В последние десятилетия XIX в. границы жанров стираются. Значительно возрастает количество рассказов. Рассказ становится ведущим прозаическим жанром в повествовательной прозе, однако он претерпевает существенные изменения и по своему содержанию и по форме. В таком смысле рассказ уже отличается от того, что в литературоведении традиционно считается рассказом (новеллой). Представителем этого направления во французской литературе является Мопассан, а в русской — Чехов. По воспоминаниям А. Сереброва-Тихонова и И. Бунина, Чехов однажды сказал: «Во Франции — Мопассан, а у нас — я стали писать маленькие рассказы, вот и все новое направление в литературе»1. Вместе с тем и Мопассана и Чехова в определенный период их жизненного пути занимали мысли о создании романа, и Мопассан получил известность и как романист.
Чехов на основе опыта русской и европейской литератур долго занимался замыслом написания романа. Затем вдруг перестал говорить об этой проблеме в своих письмах, как будто она никогда не волновала его. Однако так называемый «прессованный роман» он создал именно в то время, когда казалось, что он совсем забыл о стремлениях своей молодости. Понятие о «прессованном» изображении создал сам Чехов в своем письме к Д.В. Григоровичу от 12 января 1888 г., когда писал о «Степи». Затем К. Чуковский использовал это выражение и назвал рассказы Чехова «прессованными романами»2.
Чехов именно тогда стал автором русского варианта романа карьеры, когда в европейской литературе традиционное эпическое изображение распадается. Классический реалистический эпический метод и олицетворенное в нем философско-мировоззренческое созерцание во второй половине XIX в. постепенно трансформируются. Натуралистический позитивизм переходит в символизм, оживает романтизм в форме неоромантики, импрессионизм дополняется стремлениями познать и выразить глубину психологических сдвигов, проза пронизывается совершенно специфическим лиризмом и т. д. Эти приемы обогащают реалистическое изображение. Именно поэтому реализм XX в. глубоко отличается от реализма XIX в., но эти изменения созревают и формируются в последние десятилетия XIX в.
Мопассан также старался обновить форму повествования. Он порвал с традиционной структурой романа и создал безусловно что-то новое. «Милый друг» дает синтетическую панораму. В нем до определенной степени доминирует воздействие классического французского романа, местами даже ощущается традиция пикареска. Вернее, отдаляясь от привычного эпического повествования, роман построен на вариации положения одной личности. Вместо эпической эволюции доминирует вариация и таким образом предвещает тенденцию сжатости новеллистического изображения, но вследствие множества вариаций наблюдается определенная рыхлость в его структуре.
По сути дела, «Милый друг» по своей архитектонике — мастерски разработанный венок новелл. Фабула романа охватывает сравнительно небольшой промежуток времени (судьбы героя), события стремительно следуют друг за другом. Соблюдая временную последовательность, чередующиеся друг за другом главы почти всегда предвещают последующие события. Итак, мастерски компонованный ряд новелл дает тонко нарисованную картину разных кругов французской столицы. Однако герой не меняется, его сущность остается тождественной, только его свойства обогащаются новыми красками: все более выступают наружу его эгоизм, беспощадность к близким людям, карьеризм. Так как средства героя не очень многообразны, Мопассан спокойно пользуется повторами, вернее вариантами основной ситуации. А в характеристике, построенной на вариациях, скрываются неисчерпаемые возможности: повторение играет роль увеличительного стекла, а это придает иронический оттенок всему роману. Это впечатление еще усиливается практицизмом героя, активностью и последовательностью осуществления намерений. Дюруа восторгается своей силой и победами, а истинные цели скрывает за любезностями и галантностью.
Чехову не случайно нравился Мопассан, хотя он интересуется прежде всего его рассказами. Он даже долго занимается идеей перевода рассказов Мопассана, существующие русские переводы Чехов считал неудачными.
После длительного пребывания во Франции Чехов одновременно с «маленькой трилогией» создает рассказ о судьбе Дмитрия Ионыча Старцева.
Ионыч не скупой, как Гарпагон Мольера, и не скаредный, как Плюшкин Гоголя.
Рассказ Чехова очень лаконичен. «Ионыч», учитывая объективно время повествования, охватывает приблизительно столько же лет, что и «Милый друг». Ионыч, главный персонаж произведения, также создает себе обоснованную экзистенцию. Специфика Чехова в том, что парализующую силу среды он показывает по-новому. В «Ионыче» бросается в глаза, что герой его до конца чувствует удушливую атмосферу провинциального города. Ионыч с антипатией наблюдает монотонность жизни жителей города. Но, когда он негодует из-за обыденности жизни, отрицая ее, в то же самое время он сам превращается в безразличного человека, его поступки становятся все более механическими, и характерной чертой его поведения становится рутина.
Чехов фигуру врача показывает в преобразовании и движении. Развитие становится более наглядным благодаря архитектонике произведения. Рассказ разделен на пять глав. В первой главе как контрапункт скучного провинциального города представлена самая культурная и интересная семья этого города — Туркины. Первые впечатления Ионыча очень приятные, но он убеждается в том, что эта семья не является хранительницей настоящей культуры, это только проявление внешних форм культурности, видимости культуры. Врача особенно заинтересовала молодая дочь Туркиных, которая готовится быть пианисткой и поэтому развлекает гостей музыкой.
В описании фортепьянной игры ярко выступает специфика чеховского почерка. В современной Чехову новеллистике вряд ли можно найти такие детали. Повествователь рассказывает — как обычно у Чехова — о впечатлениях героя, но так, как если бы сам Ионыч поделился своими чувствами. Ощущается подавляющее, неприятное настроение, вызванное музыкой. Повторение слов: «...ударила, опять ударила...», «сыплются камни, сыплются и все сыплются и ему хотелось, чтобы они перестали сыпаться...» (С. 10. 26—27) — выражает не только семантически, но и своим звуковым оттенком состояние врача. В этой части присутствует и пульсирование чувств, ведь Ионыч пришел к Туркиным развеять скуку, а игра на рояле утомляет его надоедливыми звуками. Этот абзац заключает в себе интерес героя к культуре и к жизни, его мотивацию, внимание героя, характеристику героини, то прямую, то опосредованную, и ожидания, которые намекают на дальнейшее развертывание фабулы.
Такой прием повествования наблюдается почти во всех зрелых рассказах Чехова. В этом совмещении, наслоении разных уровней заключаются одновременность и последовательность чеховского почерка. Заодно раскрывает и тайну того, почему стиль Чехова, несмотря на лаконичность, настолько богат красками.
С точки зрения структуры рассказа заслуживает внимания, что Котик изображается в основном через восприятие героя, это мотивируется и тем, что Ионыч влюбился в нее. Прогулка Ионыча на кладбище в ожидании свидания — выход к вечным вопросам бытия, к осмыслению жизни и смерти, но вместе с тем носитель двойного значения, т. е. и каламбура: приглашение на свидание на кладбище.
Если во второй главе Ионыч был еще наивным и восторженным, то в четвертой ему уже ничто не нравится, а Котик из капризной, избалованной девушки превратилась в зрелую женщину, понимающую, что прозевала свое счастье, но она все-таки старается еще изменить свою судьбу. В этих условиях Ионыч впервые увиден глазами Екатерины. В произведении местами отсутствует так называемая детализация, что считается специфической чертой чеховского повествования. Наоборот, опускаются звенья сюжетно-фабульной линии, а такой способ изображения усиливает амбивалентность характера персонажей.
Ионыч из-за того, что он одинок, осуждает обыденность жителей города, но у читателя все сильнее становится сомнение, имеет ли право судить человек, который постепенно сам теряет человеческие черты. Ионыч стал безразличным, собирает деньги без особой цели и смысла, без того, чтоб прожить жизнь с удовольствием. И именно в этом отличается история карьеры в России от французского варианта, ибо Жорж Дюруа при всей своей безжалостности наслаждается жизнью, в первый момент его легкость даже привлекательна и подкупает человека, так как он умеет прикрывать настоящие намерения.
Тяжеловесность Ионыча показывает другие условия жизни. Он любит работу, он хороший врач, он реально воспринимает и оценивает свое окружение. Он осуждает пошлость жизни, но, несмотря на осознание этого, он поддается обыденности и механическим поступкам, действует по привычке. Однако рутина и алчность не предоставляют Ионычу те блага, которыми пользуется французский герой. Ибо деньги дают возможность для роскоши, но Ионыч не умеет наслаждаться жизнью, его потребности и интересы стали однообразными и скудными, поэтому-то его жизнь однообразна и скучна.
В этом рассказе наблюдается такое построение, которое привычно для романа. Начало второй главы: «Прошло больше года таким образом в трудах и одиночестве...»; в четвертой: «Прошло четыре года»; а в пятой: «Прошло еще несколько лет» (С. 10. 28, 35, 40). Таким образом открывается возможность для наблюдения за эволюцией Ионыча. Внешнее движение показывает внутреннюю неподвижность, а не внутреннюю насыщенность. Внешняя динамика рассказа позволяет варьировать: во второй и четвертой главах и сад, и лавочка те же, но герои стали другими, Поменялись ролями.
Чувственность Туркиных так же неплодотворна, как и крик Ионыча. Жители города равнодушно относятся к Туркиным, а к Ионычу предупредительны, чтоб он не рассердился и не стучал палкой. — Показ этого окружения имеет характер романного повествования. Все живут одинаково безрадостно и не способны отозваться на радости других. Характерно, что Мопассан также не изображает радость «милого друга». По-видимому, карьера подавляет естественные человеческие реакции. Для Дюруа важно, что он победил и ему завидуют.
Построение Чехова более органично, не только фигура героя, но и мотивация его поступков наполняется новыми красками. Так, Чехов создает целое из обломков жизненных фактов, по ходу движения воссоздается, воспроизводится целое, включая самые затаенные чувства человека.
Как я уже сказала, время повествования приблизительно совпадает в обоих произведениях, но пространство используется по-разному. В «Милом друге» пространство расширяется вместе с победами Дюруа, а в «Ионыче» оно сужается вместе с сокращением интересов Ионыча. Наблюдается много сходных явлений, но все-таки доминируют в основном отличительные черты типологических свойств персонажей.
А это приводит к тому, что история Мопассана более развлекательна, чеховская же больше заставляет думать и больше потрясает читателя. Раскрытие обыденности, пустоты жизни у Чехова подразумевает универсальное содержание и усиливает внутреннее сопротивление. А сущность этого — жажда осмысленной, толковой жизни. Чехов возбуждает «от противного» желание честного, трудового и радостного бытия.
В мире, когда все меняется, более объективные и конкретные соображения не были бы достоверными. И новеллообразный «прессованный роман» раскрывает неисчислимые глубины бытия.
Примечания
1. Серебров-Тихонов А. О Чехове // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 569—590; Бунин И.А. О Чехове: Незаконченная рукопись. Н.-Й., 1955. С. 89—90.
2. Чуковский К. О Чехове. М., 1967. 113.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |