: в 2 ч. Ч. 2: Конец XIX в. М.: Учпедгиз, 1955. С. 204.

28. Там же. С. 208—209.

29. Липаев А.А. Преподавание русской литературы в IX классе нерусской школы. С. 206.

30. Там же. С. 208.

31. Там же. С. 210.

32. Там же. С. 212.

33. Липаев А.А. Преподавание русской литературы в IX классе нерусской школы. С. 213.

34. Там же. С. 213—214.

35. Там же. С. 217.

36. Липаев А.А. Преподавание русской литературы в IX классе нерусской школы. С. 230.

37. Голубков В.В. Методика преподавания литературы. М.: Учпедгиз, 1962. С. 410.

38. Там же.

39. Семанова М.Л. Чехов в школе. Ленинградское отделение Учпедгиз, 1954. [Электронный ресурс] // URL: http://www.biografia.ru/arhiv/chehov00.html (дата обращения: 11.10.2021).

40. Программы средней образовательной школы. Литература 4—10-й классы. М.: Просвещение, 1986. С. 44.

41. Программа по литературе для средних общеобразовательных учебных заведений / Курдюмова Т.Ф., Коровин В.Я., Полухина В.Н., Збарский И.С., Романичева Е.И. М.: Министерство образования РСФСР, 1991. С. 41.

42. Программа по литературе для школ и классов с углубленным изучением литературы, гимназий и лицеев гуманитарного профиля 5—11 классов / Есин А.Б., Кутузов А.Г., Ладыгин М.Б. Министерство образования Российской Федерации. М.: Просвещение, 1992. С. 45.