Тема этих заметок — связи пьесы «Три сестры» с замечательной чеховской притчей «Дом с мезонином», созданной зимой 1894—1895 гг. и опубликованной в апреле 1895 г.
Этих связей много. Есть среди них и внешние, и внутренние. При этом внешние так бросаются в глаза, что просто удивительно, почему на них, кажется, никто из исследователей истории «Трех сестер» не обратил внимания. Вот их простое перечисление.
И в «Доме с мезонином», и в «Трех сестрах» перед читателем предстают четыре рельефных женских образа. В первом случае это две сестры Волчаниновы, их мать и «подруга» Белокурова, а во втором — три сестры Прозоровы и жена их брата Наташа.
И Волчаниновы, и Прозоровы остались без глав семей. Отец сестер Волчаниновых был в чине тайного советника, отец сестер Прозоровых — военным генералом.
Счастливое прошлое обеих семей связано с Москвой.
Покойные отцы обоих семейств дали дочерям хорошее образование, с обучением европейским языкам и в том числе довольно редкому в дворянских семьях того времени — английскому.
И в «Доме с мезонином», и в «Трех сестрах» звучит скептическое отношение к институту земства. «За кадром» в «Доме с мезонином» маячит фигура председателя земской управы пройдохи Балагина, превратившего это учреждение в институт для удовлетворения своих личных и семейных нужд, а в «Трех сестрах» этой фигуре полностью идентичен «председатель здешней управы» Протопопов.
Поражает и сходство места действия, хотя в случае «Дома с мезонином» речь идет о доме в имении, а дом трех сестер расположен в губернском городе, но и там, и там в усадьбах появляется еловая аллея: «Два ряда старых, тесно посаженных, очень высоких елей стояли, как две сплошные стены, образуя мрачную, красивую аллею» («Дом с мезонином»); «Старый дом при доме Прозоровых. Длинная еловая аллея...» («Три сестры»).
Добавим, что у Волчаниновых — «белый дом с террасой», на ступенях которой любил сидеть художник, а четвертое действие жизни сестер Прозоровых проходит отчасти на террасе их дома и на ее ступенях.
Есть что-то близкое и в характерах, вернее в бесхарактерности помещика Белокурова, чьи владения в конце концов прибрала к рукам его «подруга» Любовь Ивановна, и Андрея Прозорова, чей дом постепенно оказывается в распоряжении его жены Наташи.
Не менее очевидно и созвучие идей, волнующих героев «Дома с мезонином» и «Трех сестер», ведущих нескончаемые споры о труде и праздности, о пессимизме и оптимизме, о необходимости малых дел и «маленькой пользы», и, в конце концов, — о смысле жизни Иногда эти речи выливаются в смысловые и почти текстуальные совпадения:
«Если бы люди, все сообща, могли отдаться духовной деятельности, то они скоро узнали бы все», — говорит Женя в «Доме с мезонином».
«Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста... <...> Или знать, для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава», — вторит ей Маша Прозорова.
Тех, кто произносит эти слова о духовности и вере, роднит и общность судеб: любовь Жени Волчаниновой и Маши Прозоровой безжалостна разбита обстоятельствами и окружающими их людьми, и напоминание о хрупкости любви, о ее постоянной потребности в защите от зла звучит сквозным мотивом в обоих произведениях.
В «Трех сестрах» зло не персонифицировано и выступает как среда, в которой живут и утверждаются такие не очень приятные личности, как Соленый, Наташа, находящийся где-то рядом «председатель» Протопопов, безвольный Андрей Прозоров, туповатый Кулыгин. Проводя эту довольно четкую границу, разделяющую добро и зло, Чехов учитывал, что «Три сестры» — это не текст для вдумчивого неспешного прочтения, а зрелище: те, кому предстоит совершить какую-нибудь мерзость, уже с первых строк пьесы потенциально к этому предрасположены.
Иное дело «Дом с мезонином», там преступление совершает Лида Волчанинова — «тонкая, бледная, очень красивая, с целой копной каштановых волос». Она не шокирует общество своими экстравагантными выходками, а, наоборот, ведет правильные речи и делает много полезных дел: лечит крестьян, учит их детей, раздает книжки и т. п. И все бы ничего, если бы она не была рабой идеологии, представляющейся ей единственно верной. Ей не нужны люди, ей нужны единомышленники и единомыслие. Здесь уже просматривается знаменитый лозунг: «Кто не с нами, тот против нас». (Не будем, впрочем, забывать первую редакцию этого большевистского закона: «Кто не со Мною, тот против Меня». Мф. 12:30.)
Влюбленные стремились уйти и спрятаться от этого единомыслия, за что и покарали их любовь. Так Чехов пытался предупредить людей о том, что даже самое, казалось бы, очевидное добро от прикосновения даже самой правильной идеологии немедленно превращается в нетерпимость и зло, уродуя душу человека.
Однако, когда «Дом с мезонином» появился в печати, это предупреждение еще не могло быть услышано читателем конца XIX в., и эта притча была воспринята как изящная поэтическая любовная история в тургеневском духе или как критика земства и теории «малых дел».
Слово «притча» звучит в этих заметках не случайно. Многие рассказы и повести Чехова являются притчами, хотя и не евангельского толка. Цель евангельских притч — подтверждение художественными средствами конкретных истин и устоев — делает их смысл статичным, не меняющимся на протяжении веков и тысячелетий. Притчи Чехова в большей мере приближаются к суфийским текстам, уровень восприятия которых определяется степенью духовной и нравственной подготовленности читателя. Неизбежная смена исторических эпох позволяет людям подниматься в постижении тайной сущности чеховских творений все выше и выше, а их вершины при этом все еще покрыты туманом будущих времен, сквозь который легко проникал зоркий взгляд Чехова.
Уникальность чеховского наследия в том, что его слава и постоянная востребованность сохранились по сей день (об этом свидетельствуют хотя бы более тридцати московских театральных постановок в 2001 году на чеховские сюжеты) и, очевидно, сохранятся и в будущем.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |