А.С. Собенников. «Безотцовщина» А.П. Чехова как претекст комедии «Иванов» (Проблема героя. Мужское и женское)

Комедия Чехова «Иванов» в первом варианте была написана в начале октября 1887 г., а 19 ноября была поставлена в театре Корша. 31 января 1889 г. «Иванов», в новой редакции, был поставлен на сцене Александринского театра как драма¹. В последующих интерпретациях и сравнениях «комедии» и «драмы» акцент делался на улучшении: прояснении мотивировок, углублении характеров главных действующих лиц, стилистической правке, устранении побочных линий и эпизодов. Но нам бы хотелось обратить внимание на то, что Чехов вынужден был прислушаться к критике, упрекающей его в незнании законов сцены, что многие улучшения были отходом от найденных им еще в «Безотцовщине» новых принципов построения драматического действия и новой художественной антропологии. Поэтому мы будем сравнивать не комедию «Иванов» и драму «Иванов», а комедию «Иванов» с «Безотцовщиной». То, что «Безотцовщина» была написана раньше, не вызывает сомнения². И при работе над «Ивановым» автор не мог забыть свой первый опыт «большой формы».

Что же объединяет эти тексты? Проблема героя времени — это первое. В «Безотцовщине» Глагольев 1 говорит: «Платонов, по-моему, есть лучший выразитель современной неопределенности... Это герой лучшего, еще, к сожалению, ненаписанного, современного романа» (С., 11, 16). А.Н. Гершаник заметил: «Судьба Платонова, из мечтателя превратившегося в скептика, выражала новую общественную коллизию «разрушения воли», которая станет характерной для литературы 1880-х годов, а потом и для литературы о «восьмидесятниках»³. И уже после первой постановки в театре Корша «Иванова» в рецензии П. Кичеева было сказано: «Одного заглавия комедии, смеем думать, совершенно достаточно, чтобы не сомневаться в том, что, по мнению автора, герой его произведения — нечто вроде героя переживаемого нами времени, что имя таким героям — легион»⁴.

Но что означает «герой времени», ведь у Чехова Платонов и Иванов не новые общественные «типы», подобно Нежданову у Тургенева⁵. И не скептицизм составляет, по-видимому, суть нового времени. У молодого автора акцент был сделан на экзистенциальной проблематике: потери героем смысла жизни. В очередной раз распалась связь времен, что привело к «безотцовщине». В.Г. Одиноков писал: «Совершенно очевидно, что Чехову было внутренне близко такое состояние, которое в его интерпретации являлось не только болезнью личности, но и болезнью века»⁶. В результате потери смысла жизни происходит «разрушение воли», а с точки зрения окружающих, человек становится «психопатом»⁷. Иванов говорит доктору Львову «Я стал раздражителен, вспыльчив, резок, мелочен до того, что не узнаю себя. По целым дням у меня голова болит, бессонница, шум в ушах» (С., 11, 225). Но доктор Львов его не слышит, хотя Р. Крафт-Эбинг писал в популярном издании: «Умственное изнеможение, головная боль, лишение сна и аппетита, скверное расположение духа, несомненно, признаки непомерной усталости нервных центров»⁸. И молодой врач, казалось бы, должен быть в курсе модных медицинских учений. Но доктор Львов, который значительно моложе Иванова, остается у Чехова в плену идеологем, а не современной ему науки. В разговоре с Сашей Иванов признается: «Действительно, я говорю нелепости... Напустил на себя психопатию, себя измучил и на тебя нагоняю тоску...» (С., 11, 278). И Боркин назовет его психопатом: «Вы психопат, нюня...» (С., 11, 222).

Но что означает «психопат» в контексте исторического времени? П.Н. Долженков дает такой ответ: «Термин «психопатология» в официальной науке того времени означал сумасшествие. В середине 80-х годов термины «психопат», «психопатия» начали употребляться, особенно в прессе, с уже иным, более узким и современным значением: для обозначения патологии характера»⁹. С этой точки зрения в герое можно увидеть «психостенический тип личности». Крупнейший ученый Р. Крафт-Эбинг поставил такой диагноз своей эпохе: «Червь, подтачивающий плод культурной жизни, отравляющий столь многим все радости жизни и подрывающий жизненную энергию, — это так называемая нервность, всеобщее избитое и неопределенное выражение для разных состояний нервной системы, начиная от ослабления и возбужденности, до ясно выраженной болезни нервов»¹⁰. Современник Чехова профессор И.П. Мержеевский писал о части поколения: «наделенного болезненною нервною раздражительностью, легко возбуждающегося даже ничтожными внешними впечатлениями и быстро утомляющегося»¹¹.

Чеховский герой вполне соответствует этим характеристикам. Но означает ли это, что социальную типизацию предшественников Чехов заменял психологической типологией? Отчасти «да», но только отчасти. Как и в «Безотцовщине», в «Иванове» автора интересует не добрая или злая воля людей, не интрига, а состояние жизни, акцент делается на непонимании людьми друг друга. И в Платонове, и в Иванове окружающие видят то, что хотят видеть в силу воспитания, собственного жизненного опыта, прочитанных книг, гендерных стереотипов.

Усталость Иванова от жизни открывает еще одну историко-медицинскую перспективу. П. Ковалевский писал: «И мы думаем, что переутомление и перенапряжение является одною из могущественных причин, обусловливающих вырождение»¹². Но в отличие от Э. Золя, у Чехова мотив вырождения определяющей роли не играет, хотя термин встречается в переписке¹³. И первая, и вторая пьесы Чехова были необычны для театра конца 80-х годов. А. Чепуров писал: «Основное противоречие современной репертуарной драматургии того времени состояло в том, что ее авторы, несмотря на отдельные «прорывы» к «новым формам», обращаясь к современным, типичным конфликтам и героям, в основном оставались верны так называемым «законам сцены», под которыми понимались внятность и четкость действия (интриги), определенность и типичность характеров героев, ясность идеи, по большей части «выговариваемой» в диалогах»¹⁴. Чехов же в драме «Безотцовщина» и в комедии «Иванов» уходит от пространных диалогов и монологов, объясняющих героя читателям и зрителям. Но при переработке текста пьесы он вынужден был вернуться к ним. Так, в четвертом действии драмы «Иванов» появляется монолог: «Был я молодым, горячим, искренним, неглупым...» (С., 12, 74).

Любопытно, что, посмотрев «Иванова» у Корша, С. Васильев писал: «Я до конца дожидался разъяснения мне автором характера Иванова. Разъяснения этого не последовало. Автор виноват» (С., 11, 423). В драме «Иванов» Чехов пытался загладить эту «вину». Но театральный критик отметил еще один важный момент, что у Чехова «люди просто изображены людьми», что они «живые»¹⁵. В прозе Чехова заметно стремление преодолеть литературность, в драматургии — театральность, «законы сцены». Поэтому для автора на первом месте стояли реальные, жизненные обстоятельства и природа человека как такового.

В этом контексте «психопатия» означает выход за пределы исторического времени и социальной среды, она — в природе человека. В «Безотцовщине» герой тоже был болен, потерю личного смысла жизни он заменял романами на стороне. И здесь мы переходим ко второй очень важной проблеме — пола, мужской и женской психологии, незаконных связей. В декабре 1888 г. Чехов писал И.Л. Леонтьеву (Щеглову): «Отчего Вы так не любите говорить о Соболевом переулке? Я люблю тех, кто там бывает, хотя сам бываю там так же редко, как и Вы. Не надо брезговать жизнью, какова бы она ни была» (С., 3, 94). В Соболевом переулке, как известно, находился дом терпимости. «Не брезговать жизнью» означало знание человеческой природы, в которой сексуальность занимает не последнее место. Как мы знаем, театральная цензура следила за «нравами», безнравственные, с точки зрения цензора, фрагменты текста купировались¹⁶.

У «Безотцовщины» не было ни малейшего шанса пройти театральную цензуру. Главный герой пьесы был женат, но у него был роман с замужней женщиной Софьей Войницевой, его добивались вдова-генеральша Анна Петровна и молодая девушка Марья Грекова. В основе образа Платонова лежал архетип Дон Жуана¹⁷. Любопытно, что в экземпляре театральной цензуры ранней редакции «Иванова» в словах Лебедева: «Ты и убийца, и кровопиец, и грабитель, и изменник... — слово «изменник» было цензором вычеркнуто¹⁸.

В первой пьесе мужское и женское становились определяющим в поведении, в личной экзистенции персонажей. Поведение Платонова в ситуации нескольких любовных треугольников было мотивировано мужской психологией: он пьет, утрачивает «победительность». Анна Петровна говорит о Платонове: «Прошлогодняя история... в прошлом году соблазнил и до самой осени ходил мокрой курицей, так и теперь... Дон Жуан и жалкий трус в одном теле. Не сметь пить!» (С., 11, 131). В этой сцене не уточнялось, кого «соблазнил» Платонов «в прошлом году». Эта деталь говорила о постоянстве героя: он не может устоять перед женщиной, как и мифологический Дон Жуан. Но мифологический Дон Жуан не может быть «трусом». Поэтому за архетипом в пьесе Чехова встает живая жизнь, живые люди. С этой точки зрения Платонов может быть рассмотрен как психотип, а его бесконечные любовные связи как патопсихология. Платонов говорит: «Разгромил, придушил женщин слабых, ни в чем не повинных... Не жалко было бы, если бы я их убил как-нибудь иначе, под напором чудовищных страстей, как-нибудь по-испански, а то убил так... глупо как-то, по-русски» (С., 11, 175). «По-испански» — это миф, «по-русски» — психотип, «живая жизнь». И в Платонове, и в Иванове новое видели в аспекте деидеологизации, что они отражают эпоху «безвременья», но подлинно новым были патопсихология, гендерная психология и экзистенция.

И в персонажах комедии «Иванов» мы можем заметить то, что обусловлено мужской и женской природой, гендерными ролями и стереотипами, мужскими и женскими психотипами. Семейная практика, любовный опыт, медицинские познания помогли Чехову сформировать устойчивые представления о психологии пола. Своему брату Александру он писал в августе 1887 г.: «Ты положительно не знаешь женщин! Нельзя же, душа моя, вечно вертеться около одного женского типа! Где ты и когда (я не говорю про твое гимназичество) видел таких Оль? <...> Побойся бога, ни в одном из твоих рассказов нет женщины-человека, а все какие-то прыгающие блан-манже, говорящие языком избалованных водевильных инженю» (П., 2, 104).

Объясняя А.С. Суворину свое понимание персонажей «Иванова», он подробно останавливается на женских характерах: «Теперь о женщинах. За что они любят? Сарра любит Иванова за то, что он хороший человек, за то, что он пылок, блестящ и говорит так же горячо, как Львов (I акт, явл. 7). Любит она, пока он возбужден и интересен; когда же он начинает туманиться в ее глазах и терять определенную физиономию, она уж не понимает его и в конце третьего акта высказывается прямо и резко. Саша — девица новейшей формации. Она образованна, умна, честна и проч. На безрыбье и рак рыба, и поэтому она отличает 35-летнего Иванова. Он лучше всех. Она знала его, когда была маленькой, и видела близко его деятельность в ту пору, когда он не был еще утомлен. Он друг ее отца. Это самка, которую побеждают самцы не яркостью перьев, не гибкостью, не храбростью, а своими жалобами, нытьем, неудачами. Это женщины, которые любят мужчин в период их падения» (П., 3, 113).

Рассуждение о самке и самцах весьма примечательно: половой инстинкт рассматривается гендерной психологией как биологический уровень взаимоотношений мужчины и женщины. В то же время здесь отмечен определенный женский психотип — спасательницы. И в сюжетной линии Иванов — Саша доминирует женщина, хотя она значительно моложе героя.

У Саши в «Безотцовщине» два прототипа: Марья Грекова и Софья Егоровна Войницева. Войницева — тип эмансипированной женщины, бывшей курсистки. Будучи замужем, она становится любовницей Платонова и готова начать с ним новую жизнь. Такая связь осуждалась социумом, но для героини оправданием была литература: роман Чернышевского «Что делать?», лирика Некрасова, романы и повести Тургенева. В литературе любовь была высшей ценностью, смыслом и оправданием существования женщины. Софья даже не задумывалась: а что будет с женой Платонова, с его ребенком, с ее мужем? Ученые занятия Грековой — не только дань моде, но и от женской невостребованности. Мода ведет читателя к «типу», женская невостребованность — к экзистенции.

И Саша в «Иванове» будет не востребована в обществе Боркиных, Косых и Дудкиных. В комедии «Иванов» Саша проводит дни за чтением книг, она не принимает участия в бытовой жизни своей семьи. Лебедев говорит ей: «Умная, гуманная, черт подери, эмансипированная, не может понять родного отца...» И на резонный вопрос: «Что ж ты с мужем есть будешь?» Саша отвечает: «Свое, он не нищий...» (С., 11, 274). Но Иванов весь в долгах, имение разорено, и любовь Саши для Иванова еще одна проблема. Об этом автор сказал так: «Она не знает, что любовь для Иванова составляет только излишнее осложнение, лишний удар в спину» (П., 3, 114). Причем именно Саша, вопреки гендерным стереотипам, первая признается в любви. В «Безотцовщине» так поступила Анна Петровна.

Из первой пьесы в комедию «Иванов» переходит и мотив верной жены. В «Безотцовщине» Саша дворянка, но в отличие от Софьи Войницевой и Марьи Грековой она не была на женских курсах. Она находится в плену гендерных ролей и стереотипов. Одна из таких ролей, освященных авторитетом церкви, роль верной жены и матери. Даже разбойник Осип говорит о ней: «святая Александра», «хорошая жена». В «Иванове» гендерная роль «хорошей жены» осложнена происхождением: Анна Петровна — урожденная Сарра Абрамсон. Возможно, ее происхождение связано с жизненными обстоятельствами автора — несостоявшейся женитьбой на еврейке Дуне Эфрос¹⁹. Еврейская тема была и в «Безотцовщине» в лице отца и сына Венгеровичей. Венгерович-младший был студентом и говорил про «золотые цепи, золотые оковы», а Платонов сравнил его с колоколом, в который «звонят другие». Метафора колокола — это модные идеологемы эпохи. Разрыв Сарры с семьей, ее любовь к Иванову, женитьба русского дворянина на еврейке тоже были в духе времени.

Имя и отчество Иванова совпадает с именем и отчеством поэта Некрасова, выступавшего за освобождение женщин, за их равноправие с мужчинами. Сам Некрасов в конце концов женился на крестьянке. Такого рода браки воспринимались в студенческой среде как «передовые». Анна Петровна объясняет Львову свое решение выйти замуж за русского так: «Он теперь хандрит, молчит, ничего не делает, но прежде... какая прелесть!.. Я полюбила его с первого взгляда. (Смеется.) Взглянула, а мышеловка меня — хлоп!.. Он сказал: пойдем... Я отрезала от себя все, как, знаете, отрезают гнилые листья ножницами, и пошла...» (С., 11, 233). Главный мотив в словах героини — любовь, но с точки зрения гендерной психологии есть и иные мотивы: Иванов — дворянин, принадлежит к привилегированному сословию, а для женщины важен статус мужчины.

В этой love-story была слабая женщина и сильный мужчина, который выводил ее на дорогу новой жизни. Культурная инаковость героя могла быть подсказана литературой, например, романами и повестями Тургенева. Саше же Иванов говорит: «И весь этот наш роман — общее, избитое место... «Он пал духом и утерял почву... Явилась она, бодрая духом, сильная и подала ему руку помощи»... Это хорошо и уместно в романах, но в жизни... не то, не то...» (С., 11, 267). Таким образом, и в случае брака с еврейкой, и в случае любви молодой девушки к герою автор напоминает читателю и зрителю о социальных и гендерных ролях. «Два типа женщин, одна из которых может любить только сильного героя, а вторая, наоборот, только слабого, объединены в пьесе скрытой общностью. Каждая видит не настоящего — меняющегося и противоречивого — Иванова, а свое одностороннее о нем представление», — заметил В.Б. Катаев²⁰.

Иванов объясняет Львову свою женитьбу так: «...женился я по страстной любви и клялся любить вечно, но прошло пять лет, она все еще любит меня, а я... (Разводит руками.)» (С., 11, 226). Страстная любовь — это эрос в терминологии Платона, но в отличие от филин, любви-дружбы, она недолговечна. Сила чувства объясняется молодостью героя, его общей возбудимостью, экзотичностью выбора. «Утомленный» Иванов советует доктору Львову: «Не женитесь вы ни на еврейках, ни на психопатках, ни на синих чулках, а выбирайте себе что-нибудь заурядное, серенькое, без ярких красок, без лишних звуков. Вообще, всю жизнь стройте по шаблону» (С., 11, 228).

В комедии «Иванов» чувства героя к жене скрыты в паузе — «идет, останавливается и думает». «В окончательном варианте добавлен целый разъяснительный монолог» — заметил А.П. Чудаков²¹. По словам исследователя, «перемены традиционализировали пьесу»²². Психология пола в «Безотцовщине» и в комедии «Иванов» была представлена пунктирно, автор рассчитывал на бытовой опыт читателя и зрителя. Природно-биологическое в человеке проявлялось в таких сценах, как генеральша в подсученном платье в лесу в «Безотцовщине», кувырканье на сене в «Иванове». Анна Петровна предлагает мужу остаться: «Будем, как прежде, в сене кувыркаться... поужинаем вместе, будем читать...» (С., 11, 231). В этой картине прошлой счастливой жизни есть и чувственно-природное, и эмоционально-духовное.

В том, что муж охладел к жене, у Чехова никто не виноват. Виновато время, виновата жизнь. Они изменяют героя-мужчину, но женщина не понимает этого. В «Безотцовщине» Платонов спрашивал Сашу, за что она его любит:

«Саша. Я тебя не понимаю.

Платонов. Не понимаешь? (Смеется.) <...> Была бы ты так женски счастлива, если бы умела постигать своей нетронутой головкой, что у меня нет ничего того, что можно любить?» (С., 11, 96).

Но не только жена не понимает мужа, но и другие героини: Анна Петровна, Софья Егоровна, Марья Ефимовна. У каждой из них свое представление о Платонове, своя «солнечная корона». И в комедии «Иванов» жена не понимает мужа, невеста не понимает жениха.

И в первой пьесе, и во второй жена становится свидетельницей «измены». В «Безотцовщине» Саша ложится на рельсы, но в последний момент вспоминает о сыне. Анна Петровна, увидев мужа, целующегося с молодой девушкой, «останавливается как вкопанная». Ремарка передает состояние женщины, узнавшей о неверности. С точки зрения гендерной психологии для любящей женщины измена партнера — удар, рушится привычная картина жизни. Объяснение происходит в третьем действии: «Жила я с тобой пять лет, томилась и болела от мысли, что изменила своей вере, но любила тебя и не оставляла ни на одну минуту... Ты был моим кумиром... И что же? Все это время ты лгал и обманывал самым наглым образом...» (С., 11, 269). Но, в отличие от Платонова в «Безотцовщине», Иванов не лгал и не обманывал.

Бертран Рассел писал: «Любовь умирает, когда нужно продолжать отношения из чувства долга; когда вы говорите себе, что нужно любить того или ту, вы, несомненно, со временем возненавидите его или ее»²³. И когда Иванов в ходе ссоры называет жену жидовкой, и говорит ей, что скоро она умрет, в нем говорит ненависть долга. И сразу же рождается чувство вины: «Как я виноват, как я виноват...» (С., 11, 270). Психологический анализ автора очень точен, но он был нов и необычен. Почему Иванов при живой жене пошел на новые отношения? И здесь ответ автора очевиден — от одиночества. Бертран Рассел заметил: «Любовь есть нечто гораздо большее, чем желание совершить половой акт; она есть главное средство избежать одиночества, чувства, которое гнетет большинство мужчин и женщин в течение почти всей жизни»²⁴. Автор, объясняя героя, писал А.С. Суворину: «К утомлению, скуке и чувству вины прибавьте еще одного врага. Это — одиночество» (П., 3, 111). Поэтому Иванов после признания Саши в любви «закатывается счастливым смехом». Ремарка передает не только сиюминутное настроение героя, но и его иллюзию, что можно преодолеть одиночество, начав новую жизнь.

Смерть жениха в конце пьесы фабульно случайна, но психологически закономерна. Для брака очень важны общие ценности, ценности Саши — книжные, а Иванов книжное отношение к жизни уже преодолел. В комедии герой умирает, по-видимому, от инфаркта, что тоже было новым для театра. Инфаркт — случай, передающий непредсказуемость жизни. В драме герой стреляется, самоубийство — это его выбор, и он традиционен, т. е. в финальной сцене Чехов пошел по пути театральной традиции. С точки зрения гендерного стереотипа мужчина-дворянин, защищая свою честь, должен был вызвать обидчика на дуэль или казнить себя в случае своей вины. И в том и в другом случае в смерти персонажа есть что-то героическое. В драме герой говорит: «Проснулась во мне молодость, заговорил прежний Иванов» (С., 12, 76). «Прежний» означает возвращение, в комедии возвращение было невозможно.

По поводу мужских персонажей Чехов говорил: «Иванов и Львов представляются моему воображению живыми людьми. Говорю Вам по совести, искренно, эти люди родились в моей голове не из морской пены, не из предвзятых идей, не из «умственности», не случайно. Они результат наблюдения и изучения жизни» (С., 3, 115—116). В образе доктора Львова автор изобразил «тип честного, прямого, но узкого и прямолинейного человека» (П., 3, 112). При этом Чехов пренебрег возможной интригой: домашний врач в качестве любовника жены хозяина дома. Шабельский злорадствует: «...бери сейчас бумагу и прописывай по правилам науки: сначала молодого доктора, потом поездка в Крым, в Крыму татарин, на обратном пути отдельное купе с каким-нибудь проигравшимся, но милым pschutt'ом» (С., 11, 224). При таком развитии событий мотивировка лежит на поверхности: жена, узнав об измене мужа, хочет ему отомстить. Но автор, как мы убедились, в комедии «Иванов» сознательно уходил от театральности, от интриги как главного способа действия.

Таким образом, и в «Безотцовщине», и в комедии «Иванов» Чехова интересует «живая жизнь», «живые люди». Как и «Чайка» впоследствии, первые пьесы Чехова были «еретически-гениальными». Автор идет на жанровый сдвиг: комедия «Иванов» заканчивается смертью героя. На первый план выходит экзистенциальная проблематика. Социально-типическое и социально-этическое уходят на периферию: это второстепенные персонажи озабочены матримониальными планами, приданым, карточной игрой, сплетнями. В главных героях обнаруживается экзистенциальный кризис, утрата личного смысла жизни. И в этом психологическом состоянии на первое место выходит любовь или ее отсутствие, взаимоотношения с противоположным полом, сексуальность, мужское и женское. В персонажах Чехова обнаруживается патопсихология, перерастающая рамки fin de siècle.

Литература и источники

Балухатый С.Д. К истории текста и композиции драматических произведений Чехова «Иванов» (1887—1889—1903 гг.) // Известия ОРЯС АН СССР, 1927. Т. XXXII. С. 119—176.

Гершаник А.Н. К вопросу о датировке первой пьесы А.П. Чехова // Русская литература. Л., 1984. № 3. С. 192—199.

Долженков П.Н. Чехов и позитивизм. М.: Скорпион, 2003. 190 с.

Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М.: Изд-во МГУ, 1989. 261 с.

Ковалевский П.И. Вырождение и возрождение. Преступник и борьба с преступностью. СПб., 1903. 370 с.

Крафт-Эбинг Р. Наш нервный век. СПб., 1885. 147 с.

Кузичева А.П. А.П. Чехов в русской театральной критике: комментированная антология: 1887—1917. Т. 1. М.; СПб.: Летний сад, 2007. 532 с.

Кюллер А. Современные психопаты. СПб., 1890. 330 с.

Лоскутникова М.Б. «Вечный» образ Дон Жуана: европейские традиции и вклад А.П. Чехова в их разработку // Вестник ЦМО МГУ 2010. № 4. С. 86—91.

Мержеевский И.П. Об условиях, благоприятствующих развитию душевных и нервных болезней в России, и о мерах, направленных к их уменьшению. СПб., 1887. 25 с.

Николози Р. Вырождение: литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2019. 512 с.

Одиноков В.Г. Ранняя драматургия А.П. Чехова: проблематика и поэтика. Новосибирск, 2008. 68 с.

Паперный З.С. «Вопреки всем правилам...» Пьесы и водевили Чехова. М.: Искусство, 1982. 285 с.

Почекутова Ю.А. К проблеме редакций пьесы А.П. Чехова «Иванов» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010. № 2 (1). С. 281—285.

Рассел Б. Брак и мораль. М.: АСТ, 2015. 319 с.

Скафтымов А.П. Пьеса Чехова «Иванов» в ранних редакциях // Нравственные искания русских писателей: статьи и исследования о русских классиках. М.: Худож. лит., 1972. С. 436—457.

Сливовски Р. Польская инсценировка «Пьесы без названия» («Платонов») А.П. Чехова // Страницы истории русской литературы. М.: Наука, 1971. С. 384—393.

СПБГТБ. Чехов А.П. Иванов. 1887. Шифр 40393.

Тамарли Г.И. Пародийно-игровая рецепция образа Дон Жуана в пьесах А.П. Чехова // Чехов и... Типологические схождения, литературные связи и оппозиции. Таганрог, 2012. С. 177—185.

Тамарли Г.И. Пародийно-игровая рецепция образа Дон Жуана в пьесах А.П. Чехова // А.П. Чехов и мировая культура. К 150-летию со дня рождения писателя: материалы Международной научной конференции. Ростов н/Д: НМЦ ЛОГОС, 2010. С. 177—184.

Твердохлебов И.Ю. К творческой истории пьесы «Иванов» // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. С. 97—107.

Толстая Елена. Поэтика раздражения: Чехов в конце 1880 — начале 1890-х годов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: РГГУ, 2002. 366 с.

Чепуров А.А. А.П. Чехов и Александринский театр на рубеже XIX и XX веков. СПб.: «Балтийские сезоны», 2006. 312 с.

Чудаков А.П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. М.: Сов. писатель, 1986. 384 с.

Szymanska A. Образы мстителей в «Безотцовщине» А.П. Чехова. Герой в ситуации возмездия // Acta Universitatis Lodziensis. Folia Literaria Rossica. 2010. № 3. S. 52—59.

Примечания

1. Творческой истории пьесы посвящены работы: Балухатый С.Д. К истории текста и композиции драматических произведений Чехова «Иванов» (1887—1889—1903 гг.) // Известия ОРЯС АН СССР, 1927. Т. XXXII. С. 119—176; Скафтымов А.П. Пьеса Чехова «Иванов» в ранних редакциях // Нравственные искания русских писателей.: статьи и исследования о русских классиках. М.: Худож. лит., 1972. С. 436—457; Твердохлебов И.Ю. К творческой истории пьесы «Иванов» // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. С. 97—107; Почекутова Ю.А. К проблеме редакций пьесы А.П. Чехова «Иванов» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010. № 2 (1). С. 281—286, и др. В.Б. Катаев заметил: «До сих пор нет единого мнения даже о том, что за события происходят в пьесе, о чем она, каков характер ее главного героя» См.: Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М.: Изд-во МГУ 1989. С. 122.

2. См.: Гершаник А.Н. К вопросу о датировке первой пьесы А.П. Чехова // Русская литература. Л., 1984. № 3. С. 192—199.

3. Там же. С. 197.

4. Кичеев П. По театрам. <«Иванов»> // Кузичева А.П. А.П. Чехов в русской театральной критике: комментированная антология: 1887—1917. Т. 1. М.; СПб.: Летний сад, 2007. С. 47.

5. О Платонове и Иванове см.: Паперный З.С. «Вопреки всем правилам...» Пьесы и водевили Чехова. М.: Искусство, 1982. С. 33—36.

6. Одиноков В.Г. Ранняя драматургия А.П. Чехова: проблематика и поэтика. Новосибирск, 2008. С. 57.

7. Незадолго до комедии «Иванов» Чехов использовал термин «психопаты» в одноименной сценке в юмористическом ключе (С., 4, 159—162). Любопытна типология д-ра А. Кюллера (Кюллер А. Современные психопаты. СПб., 1890. 330 с.).

8. Крафт-Эбинг Р. Наш нервный век. СПб., 1885. С. 52.

9. Долженков П.Н. Чехов и позитивизм. М.: Скорпион, 2003. С. 86—87.

10. Крафт-Эбинг Р. Наш нервный век. С. 3.

11. Мержеевский И.П. Об условиях, благоприятствующих развитию душевных и нервных болезней в России, и о мерах, направленных к их уменьшению. СПб., 1887. С. 9. О влиянии Мержеевского на Чехова писал: Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. С. 22.

12. Ковалевский П.И. Вырождение и возрождение. Преступник и борьба с преступностью. СПб., 1903. С. 13. О теории вырождения в русской культуре см.: Николози Р. Вырождение: литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века. М.: Новое литературное обозрение. 2019. 509 с.

13. См., например: Чехов А.П. — А.С. Суворину. 27 декабря 1889 (П., 3, 308—309).

14. Чепуров А.А. А.П. Чехов и Александринский театр на рубеже XIX и XX веков. СПб.: «Балтийские сезоны», 2006. С. 27—28.

15. Там же. С. 52.

16. Литературная цензура была более терпима, но мы знаем, что юмореска А. Чехонте «Руководство для мужей» была запрещена.

17. См.: Сливовски Р. Польская инсценировка «Пьесы без названия» («Платонов») А.П. Чехова // Страницы истории русской литературы. М.: Наука, 1971. С. 384—393; Лоскутникова М.Б. «Вечный» образ Дон Жуана: европейские традиции и вклад А.П. Чехова в их разработку // Вестник ЦМО МГУ 2010. № 4. С. 86—91; Тамарли Г.И. Пародийно-игровая рецепция образа Дон Жуана в пьесах А.П. Чехова // Чехов и... Типологические схождения, литературные связи и оппозиции. Таганрог, 2012. С. 177—185; Тамарли Г.И. Пародийно-игровая рецепция образа Дон Жуана в пьесах А.П. Чехова // А.П. Чехов и мировая культура. К 150-летию со дня рождения писателя: материалы Международной научной конференции. Ростов н/Д: НМЦ ЛОГОС, 2010. С. 177—184; Szymanska A. Образы мстителей в «Безотцовщине» А.П. Чехова. Герой в ситуации возмездия // Acta Universitatis Lodziensis. Folia Literaria Rossica. 2010. No. 3. S. 52—59.

18. См.: СПБГТБ. Чехов А.П. Иванов. 1887 г. Шифр 40393.

19. См.: Толстая Елена. Поэтика раздражения: Чехов в конце 1880 — начале 1890-х годов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: РГГУ 2002. 366 с.

20. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. С. 136.

21. Чудаков А.П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. М.: Сов. писатель, 1986. С. 286.

22. Там же.

23. Рассел Б. Брак и мораль. М.: АСТ, 2015. С. 154.

24. Там же. С. 139.