Названная тема пока еще не была предметом серьезного изучения. На фармакологическом подтексте отдельных произведений русской литературы не останавливались даже авторы специальных публикаций о медицинском и «аптечном» ее тексте1. Между тем значение этого подтекста, например в прозе и драматургии Чехова при обращении к записям рецептурного характера, содержащимся в его специальной «Записной книжке <...> для больных»2, совершенно очевидно. Рассмотрим теперь эту тему на том же самом материале более детально.
1
Как мы уже отмечали, в чеховской «Записной книжке с рецептами для больных» содержатся медицинские рецепты, которые упоминают герои чеховских пьес3.
При этом медицинский рецепт выступает в них как средство скрытой характеристики героя определенного типа — доктора, который не исполняет своих обязанностей как следует. Этот тип представлен в пьесах Чехова, созданных в самое разное время. В «Безотцовщине» (1877—1879) это «молодой лекарь» Трилецкий, в «Трех сестрах» (1900) — «военный доктор» Чебутыкин4.
Герой первой из них учитель Платонов в ответ на шутливое приветствие Трилецкого «Господам родственникам!» (Платонов женат на его сестре) говорит ему: «А-а-а... Плохой лейб-медик ее превосходительства! Argentum nitricum... aquae destillatae... Очень рад видеть, любезный! Здоров, сияет, блещет и пахнет!» (С., 11, 23).
Медицинский рецепт здесь входит в состав, очевидно, шутливого ответа Платонова Трилецкому. Рецепт «ляписа», растворенного в «дистиллированной воде» (С., 11, 23), на первый взгляд упомянут здесь достаточно случайно и безо всякого смысла. Сам по себе он кажется лишь шуточным указанием на профессиональную принадлежность Трилецкого. Однако этот смысл все же существует. Открывается он через знание о том, избавлению от какого недуга способствует этот рецепт. И, следовательно, имеет характер подтекста, нацеленного на довольно узкую категорию людей: врачей и пациентов, пользовавшихся этим средством. Для всех остальных без реального комментария не только сам этот рецепт, но и характер всего шутливого приветствия Платонова остается непонятным.
В чеховской «Записной книжке рецептов для больных» указано, облегчению от чего служит этот рецепт: «(Зуд in ano)». Сам же текст рецепта в ней выглядит, разумеется, более полно, включая (как и в чеховских письмах)5, также рекомендацию по применению:
«Rp Aq.<uae> destil.<illatae> 300,0
Arg.<enti> nitr.<ici>6 0,06
Ds. Смазывать ежечасно»7
Показательно, что все это имеет место уже в первом действии, когда характер Трилецкого и его профессиональные качества как врача читателю еще неизвестны. В дальнейшем «молодой лекарь» в полной мере оправдывает выше приведенную саркастическую характеристику его Платоновым. Он нерегулярно посещает больных и не спешит к ним, даже когда состояние их самое тревожное (С., 11, 52, 73, 86, 107, 112—113, 142).
Однако сарказм Платонова по отношению к Трилецкому не случайно предваряет все это: прямому изображению неаккуратного исполнения героем его профессиональных обязанностей предшествует, таким образом, своего рода фармакологическая аллюзия.
2
В «Трех сестрах» Чебутыкин приводит подряд два рецепта, или, вернее, два полезных средства. Первое он выписывает из газеты, а второе сообщает Соленому. При этом если первая из этих «полезных» рекомендаций уже была прокомментирована посредством обращения к письмам Чехова, то вторая до недавнего времени оставалась совершенно неясной. Рассмотрим этот короткий фрагмент целиком.
В самом начале первого действия пьесы читаем:
«Чебутыкин (читает на ходу газету). При выпадении волос... два золотника нафталина на полбутылки спирта... растворить и употреблять ежедневно... (Записывает в книжку.) Запишем-с! (Соленому.) Так вот, я говорю вам, пробочка втыкается в бутылочку, и сквозь нее проходит стеклянная трубочка... Потом вы берете щепоточку самых простых, обыкновеннейших квасцов...» (С., 13, 122).
Здесь чеховский герой вначале выписывает из газеты «рецепт, сообщенный ему [Чехову] Книппер в письме от 12 сентября 1900 г.» (С., 13, 431). «Я тебе дам средство отличное, чтобы не лезли волосы, — писала в нем О.Л. Книппер. — А пока возьми ½ бут. спирту и всыпь 2 золотника нафталину и смачивай кожу — это очень хорошо помогает. Послушаешься? А то лысым нехорошо в Москву приехать — подумают, что я тебе волосы выдрала»8.
«Чехов ведет в пьесе столь характерный для него непрямой диалог с Ольгой Леонардовной <...>, — комментирует реплику Чебутыкина А.В. Кубасов. — «Ответ» возникает посредством перекодирования безусловного в условное, прямого, одноинтонационного слова в скрыто преломленное, двуинтонационное. Да и как иначе мог отнестись писатель к рецепту любимой женщины, если он давно был убежден в том, что рекламируемые средства для ращения волос отдают шарлатанством? <...> «Целительная» мазь для ращения волос подана здесь как заведомо шарлатанское средство»9.
Пожалуй, такой однозначности — так же как и прозрачности для обычного читателя — в первой реплике Чебутыкина нет. Однако чеховский сарказм по отношению к этому «рецепту» проявляется в том, что герой выписывает его «из газеты». Как он сам признается вскоре после этого: «Как вышел из университета, так не ударил пальцем о палец, даже ни одной книжки не прочел, а читал только одни газеты...» (С., 13, 124).
Теперь приведем еще раз вторую реплику Чебутыкина, обращенную уже к Соленому: «Так вот, я говорю вам, пробочка втыкается в бутылочку, и сквозь нее проходит стеклянная трубочка... Потом вы берете щепоточку самых простых, обыкновеннейших квасцов...» (С., 13, 122).
На этом месте Ирина прерывает Чебутыкина, но главное он уже сказал. Правда, как и в случае с репликой Платонова, обращенной к Трилецкому, назначение сообщаемого им Соленому рецепта остается большинству зрителей неизвестно. Следовательно, и смысл реплики Чебутыкина кажется такой же невнятицей, как и многое другое из того, что он говорит.
Опять-таки только из специальной медицинской литературы того времени и, к счастью, также из чеховской «Записной книжки с медицинскими рецептами» мы можем узнать, что, по всей вероятности, Чебутыкин сообщает Соленому средство от клопов и мух. Ср.:
«Rp. Alumen10
Кипящий раствор
(От клопов; прибавлять alumen к штукатурке стен <¿> домов, конюшен — тоже и от мух)»11.
«Пробочка» и «бутылочка» в варианте Чебутыкина появляются, должно быть, потому, что речь идет не о средстве предохранения от появления насекомых в помещениях, а о средстве их травли там, где они уже завелись12.
Таким образом, выписав из газеты, по всей видимости, шарлатанское средство для ращения волос, Чебутыкин тут же дает Соленому другой, на сей раз, возможно, и в самом деле действенный, но также относящийся к чисто бытовой, сниженной сфере совет. Ведь именно этой сферы и касаются оба героя в большинстве своих разговоров.
Все это происходит в самом начале первого действия, и данный рецепт, следовательно, служит опять-таки своего рода скрытой символической характеристикой Соленого, предваряющей дальнейшее его поведение. Незадолго до этого Тузенбах упрекает его: «Такой вы вздор говорите, надоело вас слушать» (С., 13, 122), а вскоре после этого сам Соленый пророчит Тузенбаху: «Года через два-три вы умрете от кондрашки, или я вспылю и всажу вам пулю в лоб, ангел мой» (С., 13, 124).
Обращает на себя внимание также и то, что в конце первого действия Соленый называет других насекомых, весьма близких по разряду к тем, с которыми его личность оказалась ассоциирована в туманном рецепте Чебутыкина:
«Вершинин. А наливка вкусная. На чем это настояно?
Соленый. На тараканах.
Ирина (плачущим голосом). Фу! Фу! Какое отвращение!..» (С., 13, 136).
Аналогичным образом скрытые символические автохарактеристики Чебутыкина посредством двух медицинских рецептов в дальнейшем получают прямое подтверждение в признаниях героя:
«Андрей. Сегодня я играть не стану, только так посижу. Нездоровится... Что мне делать, Иван Романович, от одышки?
Чебутыкин. Что спрашивать! Не помню, голубчик. Не знаю» (С., 13, 153);
«Чебутыкин (угрюмо). Черт бы всех побрал... подрал... Думают, я доктор, умею лечить всякие болезни, а я не знаю решительно ничего, все позабыл, что знал, ничего не помню, решительно ничего» (С., 13, 160).
Выше обозначенные символические характеристики Чебутыкина и Соленого в первом действии «Трех сестер» в дальнейшем реализуются также и в поведении этих героев: безразличие первого из них и мстительность второго приводят к трагической развязке центральной сюжетной линии пьесы.
Случай с рецептом, который Чебутыкин сообщает Соленому, по-видимому, восходит к «Безотцовщине», где шутливый медицинский рецепт, произнесенный Платоновым в начале пьесы, оказывается своего рода эпиграфом к характеру Трилецкого. Только «фармакологическая аллюзия» разрастается здесь уже до своего рода подтекста.
Итак, диапазон применения медицинского рецепта в драматургии Чехова простирается от аллюзии до символического подтекста. По аналогии с понятием «факультативной интертекстуальности» (М. Риффатер)13 применительно к фармакологическому микротексту «Трех сестер» стоит говорить уже не только о его символичности, но и о факультативной «подтекстовости», или криптографичности. Возможно, эта особенность присуща и некоторым другим чеховским «деталям-символам», принадлежащим «сразу двум сферам — «реальной» и символической — и ни одной из них в большей степени, чем в другой»14.
Параллели с материалом записных книжек и рабочих тетрадей Достоевского нередко позволяют верно понять смысл той или иной фразы из его художественных произведений, а то и уточнить их интерпретацию: в черновых редакциях писатель иногда сам формулировал идеи многих своих произведений — по крайней мере так, как он сам себе их представлял, причем еще на стадии замысла15.
Чехов не формулировал в записных книжках идей своих произведений. Зато они — даже такие, которые заключают в себе материал, казалось бы, сугубо прагматического характера, — содержат ключ к отдельным фрагментам этих произведений. И помогают понять не только их, но и характеры героев, а соответственно, смысл произведения в целом. При этом, что касается пьес Чехова, содержащиеся в его записных книжках практические рекомендации иногда оказываются потайным ключом к их символическому подтексту.
Литература
Богданов К.А. Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры XVIII—XIX веков. М.: ОГИ, 2005. 503 с.
Борисова И. Весь мир — аптека (наброски к реконструкции «аптечного текста» русской литературы) // Русская литература и медицина. Тело, предписания, социальная практика. М., 2005. С. 281—289.
Записная книжка А.П. Чехова с рецептами для больных / вступ. ст., подг. текста и примеч. С.А. Кибальника // Русская литература. 2018. № 2. С. 194—211.
Карташов В.С. Записная книжка А.П. Чехова с рецептами для больных. М.: Спутник +, 2018. 30 с.
Кибальник С.А. Записные книжки как источник для комментария и интерпретации литературного произведения // Русская литература. 2017. № 4. С. 40—51.
Книппер-Чехова О.Л. Воспоминания. Статьи. Переписка: в 2 ч. М.: Искусство, 1972. Ч. 1. 448 с.
Кубасов А.В. Проза А.П. Чехова: искусство стилизации. Екатеринбург, 1998. 200 с.
Рейфилд Д. Жизнь Антона Чехова / пер. Ольги Макаровой. М.: КоЛибри, 2018. 892 с.
Словарь фармацевтических названий и синонимов на латинском, русском, немецком и французском языках / сост. А.Г. Клинге. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1911.
Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971. 291 с.
Примечания
1. См., например: Борисова И. Весь мир — аптека (наброски к реконструкции «аптечного текста» русской литературы) // Русская литература и медицина. Тело, предписания, социальная практика. М., 2005. С. 281—289; Богданов К.А. Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры XVIII—XIX веков. М.: ОГИ, 2005. 502 с.
2. Записная книжка А.П. Чехова с рецептами для больных / вступ. ст., подг. текста и примеч. С.А. Кибальника // Русская литература. 2018. № 2. С. 194—211. В том же году эта записная книжка была опубликована, с некоторыми разночтениями, в отдельной брошюре: Карташов В.С. Записная книжка А.П. Чехова с рецептами для больных. М.: Спутник +, 2018. 30 с.
3. Там же. С. 197—198.
4. Отчасти таков же Дорн из «Чайки», который, по всей видимости, исходит из того, что от серьезных заболеваний у современной медицины средств нет, а пустяковые и сами пройдут (С., 13, 23—24, 26, 48). И в этом отношении этот образ, судя по всему, и в самом деле, как полагает Д. Рейфилд, автобиографичен: «О своей болезни Антон вообще ни с кем не заговаривал и едва ли предпринимал попытки лечить ее. Сказав Лейкину, что лечить глаза ему не стоит, «ибо и без лечения дело обойдется», а жене Суворина, что «самое лучшее лечение при болезнях горла — это иметь мужество не лечиться», и посоветовав певцу Миролюбову для укрепления здоровья лежать день и ночь, укрывшись с головой одеялом, и натираться настойкой из смородинных почек, Чехов сформулировал кредо врача Дорна в будущей «Чайке»... <...> Суворину он посоветовал (совершенно в духе врачей из собственных пьес) принимать валериановые капли и иметь при себе складной походный стул» (Рейфилд Д. Жизнь Антона Чехова / пер. Ольги Макаровой. М.: КоЛибри, 2018. С. 392, 446). Впрочем, в отличие от Дорна, Чехов был серьезно болен и знал, что ему вряд ли что поможет. А в это время окружающие то и дело дергали его по пустякам.
5. См., например: Письмо А.П. Чехова Ал.П. Чехову, 12 мая 1893 (П., 5, 208—209).
6. Сплавленная азотно-серебряная соль (ляпис).
7. Записная книжка А.П. Чехова с рецептами для больных. С. 200 и 208 (примеч. 33).
8. Книппер-Чехова О.Л. Воспоминания. Статьи. Переписка: в 2 ч. М.: Искусство, 1972. Ч. 1. С. 188.
9. Кубасов А.В. Проза А.П. Чехова: искусство стилизации. Екатеринбург, 1998. С. 98.
10. Квасцы (лат.).
11. Записная книжка А.П. Чехова с рецептами для больных. С. 205.
12. Ср.: Словарь фармацевтических названий и синонимов на латинском, русском, немецком и французском языках / сост. А.Г. Клинге. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1911. С. 97—100.
13. См.: Пьеге-Гро Н. Введение в теорию интертекстуальности / пер. с фр. Г.К. Косикова, В.Ю. Лукасик, Б.П. Нарумова. М., 2008. С. 57.
14. Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971. С. 171—172.
15. Кибальник С.А. Записные книжки как источник для комментария и интерпретации литературного произведения // Русская литература. 2017. № 4. С. 40—46.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |