М.А. Перепелкин, К.И. Морозова. «Почетный выход»: А.К. Гольдебаев и его рассказ «Ссора»

1

Рассказ А.К. Гольдебаева «В чем причина?» («Ссора») был написан в самом начале 1900-х и после редакторской правки А.П. Чехова опубликован в десятом номере журнала «Русская мысль» за 1903 год¹.

Фабула этого рассказа достаточно проста. Его герой, Василий Петрович Маров, — «первоклассный машинист депо Криворотово». От других коллег, многие из которых были старше и опытнее его, Маров отличался «служебной аккуратностью, знанием дела, способностью сохранять хладнокровие в опасных случаях»². Машинист был настолько требователен к себе и к своим помощникам, что последние, как правило, не задерживались на «маровской каторге» больше трех месяцев. Все изменилось лишь тогда, когда в помощники к суровому машинисту вызвался «еретик-отщепенец» хохол Савва Хлебопчук, покоривший Марова добросовестным отношением к работе, а еще больше — задушевными беседами на темы, никогда ранее не поднимавшиеся сорокапятилетним машинистом в общении с другими, — «о тайнах мироздания, о загадочных светилах, рассеянных в пространстве, о головокружительном, леденящем умы представлении бесконечности»³. Общение с молодым и «глубоким» помощником сделало машиниста «мягче» в отношениях не только с коллегами, но и с членами его собственной семьи, которых тот привык держать в строгости. Даже тот факт, что Хлебопчук «в церковь не ходит и принадлежит к секте, которую строго преследуют урядники»⁴, ничуть не отменяло симпатии к нему машиниста. Наоборот, последний даже готов был выдать замуж за своего новоиспеченного приятеля дочь Лизурку. И все, казалось бы, складывалось в этих приятельских отношениях как нельзя лучше, но однажды произошел случай, разрушивший эту идиллию. Поезд под управлением Марова и Хлебопчука мчал из Сухожилья в Криворотово. «Саженях в двухстах» Хлебопчук заметил что-то белое на рельсах. Сначала друзья подумали, что это смятый листок, потом — гусь, и ничего не предпринимали, пока Маров не разглядел мчащуюся по косогору женщину, а в белом пятне на рельсах — ребенка. В самые последние мгновения, рискуя жизнью, Хлебопчук спас «пучеглазую толстушку лет двух» из-под колес поезда. Узнав об этом, пассажиры поезда изъявили желание вознаградить Марова, но тот скромно отказался от награды. Происшествие внесло в отношения между машинистом и его помощником неожиданную коллизию, не до конца им самим понятную: весь оставшийся путь приятели уже не могли разговаривать друг с другом, как прежде, а потом их общение и вовсе сошло на нет. Вдобавок Хлебопчук болезненно отреагировал на то, что Марова представили к медали, и написал начальнику рапорт, в котором изложил свою версию случившегося по дороге в Криворотово и просил «не давать Марову никакой медали за его лживый характер и обман». Маров, в свою очередь, тоже написал рапорт, отказавшись от медали, но прося не награждать и Хлебопчука, которого он почитал «за честного человека, а он оказался совсем напротив того». В результате медаль не досталось никому, Хлебопчук уволился по якобы семейным обстоятельствам и сопроводил свой уход финальным донесением с угрозой: «Если награда Марову будет выдана, я поведу дело судом и ничего не пожалею»⁵.

Рассказав эту историю, автор завершает ее риторическим вопросом: в чем причина ссоры двух товарищей? Ответа на этот вопрос он не знает, не знают его и герои. Что же касается читателя, то он, по замыслу А.К. Гольдебаева, этот ответ должен найти, в этом и состоит смысл его, читательского, труда.

Попробуем высказать свою догадку по этому поводу. Но вначале — проведем сопоставительный анализ первоначального текста Гольдебаева, посланного в «Русскую мысль», и его варианта, опубликованного после чеховской правки.

2

24 июля 1903 года, отправив в редакцию «Русской мысли» на имя А.П. Чехова рассказ «В чем причина?», А.К. Гольдебаев сделал следующую приписку: «Надеясь (не без оснований), что беллетристическую часть «Русской мысли» приняли на себя Вы, посылаю мой рассказ «В чем причина?» Вам и прошу не отказать в помощи начинающему <...> Помещение рассказа в «Русской мысли» необходимо для меня вдвойне: как заработок и как почетный «первый выход», который не может меня не ободрить. Пользуюсь случаем сообщить Вам, что нижеподписавшийся искренне любит Ваш талант и знает Вас еще с той далекой поры, когда Вы шалили в юмористических и были А. Чехонте; так давно я Вас знаю и люблю»⁶.

В сопроводительном письме Гольдебаев также написал: «Будьте добры прочитать рукопись и, если найдете необходимым, сделать переделки, отметьте, где, какие и верните; а если дело может ограничиться лишь устранением длиннот и ненужного балласта, повычеркайте сами ненужное»⁷.

Однако, прежде чем править присланную ему рукопись, 18 августа 1903 года Чехов обратился с письмом к редактору «Русской мысли» В. Гольцеву. «Пусть автор разрешит произвести сокращения и кое-какие поправки по мелочам, — писал он. — Если автор разрешит поправки, то пришли мне повесть опять»⁸. Спустя ровно месяц Чехов отправил Гольцеву отредактированный вариант произведения.

Оригинал рукописи с чеховской правкой никогда не публиковался, он хранится в отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Первым исследователем, обратившим внимание на этот машинописный документ и на личность самого Гольдебаева был Александр Павлович Чудаков, который, во-первых, по крупицам воссоздал, пусть краткую и не совсем точную биографию «забытого» писателя А. Гольдебаева, а во-вторых, сопоставил машинописный текст с его журнальной публикацией.

Согласно наблюдениям А.П. Чудакова, редактируя гольдебаевский рассказ, Чехов провел комплексную работу над текстом, не ограничиваясь лишь устранением длиннот, повторов и излишней детализации. Первым, на что Чехов обратил свое редакторское внимание, стала композиция текста. У Гольдебаева она была «перевернутой»: текст начинался с расставания главных героев. Чехов же выправил логику повествования, расположив события в естественно-хронологическом порядке. Таким образом, первая глава гольдебаевского текста была заменена на типичный для Чехова спокойно-повествовательный зачин. Кроме этого, была сокращена финальная часть текста, поскольку Чехов счел ее длинной, а появляющегося в ней персонажа Шемулевича — лишним.

Далее, как показал А.П. Чудаков, Чехов перешел к идейному, стилистическому и даже синтаксическому уровням. Первоначальный гольдебаевский текст был перенасыщен повествовательными формами от первого лица и пассажами, «рисующими некое обобщенное лицо рассказчика, утверждающие его клановость» (например, «из нашего брата, криворотовцев», «по нашей, криворотовской мерке»). Чехов сохранил единичное употребление первого лица, сократил количество «родовых» обобщений и убрал философские размышления повествователя. Вмешался он и в размышления героев, исключив четырехкратное повторение словосочетания «в чем причина», заменив его в названии текста на нейтральный вариант, «выдержанный в духе поэтики чеховских заглавий» — «Ссора».

Чехов не принял небрежную манеру гольдебаевского письма, которой был свойствен стилистический эклектизм, когда «в одной фразе инверсивный эмоциональный синтаксис может сочетаться с канцелярским оборотом; просторечное «жил в немцах» — соседствовать со «степенью развития и политической окраской»; «будара-душегубка» плавает во вполне литературном «безбрежном океане жизни»; «матерь вера» входит в предложение на равных правах с «кассационным поводом»; вдруг возникает сравнение машиниста и его помощника с «двумя небожителями, посетившими землю»⁹. Твердая редакторская рука навела порядок в стиле, а именно: в ряде случаев была остановлена стилистическая игра, некоторые просторечия и все диалектизмы либо вычеркнуты, либо заменены соответствующими формами литературного языка, а вульгаризмы, некоторые узкоспециализированные термины и наиболее резкие синтаксические конструкции исключены.

Однако, как убедительно доказал А.П. Чудаков, Чехов хоть и вносил значительные правки в гольдебаевский текст, но не старался его «переписать», подчинив своей авторской манере. Так, вопреки своим литературным принципам, Чехов оставил некоторые узкоспециализированные термины и включения в авторскую речь «чужого слова» посредством прямых цитат.

Извлек ли Гольдебаев что-то из этого литературного чеховского урока на будущее? А.П. Чудаков считает, что нет. «Вступив в литературу почти на четверть века позже Чехова и пережив его на двадцать лет, он и в поздних своих вещах остался гораздо более архаичным, чем его редактор, благополучно сохранив те черты, от которых пытался помочь ему избавиться Чехов»¹⁰, — отмечает исследователь. Намеренно ли Гольдебаев игнорировал ценные советы своего литературного мастера, или в силу своих способностей не мог им следовать — этот вопрос А.П. Чудаков оставляет без ответа. Конечно, можно было бы последовать принципу «в плохой отметке виноват учитель», если бы современники Гольдебаева, состоявшиеся писатели, и позже не указывали ему на те же ошибки. Так, М. Горький спустя несколько лет писал А.К. Гольдебаеву следующее: «Посылаю Вам оттиски Ваших рассказов, читал их дважды и нахожу: они нуждаются в сокращениях <...> Сделайте это по методу «чтобы словам было тесно, мыслям — просторно». Очень прошу, это равно полезно и в Ваших интересах, и в интересах читателя»¹¹.

3

Далее обратимся к самому рассказу «В чем причина?». С нашей точки зрения, этот рассказ приоткрывает мироощущение его автора, так как вопрос, мучающий Гольдебаева на протяжении всего произведения и вынесенный им в его заглавие — «В чем причина?» — волновал писателя и вне данного художественного текста. Гольдебаев чутко ощущал безысходность, в которой находились на рубеже веков Россия и весь мир. Он чувствовал, что «дерево жизни» вот-вот погибнет и мир рухнет. Именно поэтому даже такая сугубо частная драма, как ссора двух приятелей, воспринималась им как катастрофа вселенского масштаба.

Прежде всего обратимся к анализу системы персонажей рассказа А.К. Гольдебаева, центральное место в которой занимает машинист Василий Петрович Маров. Он, как и автор рассказа, живет в мире, который близится к Апокалипсису. Маров окружен событиями, которые нарушают привычный ход вещей и тем самым не дают ему покоя. «Там прервал счастливую жизнь пулей богатый молодой человек, тут разошлись прочь муж и жена, прожившие душа в душу полсотни лет; там у почтенного, всеми уважаемого отца вырос сын негодяй [и каторжанин], тут богобоязненный муж и примерный семьянин, честно доживши до старости, начал пить и развратничать... Отчего? В чем причина?»¹² — рассуждает суровый машинист.

Причину всех бед он видит в самих людях, в их безответственном и недобросовестном отношении к своим обязанностям, к людям и технике.

В этом царящем и день ото дня все возрастающем хаосе Маров создает свой островок спокойствия и порядка — им оказывается паровоз, где «все чинно, все в порядке, все блестит и радуется». Он же является его «сердечным другом, потому никогда не предаст и не подведет». Даже к своим детям и жене машинист не испытывает столько нежности, внимания и заботы, сколько к паровозу. Бывает, «обведет нежным родительским взглядом» его будку, «прислушивается изощренным ухом к ровному и уверенному ходу любимца, в металлическом организме которого знакома ему каждая жилка, со всеми своими добродетелями, желаниями, капризами и причудами, и вздохнет от полноты сердца благодарно, сам завидуя собственному счастью»¹³. По сути, паровоз для Марова — не просто груда железа, а его родной ребенок. Жизнь, организованная по четкому графику и алгоритму действий, чуткая и почти нежная забота о своем механическом товарище (как подшучивали над Маровым его коллеги, он прибегал «нянчиться со своим паровозом за сутки до поезда»), по мнению Марова, способны оградить его от бед и всякого рода неприятностей, то есть стать именно тем «ковчегом», сохраняя верность которому, он спасется от неминуемого потопа, в котором погибнет весь остальной мир.

Однако этим надеждам Марова не суждено было сбыться. И виной всему, как считал он сам, оказался Хлебопчук, ставший вначале близким другом, а потом — злейшим врагом. Сближение Марова с Хлебопчуком происходит в силу того, что последний тоже всеми силами пытается спастись от Апокалипсиса. Он считает, что «существуют такие добрые дела, которые совершаются не иначе как при участии адских сил, исконным человеконенавистником — дьяволом на пагубу людей творятся. И ведут людей к потере счастия!»¹⁴ Спасение молодой помощник машиниста видит в рационалистической вере и поэтому принадлежит к «особой секте духовных крестьян» — кулугур, или «воздыханцев», убежденных в том, что «всякие внешние действия поклонения Богу не имеют никакого значения»¹⁵. «Правильная», настоящая вера дает Хлебопчуку уверенность в завтрашнем дне. Он строит свой мир и закрывается в нем на замок, делая все возможное для того, чтобы никакие потусторонние силы не смогли достать его в его крепости. Даже священные книги — свое тайное оружие — он хранит под замком в ящике под кроватью.

Беседуя друг с другом, герои рассказа, Маров и Хлебопчук, каждый по-своему убеждаются в небезосновательности своих опасений относительно скорого Апокалипсиса, а также — в верности выбранной ими стратегии спасения. После одной из задушевных бесед Маров погружается в думы о том, что когда-нибудь люди станут жить «по-новому, по-другому, по-божески»: будут меньше пить, сплетничать и больше будут думать. Пока же, как говорит машинист, есть только два таких ангела — он да Хлебопчук.

Однако позже «лукавый и прочие адские силы» не только «втиснулись между двух друзей», но и поглотили их самих, или, как считает Маров, одного из них — Хлебопчука, который и сам становится дьяволом во плоти, а на его лице, «хмуром <...>, багрово-красном, сатанистском», машинист вдруг замечает «отблеск нехороших мыслей, угрюмую злобу», из-за которых он прямо сравнивает бывшего приятеля с «чертом».

Наступление Апокалипсиса чувствует и еще один, не менее важный, персонаж рассказа — сам паровоз серии «Я», номер сороковой. Если вначале рассказа его жизнь, как и жизнь машиниста Марова, выстроена по четкому плану, гарантирующему от попадания в серьезные дорожные передряги, то случай с «проклятой девчонкой» пошатнул и этот четкий план, поставив под сомнение надежность самого «ковчега».

Наряду с предчувствующими наступление Апокалипсиса Маровым, Хлебопчуком и паровозом в рассказе Гольдебаева есть и те, кто не ощущает того, что в мире происходит что-то неладное, это — криворотовцы. Уровень их притязаний ограничивается спорами об заклад, глупыми сплетнями, пьянками и стремлением к легкой наживе (например, они «тайком покупают топливо, ради больших премий, в ущерб и во вред товарищам-сослуживцам»). Коллеги Марова искренне верят, что «Бог грехам терпит», поэтому и перекладывают всю ответственность за свою жизнь и жизнь других людей на Бога. «Не миновать бы иной раз крушения, а Господь милует»¹⁶, — уверены они. Маров гордится тем, что является одним из криворотовцев, и эта клановость не раз подчеркивается в тексте («По моим наблюдениям, и все-то мы, криворотовцы, таковы...», «из нашего брата, криворотовцев», «по нашей, криворотовской, мерке...»), но в отличие от своих сватов, кумовьев и свояков он считает, что миссия машинистов заключается в том, чтобы принимать на себя ответственность за души человеческие перед Богом и перед совестью. Едва не случившаяся авария разрушает уверенность Марова в завтрашнем дне и — его веру в Бога. Почему эта авария должна была произойти именно с ними, богобоязненными и совестливыми людьми, «в чем причина?» Не ставить этого вопроса Гольдебаев не в силах, но и ответа на него он найти тоже не в состоянии.

Таким образом, Гольдебаев приходит к выводу, что от Апокалипсиса не убежать и не скрыться, так или иначе он коснется всех и каждого. Как бы ни старался укрыться в своем ковчеге Маров, но и он не в силах предвидеть и просчитать все варианты развития событий — враг обязательно подкрадется, и подкрадется неожиданно. Но, пожалуй, самое страшное для героя Гольдебаева — это осознание того, что перед лицом опасности бессильна даже его вера в Бога.

4

Исследовательская работа писателя, анализирующего то, как реагируют люди на приближение Апокалипсиса, находит отражение не только в системе героев, но и в сюжетно-композиционной структуре рассказа.

Как пишет Гольдебаев, его рассказ — это «полный и верный отчет обо всем, что произошло между машинистом Маровым и его помощником Хлебопчуком»¹⁷. Рассказ начинается с развязки ссоры — «глубоко опечаленный» Хлебопчук покидает Криворотово и «едет в далекий неведомый край с разбитым сердцем, с набегающими на глаза слезинками...»¹⁸, пьяный Маров тоже скорбит о былой дружбе и делится своими переживаниями с приятелем Куриновым. «Пьет Василий Петрович и смутно соображает, что все это глупости — водка там, глупые разговоры с кумом и все такое прочее... С Савой, — думает он, — было совсем по-другому...»¹⁹ Вероятно, позже Марова полностью поглотит криворотовская жизнь, пропитанная запахом алкоголя и пустой болтовней, но об этом читатель уже не узнает. Во второй главе описывается жизнь Марова до встречи с Хлебопчуком, в следующей, третьей, — о том, как Хлебопчук устраивался на службу. С четвертой главы рассказа начинается новая жизнь Марова, когда он из «людоеда» превратился в «сентименталиста-мыслителя». В этот момент машинист понимает, что его отношения с Хлебопчуком не похожи на «обычную приязнь с кумовьями, сватьями, сослуживцами и добрыми собутыльниками». Но понять, в чем причина, он, увы, не может.

Пятая глава рассказа, самая, если так можно выразиться, откровенная. Она наполнена философскими беседами друзей на самые разные темы. После одной из них Маров осознает, что ему недостаточно быть с Хлебопчуком просто другом, он хочет вывести их отношения на новый уровень — породниться с ним. Согласно маровскому плану, Хлебопчук женится на его дочке и станет ему сыном, а деликатный момент с разноверием Маров решает просто: «Как-нибудь, с божьей помощью ухитримся, облапошим, кого следует»²⁰, — решительно заявляет машинист. Вероятно, именно в этот момент Бог перестал хранить его, и в шестой главе с друзьями едва не случается та самая авария. Содержание седьмой и восьмой глав немного «смазано», поскольку в них описывается царившая после аварии суматоха. И, наконец, девятая глава — кульминация ссоры, когда вчерашние друзья пишут друг на друга доносы и тем самым ставят точку в своих отношениях.

Итак, шаг за шагом Гольдебаев проводит глубинный анализ души Марова, в котором сначала он предстает перед читателем высокоморальным человеком, слывущим справедливым и «верным в слове товарищем», ненавидящим и пресекающим разного рода ссоры, дрязги и пререкания. Но потом писатель незаметно превращает его в злостного нарушителя Закона Божия. Зачем? В чем причина перемены авторского отношения к главному герою? Вероятно, Гольдебаев хотел доказать, что в мире нет ничего постоянного. Глубоко верующий и благороднейший человек в корыстных целях может снизойти до роли самого последнего подлеца и страшного грешника. Люди перестают уважать не только друг друга, но и Бога — и это тоже становится свидетельством того, что мир сходит с ума, близясь к своему неминуемому и скорому закату.

5

Мотив порядка и его нарушения переплетается в рассказе Гольдебаева с мотивами правды и обмана, «прямизны» и «кривизны», «правого» и «левого», которые являются одними из самых подробно разработанных в русской литературе второй половины XIX столетия. В свою очередь все перечисленные мотивы, являющиеся вариантами одного инварианта, так или иначе связаны с религиозным контекстом поисков русских писателей. Тесная связь этих мотивов с религиозными поисками объясняется тем, что «Бог не есть [Бог] неустройства, но мира» (1 Кор. 14: 33), и «Бог есть высшая Правда, источник справедливости»²¹. Отсюда, «правда», «правое», «прямое» понимаются как путь к Богу, а «обман», «левое», «кривое» — как то, что от Бога отдаляет, препятствует приближению к Нему.

Даже поверхностное чтение «Ссоры» дает читателю понимание, что А. Гольдебаев очень активно работает с этими художественными средствами, пробуя донести до него, читателя, глубинные смыслы, заложенные им в непритязательный, казалось бы, рассказ о дружбе и ссоре двух коллег и приятелей. Депо, в котором служат герои рассказа, называется Криворотово, а служащие в этом депо — криворотовцами. Эпизод железнодорожной аварии, положившей начало ссоре героев, весь замкнут между «правым» и «левым»: открывается фразой «Хлебопчук, далеко вытянув шею, приник тревожным взглядом к полотну, плавно уходящему влево»; далее «направо казарма, дальше, по тому же косогору, — желтая решетка сада»; спрыгнув вслед за Хлебопчуком, Маров «уголком правого глаза охватил изогнутый ряд вагонов» и т. д. Подъезжая после происшествия на дороге к Криворотову, паровоз Марова и Хлебопчука делает остановку на станции Перегиб, где «двое кондукторов и смазчик Ленкевич... махая руками, смеясь, приседая от смеха» рассказали Хлебопчуку о «случае с машинистом в вагоне-ресторане», и т. д.

Для понимания этих скрытых Гольдебаевым смыслов обратимся к другим произведениям русской литературы, делающим эти смыслы более прозрачными.

Как известно, во второй половине XIX века в русском обществе наблюдался глубокий духовный кризис. В этот период важнейшей тенденцией духовных поисков становится богоискательство. «Совестью своего поколения, борцом за правду» в конце XIX — начале XX века был Л.Н. Толстой. В его произведениях неоднократно звучали мотивы неискренности, подмены и обмана. Так, в повести «Отец Сергий» (1911) главный герой, блестящий офицер Степан Касатский, после того как узнал, что его невеста состояла в любовной связи с императором, уходит в монастырь. Но отказ от мирских благ не был для него попыткой приблизиться к Богу. Движимый лишь эгоистичными амбициями, Касатский (после пострига отец Сергий) обратился ко Всевышнему за защитой и облегчением страданий от ущемленного самолюбия. Как и в мирской жизни, он и теперь стремился во всем быть первым и лучшим, и достижение смирения в его «новой» жизни лишь подтверждало его превосходство над другими. Но в отличие от гольдебаевского Марова, толстовский отец Сергий понимал, что его вера — не истинна, и в момент отчаяния молвил: «Нет, это не то. Это обман. Но других я обману, а не себя и не Бога. Не величественный я человек, а жалкий, смешной»²². Для Марова же религия — необходимость, предписанная нравственными правилами общества, своеобразная инструкция «жизни по правилам», а правила Маров привык соблюдать. И так как вера его была подчинением внешним правилам, то и отношение героя к ней — соответствующим: он был готов с божьей помощью облапошить кого-нибудь, достичь своего любой ценой, взяв, если это необходимо, Бога в свои сообщники. В итоге оба героя получат по заслугам: отец Сергий обретет истинную веру, а Маров — лишится друга и своей безупречной репутации.

В чем-то толстовский герой повторяет духовный путь самого писателя, который на личном примере убедился, что «всем доступна божеская истина». «Со мной случилось то, что случается с человеком, который вышел за делом и вдруг дорогой решил, что дело это ему совсем не нужно, — и повернул домой. И все, что было справа, — стало слева, и все, что было слева, — стало справа: прежнее желание — быть как можно дальше от дома — переменилось на желание быть как можно ближе от него. Направление моей жизни — желания мои стали другие: и доброе и злое переменилось местами. Все это произошло оттого, что я понял учение Христа не так, как я понимал его прежде»²³, — признался писатель в религиозно-философском трактате «В чем моя вера?».

Мировоззрение Касатского перевернул вещий сон и его встреча с Пашенькой. «Я жил для людей под предлогом Бога, она живет для Бога, воображая, что она живет для людей. Да, одно доброе дело, чашка воды, поданная без мысли о награде, дороже облагодетельствованных мною для людей»²⁴, — рассуждает в минуты прозрения отец Сергий. В этот момент все, что было для него справа — стало слева, а все, что слева — справа, а сам Сергий встал на Десный путь, путь добродетели.

В данном контексте, на наш взгляд, важно рассмотреть «взаимоотношения» двух дискурсов — художественного и религиозного. Так, Н.А. Бакши считает, что «религиозный дискурс внутри художественного — это особая форма бытования религиозного дискурса, обладающая как конститутивными признаками, присущими религиозному дискурсу в целом, так и конститутивными признаками художественного дискурса. <...> в зависимости от духовной формации автора, исторической ситуации и социальных условий могут доминировать художественные либо религиозные начала»²⁵. Кроме этого, исследователь отмечает, что «важнейшая отличительная черта религиозного дискурса состоит в том, что к числу его участников относится Бог, причем он может присутствовать в трояком преломлении: в качестве субъекта, объекта и адресата»²⁶.

Если с этой позиции подходить к анализу гольдебаевского и толстовского произведений, то в первом преобладает художественный дискурс, а во втором — религиозный. Повесть «Отец Сергий» выстраивается по канонам житийной литературы, согласно которым важно описать сложный путь духовно-нравственного возрождения героя и обретение им истины. Рассказ же Гольдебаева представляет собой «антиагиографию», когда «житийная тематика или структура словно переворачивается наизнанку, чтобы выполнять противоположную функцию»²⁷. В рассказе показано не духовное возрождение, а нравственное падение героев.

К антижитийным сюжетам неоднократно обращался и Н.С. Лесков. Писатель соединял «традиционные житийные элементы с апокрифическими и, в особенности, с «народными этимологиями»»²⁸. Например, в рассказе «Случай у Спаса в Наливках» (1883) главный герой отец Кирилл (Федоров) стремился не приблизиться, а, наоборот, как можно больше отдалиться от Бога. Изначально он попал в церковь не по своей воле. Отец Кирилл был ««не действительный», а «приукаженный поп, по эпитрахильному указу», то есть это был безместный и приставленный к церкви Всемилостивого Спаса в помощь «действительному» священнику, отцу Гавриилу»²⁹. А так как «лады у священников» были не очень хорошими, то Кирилл «завел против Гаврилы «приказную ссору»». За Божий мятеж и, вообще, негожее поведение (поп частенько выпивал и калабродничал: как-то раз он «оседлал» дьякона Петра и справил нужду в алтаре) Кириллу грозило принудительное пострижение в монахи. Священник всеми силами старался избежать этого приговора и писал челобитные, а «приходские люди и вкладчики заручным челобитьем просили оному попу Кириллу при той церкви для священнослужения быть по-прежнему, понеже он приходским людям и вкладчикам всем угоден»³⁰. В итоге — Кирилл добился своего и вернулся в церковь Всемилостивого Спаса, что в Наливках.

Основу сюжета как у Гольдебаева, так и у Лескова, составляет ссора «правого» с «левым». Но в лесковском рассказе мотив «право-лево» выглядит намного прозрачнее. И, хотя «что за человек был отец Гавриил, этого по делу не видно», все равно герои идут диаметрально противоположными дорогами: Гаврила — правой, то есть «десным» путем, а Кирилл — левой, то есть «шуйным» путем. Персонажи Гольдебаева, казалось бы, следуют одной дорогой. Вместе они были, как «тело Христово», и общими усилиями предотвратили трагедию и спасли ребенка из-под колес поезда. Однако из этого совершенного ими подвига они не смогли извлечь «духовных благ — светлого нравоучения, душевной бодрости, веры в себя и в людей, наших соседей по смежным участкам дороги»³¹. Ситуация с вознаграждением обесценила их героический поступок, потому что совершать благие дела нужно искренне, а не ради славы, поощрений или поддержания положительной репутации. Не зря в Евангелии от Матфея сказано: «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне» (Мф. 6: 3). Хотя надо отдать должное, что согрешил-то в первую очередь не Маров, а Хлебопчук, «человек, начитанный от писания». Он боялся, что его роль в спасении померкнет на фоне маровской. А, как известно, тщеславие — один из семи смертных грехов. Парадокс в том, что Хлебопчук предстает в рассказе странником-проповедником. Он «жил и в Немцах, и в Турции, и среди венгерцев, сталкиваясь с людьми разных стран и наций», а теперь — в Криворотове, где дает «посильные ответы, нередко являвшиеся как поучительные откровения для него самого». А, расставшись с Маровым, он «стряс — по Писанию — прах с ног», то есть согласно Библии, навсегда разорвал с ним отношения. «Если кто не примет вас и не послушает, не захочет слушать слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших во свидетельство, что вы совершили дальний путь к ним, но без пользы для них по причине их неверия, и потому смотрите на них, как на отверженных язычников, с которыми не должно иметь ничего общего, даже и самого праха» (Мф. 10: 9—15). В одном из эпизодов Гольдебаев и вовсе сравнивает Хлебопчука с Иисусом: «Господи, твоя воля! — говорил Василий Петрович уже без трепета, с тихой покорностью человека, примирившегося с неотстранимым ужасом, и следя за указывающим перстом Савы, поднятым над его головой»³².

В завершение этой части наших рассуждений обратимся еще к одному произведению, сопоставление с которым способно, с нашей точки зрения, прояснить некоторые черты поэтики гольдебаевского рассказа. Этим произведением будет очерк А. Эртеля «Криворожье» (1883). Наш интерес к этому очерку вызван в первую очередь созвучием его топосов с топосами рассказа А. Гольдебаева. Дело в том, что в рассказе Годьдебаева центральное место занимает депо Криворотово, а в очерке Эртеля — деревня Криворожье. Названия населенных пунктов говорят сами за себя, их жители так или иначе кривят душой: обманывают друг друга, распускают сплетни и воруют. Так, один из главных героев очерка Эртеля, коллежский асессор Семен Андреич Гундриков, ворует, но — не нагло. «Все, что он делает, делает он не иначе как на основании надлежащих статей. Он любит точность. Он не берет лишнего, но берет по закону»³³. Например, будучи управляющим господ Дурманиных, он без зазрения совести в их отсутствие передает их землю — Кабановскую пустошь — своим приятелям. Пикантность ситуации состоит в том, что договариваются участники сделки о плате за аренду в размере 7 рублей, но в расписке появляется иная сумма: «Сдал я, Гундриков, Кабановскую пустошь гг. Дурманиных купцу Лазарю Парамонычу Новичкову, ценою по пяти рублей десятина и задатку пятьсот рублей получил...»³⁴ Предприимчивый Гундриков своей выгоды не упустил и разницу в 2 рубля оставил себе. Еще одним примером может служить эпизод про дальновидного мельника, который по осени начал скупать просо, а на следующий, голодный, год, пока у других простаивали мельницы, он «прошлогоднее просо рушит себе полегоньку да сплавляет в Москву». И, наконец, завершает эту галерею «криворожских» дельцов кабатчик Малафейка, который втерся в доверие к немцам, скупающим свиней, и стал водить их по знакомым фермерам. За свои услуги он брал комиссию: рубль — с покупателя и два — с продавца. Таким образом, в очерке А. Эртеля мотив «право-лево» приобретает значение, аналогичное выражениям «встать на кривую дорожку», «сбиться с пути истинного, вступить на преступный путь».

Итак, приведенные примеры позволяют рассмотреть мотив «праволево» в ряду литературных сюжетов и выявить особенности его разработки в гольдебаевской «Ссоре».

Первое. Мотив «право-лево» не разграничивает персонажей гольдебаевского рассказа на положительных и отрицательных. Гольдебаев не возводит кого-то из героев в идеал, так как в жизни не бывает исключительно хороших и плохих людей, всем свойственно ошибаться. Так, Маров собирался перешагнуть через Божьи законы лишь потому, что был неграмотен и не понимал истинного смысла веры, доносы же на Хлебопчука он начал писать от обиды. На примере другого героя, Хлебопчука, Гольдебаев показывает, что даже человек, ведущий праведный образ жизни, может оступиться. Более того, даже пьющие, ворующие и распускающие слухи криворотовцы не являются однозначно отрицательными персонажами, а все пороки, ошибки и поступки, совершенные героями, отличают их, живых людей, от бездушной машины, ошибочно принятой Маровым за бога на земле.

Второе. В каждом своем произведении — и «Ссора» не стала исключением — А. Гольдебаев берет на себя роль «оракула» и с помощью тех или иных сюжетов, героев и др. предупреждает читателей о неизбежном Апокалипсисе. В «Ссоре» его «голос» звучит гораздо убедительнее, чем во многих других произведениях, так как мотив «право-лево» отсылает к Страшному суду, который случится после конца света. Тогда «придет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую» (Мф. 25: 31—33). Те, кто окажется справа от Него, отправятся в жизнь вечную, а те, кто слева, — в «огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» (Мф. 25: 41).

Третье. Сюжетообразующим мотивом в рассказе А. Гольдебаева является мотив ссоры, осмысляемой, в том числе, в категориях религиозного дискурса. Как известно, истинная дружба способствует духовному росту. Согласно Библии, «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». У Гольдебаева же — все наоборот. Но гольдебаевские приятели не способны на самопожертвование, поскольку выше всего ставят собственные интересы. Не находя в себе сил помириться, герои расстаются — Маров остается в Криворотове, а Хлебопчук держит путь в неведомый ему край. И момент расставания, с которого и начинается произведение, очень символичен. Герои как бы расходятся в разные стороны, только вот, кто налево, а кто направо, — остается неизвестным.

6

«Это хорошая вещь и может быть напечатана, — писал Чехов в письме к редактору «Русской мысли» В.А. Гольцеву. — <...> Повесть, повторяю, хороша, а местами даже очень хороша» (П., 11, 242). Из этого, как нам представляется, можно сделать вывод о том, что Гольдебаев «поймал» настроение Чехова, оказался созвучным ему в каких-то очень важных для последнего ощущениях. По всей видимости, оба писателя чувствовали, что опоры мира пошатнулись и рано или поздно ему, этому миру, придет конец.

Эта идея положена в основу и многих чеховских произведений. Так, герой повести «Черный монах» (1893), помещик Егор Семеныч Песоцкий, изо всех сил стремится сохранить мир в том виде, каким он его понимает и ценит, и с этой целью сажает и возделывает свой сад, ставший для него олицетворением этого мира. В убыток себе он держит работников, чтобы они круглый год, неотлучно, ухаживали за его садом, который является главным смыслом его жизни, полностью подчиняет выращиванию сада свою жизнь и жизнь своей дочери, видя даже в ее возможном браке и детях либо угрозу существованию сада (если это будет брак с «чужим человеком»), либо — надежду на его продолжение (если дочь выйдет за «своего» Коврина). Но посаженный на «песке», то есть на разного рода недомолвках, неправдах и т. д., сад, как, впрочем, и вся жизнь Песоцкого, обречены на гибель.

Олицетворением былого мира становится и сад для героев пьесы «Вишневый сад» (1904), только у каждого он вызывает разные ассоциации. Помещица Любовь Раневская и ее брат Леонид Гаев живут воспоминаниями о прошлом, и для них сад, как и для Песоцкого, — своеобразный портал в идеальную жизнь. «Любовь Андреевна (радостно, сквозь слезы). Детская! <...> Детская, милая моя, прекрасная комната... Я тут спала, когда была маленькой... (Плачет.) И теперь я как маленькая...» (С., 13, 196), — первое, что произносит Раневская, вернувшись в родной дом после долгой разлуки. Для купца Ермолая Лопахина сад — важный компонент элитарной аристократической культуры, который раньше ему был не доступен, а сейчас — «покупай и властвуй». Лопахин пытается спасти сад, дав ему новую жизнь. «Разбивка сада на дачные участки — идея, с которой носится Лопахин, — это не просто уничтожение вишневого сада, а его переустройство, устройство, так сказать, общедоступного вишневого сада. С тем прежним, роскошным, служившим лишь немногим садом этот новый, поредевший и доступный любому за умеренную цену лопахинский сад соотносится, как демократическая городская культура чеховской эпохи с дивной усадебной культурой прошлого»³⁵. Раневская и Гаев же больше думают не о саде, а о себе, ведь любое вмешательство в жизнь сада — удар по их судьбе, а полное переустройство — крах мира. Есть еще одна ассоциация. Несмотря на всю красоту, сад ненавистен студенту Пете Трофимову, поскольку с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола» на него глядят «человеческие существа» — крестьяне, угнетенные дворянским сословием. Поэтому Петя смотрит только вперед, в светлое будущее страны, которая уже находится на пороге больших перемен.

Мысли об Апокалипсисе воплощаются и в спектакле Константина Треплева, героя пьесы «Чайка» (1896). «Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. <...> Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну» (С., 13, 13), — говорит Нина Заречная. Как и Треплев, в кончине мира, например, уверен Сорин, который констатирует: «Через двести тысяч лет ничего не будет» (С., 13, 13). «Искусственный мирок», который с помощью домашнего театра Треплев устраивает в имении, — возможность хотя бы напоследок, хотя бы несколько минут пожить в мире грез, поэтому «Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах» (С., 13, 11).

Чехов — в отличие от Гольдебаева — прекрасно осознает, что рано или поздно мир рухнет, и не стремится во что бы то ни стало найти выход из безвыходной ситуации. «Беспокойные русские люди, недовольные действительностью, стараются выяснить, почему, в силу каких причин жизнь сложилась так, а не иначе? Этот вопрос — почему? — задают многие русские люди, изображенные Чеховым и в ранних, и в более поздних его произведениях... Ответа нет, а мучительный вопрос не покидает человека, ибо человеческие отношения так осложнились, сделались до такой степени непонятны, что жизнь представляется какой-то странной загадкой»³⁶, — писал чеховский современник, историк И.А. Малиновский. «Ответа нет» — и Чехов прекрасно понимал это и не пытался найти его во что бы то ни стало. Вместе со своими героями он предвидел Апокалипсис, не пробуя докопаться до его причины, а становясь его хроникером, «летописцем Апокалипсиса».

Собственно, в этом и состояло главное отличие между так и не победившим в этой ситуации учеником и оставшимся наедине со своей победой учителем: не умевший принять неизбежности конца мира Гольдебаев искал «причину» искривления Божьего замысла, веря в то, что найденным ответом он сумеет «выправить» его, и — отсрочить или вовсе отменить Апокалипсис; принявший неизбежный ход вещей Чехов ушел в это время «обедать и только обедать» и — создавать те самые шедевры, которые, может, и не отменили Апокалипсис, но сделали его не таким кромешным и помогли его современникам и потомкам выжить и найти себе место в мире после конца света.

Умение абстрагироваться от того, что происходит внутри художественного мира, — на наш взгляд, главный урок, который Чехов пытался (впрочем, безуспешно) дать Гольдебаеву в отредактированном им рассказе, ставшем и «почетным выходом», и, по сути, единственным оставшимся в истории литературы рассказом чеховского современника Гольдебаева³⁷.

Литература

Архив А.М. Горького / под общ. ред. акад. И.К. Луппола; Акад. наук СССР. Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького. Т. VII. М.: Худож. лит., 1959.

Бакши Н.А. Взаимодействие художественного и религиозного дискурсов: на материале немецкоязычных литератур Германии, Австрии и Швейцарии в послевоенный период (1945—1955): автореф. дис. ... д-ра. филол. наук. М., 2016. 33 с.

Бушканец Л.Е. Чехов — писатель русского Апокалипсиса? // Общественные науки и современность. 2010. № 4. С. 162—171.

Гольдебаев А.К. [В чем причина?] / ред. А.П. Чехов // Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения. Т. 18. М.: Наука, 1982. С. 125—181.

Гольдебаев А.К. Ссора // Русская мысль. 1903. № 10. С. 104—143.

Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVII—XX веках. М.: Изд. Совет Рус. Православ. Церкви, 2002. 1055 с.

Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М.: Изд-во МГУ, 1989. 261 с.

Лесков Н.С. Случай у Спаса в Наливках. М.: Директ-Медиа, 2014. 42 с.

Непомнящих Н.А. Мотивы русской литературы в творчестве Л.М. Леонова: монография. Новосибирск: Ин-т филологии СО РАН, 2011. 177 с.

Пругавин А.С. Раскол и сектантство в русской народной жизни: с критическими замечаниями духовнаго цензора. М.: Тип. Т-ва И.Д. Сытина, 1905. 95 с.

Толстой Л.Н. Исповедь; В чем моя вера? Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1991. 410 с.

Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. Т. 31. М.: Худож. лит., 1954. 343 с.

Чудаков А.П. А.К. Гольдебаев [«В чем причина?»] «Ссора» // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения. Т. 18. М.: Наука, 1982. С. 309—315.

Эртель А.И. Записки Степняка. М.: Правда, 1989. 496 с.

Примечания

1. Гольдебаев А.К. Ссора // Русская мысль. 1903. № 10. С. 104—143.

2. Гольдебаев А.К. [В чем причина?] / ред. А.П. Чехов // Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения: Т. 18. М.: Наука, 1982. С. 127.

3. Там же. С. 145.

4. Там же. С. 143.

5. Гольдебаев А.К. [В чем причина?] / ред. А.П. Чехов. С. 190.

6. Чудаков А.П. А.К. Гольдебаев [«В чем причина?»] «Ссора» // Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Т. 18. С. 310.

7. Там же. С. 310—311.

8. Там же. С. 311.

9. Чудаков А.П. А.К. Гольдебаев [«В чем причина?»] «Ссора». С. 312.

10. Чудаков А.П. А.К. Гольдебаев [«В чем причина?»] «Ссора». С. 314.

11. Архив А.М. Горького / под общ. ред. акад. И.К. Луппола; Акад. наук СССР. Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького. Т. VII. М.: Худож. лит., 1959. С. 71.

12. Гольдебаев А.К. [В чем причина?] / ред. А.П. Чехов. С. 140.

13. Там же. С. 150.

14. Там же. С. 125.

15. Пругавин А.С. Раскол и сектантство в русской народной жизни: с критическими замечаниями духовнаго цензора. М.: Тип. Т-ва И.Д. Сытина, 1905. С. 72.

16. Гольдебаев А.К. [В чем причина?] / ред. А.П. Чехов. С. 131.

17. Гольдебаев А.К. [В чем причина?] / ред. А.П. Чехов. С. 127.

18. Там же. С. 125.

19. Там же. С. 127.

20. Гольдебаев А.К. [В чем причина?] / ред. А.П. Чехов. С. 152.

21. Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVII—XX веках. М.: Изд. Совет Рус. Православ. Церкви, 2002. С. 76.

22. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. Т. 31. М.: Худож. лит., 1954. С. 19.

23. Толстой Л.Н. Исповедь; В чем моя вера? Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1991. С. 117.

24. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. Т. 31. С. 44.

25. Бакши Н.А. Взаимодействие художественного и религиозного дискурсов: на материале немецкоязычных литератур Германии, Австрии и Швейцарии в послевоенный период (1945—1955): автореф. дис. ... д-ра. филол. наук. М., 2016. С. 15.

26. Там же.

27. Непомнящих Н.А. Мотивы русской литературы в творчестве Л.М. Леонова. Новосибирск: Ин-т филологии СО РАН, 2011. С. 71.

28. Там же.

29. Лесков Н.С. Случай у Спаса в Наливках. М.: Директ-Медиа, 2014. С. 11.

30. Там же. С. 16.

31. Гольдебаев А.К. [В чем причина?] / ред. А.П. Чехов. С. 163.

32. Гольдебаев А.К. [В чем причина?] / ред. А.П. Чехов. С. 146.

33. Эртель А.И. Криворожье // Эртель А.И. Записки Степняка. М.: Правда, 1989. С. 264.

34. Там же. С. 286.

35. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М.: Изд-во МГУ 1989. С. 238—239.

36. Малиновский И. Университет в сочинениях А.П. Чехова: лекция, прочитанная студентам Томского университета 7 сентября 1904 года // А.П. Чехов в значении русского писателя-художника. Из критической литературы о Чехове. М., 1906. Цит. по: Бушканец Л.Е. Чехов — писатель русского Апокалипсиса? // Общественные науки и современность. 2010. № 4. С. 164.

37. За интерес к докладу и бесценную консультацию выражаем благодарность кандидату филологических наук, историку литературы и театра А.П. Кузичевой.