В чеховской «шутке» «Юбилей» и одноактных комедиях Зощенко «Неудачный день» (1933), «Преступление и наказание» (1933) и Вампилова «Двадцать минут с ангелом» (1968) обнаруживается сходство тематическое (связанное с регенерацией архетипа плута в его позднейшей формации — «плута-приобретателя» (Е. Мелетинский)) и структурное (построение действия как цепочки бытовых неурядиц, обусловленных столкновением амбиций персонажей, ошибочным толкованием происходящего, идущим от их невозможности справиться с бытовыми проблемами, трудностями, от неумения найти верное решение).
Инвариантную тему одноактной пьесы Зощенко «Неудачный день» можно определить следующим образом: «вороватость как проявление некультурности, некультурного поведения» (Ю. Щеглов). Её составляют мотивы обмана, алчности, лицемерия, поэтому актантная модель состоит из следующих действующих лиц: вор-обманщик, жертва обмана, разоблачитель. Архетипический мотив получает у Зощенко новое смысловое измерение — «вороватость».
Мотив вороватости маркирует образ дворника-сторожа, реализуясь в варианте «честный вор» («мелкое жульничество»). В монологе совершающего кражу дворника этот мотив вводится с помощью ПВ «внезапный поворот» как «задержка в осмыслении». Персонаж, воруя продукты, убеждает себя, что от мелкой кражи государству убытка нет, что мелкая кража — не кража. За успокоительной трактовкой стоит психологическая установка, связанная с нежеланием осознать преступность своих действий. Таким образом, мотив воровства реализуется и в аспекте «самообман». Комический эффект восприятию образа придает соответствие действий персонажа, фиксируемых в ремарках, его же комментарию то от первого, то от третьего лица.
В монологе сторожа совмещаются несовместимые понятия (по оксюморонному принципу), совместимыми они оказываются только с точки зрения персонажа: он «честный вор», так как берет «самую малость», так как «совесть понимает», это «благодеяние», потому что «три человека меньше в очереди будут стоять». Дворник рассчитывает, что небольшой убыток, если и обнаружат, то спишут, и ничего страшного не произойдёт для государства.
Дальнейшее развитие действия связано с появлением заведующего кооперативом и его работника. Обнаружив кражу, они как представители, заместители государства, ответственные за работу, оказываются в положении жертв преступления. Их диалог построен на ВЭ оксюморона:
Заведующий. Конечно, Иваныч, мы для себя не наживаем. Это не капитализм. Наше дело — общее дело.
Работник. Это да... Это конечно... Это определенно. Об себе ни черта не думаем. Только бы об других.
Заведующий. Нет, Иваныч, что-то ты политически неверно выражаешься... А кто есть другой... Другой — это мы сами.
Работник. Это да... Это конечно... Это мы сами. Я же говорю. Об других ни черта не думаем. Только бы об себе (308).
Комизм восприятия образов персонажей усиливается за счет преувеличенно положительной самохарактеристики, а потому сомнительной:
Заведующий. Такая работа, когда об себе не думаешь, конечно, облагораживает человека. Человек делается честный, возвышенный.
Работник. Да, уж возвышенности своей мы не теряем, Василий Федорович. Отыми от нас возвышенность, и от нас прямо ничего не останется (308).
Неискренность, лицемерие персонажей проявляются через развитие мотива угодничества, подхалимства, который возникает благодаря ремаркам, комментирующим высказывания персонажей: работник «лебезит», заведующий отвечает «томно», «елейно». Подобная «подача» образов персонажей и прежде всего заведующего предполагает последующее движение зрительского или читательского восприятия (от положительной самохарактеристики) к прямо противоположному. Такая «подача», дополненная «контрастом» (действия счетовода и заведующего) формирует выразительную конструкцию «отказное движение». Её использование в данной пьесе, во-первых, усиливает драматизм сцены махинаций начальства самой по себе, а, во-вторых, в сопоставлении со сценой кражи дворником.
Дальнейшая динамика мотива «вороватости» получает развитие в эпизоде кражи заведующего и счетовода. Комическое восприятие образов персонажей, как и в чеховском «Юбилее», обусловлен сменой актантных функций: и Мерчуткина, и заведующий со счетоводом, изображающие жертв обстоятельств, оказываются более удачливыми, опытными мошенниками, чем остальные персонажи. Подобно тому, как мотив неудавшейся жизни оказывается ложным в структуре образа Мерчуткиной (она не мученица, а мучительница), ложной оказывается «возвышенность» работников торговли: заведующий и счетовод как представители госструктур являются жертвами кражи, совершенной дворником, но сами становятся мошенниками, так как до прихода милиции и составления акта прячут товар, чтобы списать его на утренние убытки. Выразительность сцены махинаций также усиливает прием «контраста», реализующийся, во-первых, как комическое несовпадение сущности и имиджа, маски персонажа. Во-вторых, «контраст», дополненный «тождеством» в восприятии персонажами своих преступных действий, создает эффект подобия, с помощью которого мотив «вороватости» приобретает статус всеобщности. И дворнику, и счетоводу с заведующим кажется, что они украли «самую малость». Но если для дворника «малость» — это несколько кусков рафинада, то для счетовода — два мешка. В воровстве продуктов дворником и его начальством разница только количественная, качественно общее — это алчность, толкающая на добывание, приобщение к недоступным благам.
Переход к кульминационной сцене подсчета убытков осуществляется с помощью сюжетного мотива появления представителя правопорядка — милиционера. С его введением снова меняется актантная модель, которая теперь выстраивается как оппозиция: правонарушитель — честный человек. И дворник, и счетовод с заведующим играют роли честных, законопослушных граждан, оставаясь правонарушителями. Все трое изображают негодование и удивление по поводу случившегося:
Дворник (деланно). Ай-я-я-я-яй! Ай-яй! Никак у вас кража? Скажите на милость! Вот удивление!
Заведующий. Видал?
Дворник (искусственно). Ай-я-яй! (Неумело играет роль изумленного человека. Хватает себя за голову. Берется за сердце.) Ай-я-я-яй! Ах, какое изумление, всем на диво!
Заведующий. Вот этого вора я бы задушил собственными руками (313).
Все увеличивающийся список убытков растет вместе с изумлением дворника. На параллельности этих процессов и построен комизм положения. «Нарастание» напряжения обеспечивается сочетанием приёмов выразительности «повтор + усиление»: в процессе составления акта помимо увеличения количества украденного («малость» дворника + «малость», «запасец» начальства), расширяется его ассортимент. Кроме продуктов «сперли боны на 132 рубли, 3 чернильных карандаша, кольдкрем и ножницы», «шелковое кашне и барашковую шапку». Параллельно дворник начинает осознавать, что «честного воровства» не получилось, он оказался жертвой махинаций более опытных преступников. И таким образом, он совмещает функции вора, изображающего честного человека, и жертвы обмана.
Кульминационный момент эпизода связан с введением психологически мотивированного мотива саморазоблачения, который запутывает, меняет ход действия: дворник в негодовании, так как считает себя все же честным, совестливым человеком. Возможный конфликт между сторожем и его начальством как столкновение амбиций «честного вора» и «возвышенных работников» остается невоплощенным, хотя и сторож, и его начальство не получают «желаемого». Признавшись в содеянном, он оказывается и разоблачителем хищения начальства, тем самым беря на себя полномочия представителя власти. Номинальное присутствие милиционера создает атмосферу «несправедливого, но порядка» (А. Жолковский), потому что разоблачен, точнее, саморазоблачился наименее виновный, настоящие преступники остались безнаказанными.
В создании выразительности подсчета убытков кроме «контраста», «повтора», «усиления», также используется конструкция «отказное движение», которая завершает формирование читательского восприятия образов счетовода и заведующего: заявленные ими положительные самохарактеристики оказываются ложными, прямо противоположными их подлинной сути, так как «возвышенные» работники действуют как опытные преступники.
Последующее развитие мотива «несправедливого, но порядка» получает воплощение в аспекте «возвращения краденого» и совмещается с мотивом «вороватости» работников торговли. В процессе обсуждения аморальности дворника «находятся» пропавшие вещи.
Счетовод. Его становят ночным сторожем...
Работник. Облекают его в доверие...
Счетовод. А он такие подлые штучки производит.
Кассирша. И какой хам! К женщинам как относится!
Работник. Он вас «куриная нога» назвал, Антонина Васильевна?
Кассирша. Нет. Он только хотел что-то сказать... Да, нету ножниц. Ей-богу, нету ножниц! Ай, ну что ж я буду делать? Теперь вычтут.
Счетовод. Ай, да не канючьте! Да вон... (Вытаскивает из кармана ножницы, бросает их на пол.) Вон чьи-то ножницы валяются на полу. У меня шапку сперли, и я не ною. Чудная барашковая шапка висела. Что я теперь буду делать? В чем я буду зиму ходить? (318).
Трагикомический эффект происходящему придает контраст между действиями персонажей (подбрасыванием украденных вещей), противозаконность которых отмечается в ремарках, и декларируемой непричастностью ко всему происходящему. Воссоздание в финале той же атмосферы, что и в начале пьесы, отражает авторскую позицию, обусловленную субъективным ощущением неблагополучия, недоверия к окружающему миру.
Мотивы преступления и наказания в пьесе Зощенко «Преступление и наказание» отражают основные категории его «поэтики недоверия»: «непрочность человеческих отношений», «ненадёжность жизни», «слепой случай» (А. Жолковский).
Название пьесы Зощенко паратекстуально соотносится с названием известного романа Ф.М. Достоевского1. Как и у Достоевского, в пьесе Зощенко преступление и наказание — инвариантные и взаимосвязанные мотивы2, утвержденные авторской волей, имеют сюжетообразующий статус, но их внутреннее наполнение у Зощенко комически переосмыслено.
Преступление, совершенное персонажем Достоевского, страшнее — это убийство и самоубийство, у Зощенко оно получает комическое воплощение — мошенничество, воровство; Раскольников — приходит к осознанию вины, раскаянию, Горбушкин — нет; у Достоевского наказание преступника осуществляется на государственном уровне, но им не исчерпывается, у Зощенко преступник не осужден органами правопорядка, но фактически наказан — конфискацию осуществил брат жены.
Так как мотив преступления реализуется в пьесе редуцированно (собственно преступление Горбушкина вынесено за пределы повествования), то в комедии Зощенко выделяются две сюжетные ситуации: ожидание наказания и собственно наказание.
Мотив мошенничества, «вороватости» маркирует образы всех персонажей. Особенностью структуры образов персонажей является их построение по принципу тождества. Главными чертами характеров оказываются «алчность» как недовольство имеющимся и желание получить как можно больше, «вороватость» как склонность получить желаемые блага нечестным путем, соучастие в незаконной деятельности.
Рассмотрим составляющие сюжетных ситуаций и способы их соединений. Исходную ситуацию «ожидания наказания» составляют мотивы «уверенности в незаконности своей деятельности», «страха наказания»:
Жена. Декрет! Другие заведующие несут, несут, несут — ставить некуда.
Горбушкин. А я не несу — я, по-вашему, розы нюхаю? Дура какая! А это что? А это чего? А на тебе чего? (Глядит в газету.) Ух ты, ух ты, ух ты...
Жена. Немного домой принес — в этом пороку нету. Другие на сторону продают и то без криков газеты читают...
Горбушкин. А сахар? Сахар-то на сторону продал. (Опять смотрит в газету.) Ух ты, ух ты, ух ты (258).
Комизм положению придает развитие мотива алчности, своеобразие которого обусловлено оксюморонной логикой Горбушкиной: расхищение — это, когда «другие заведующие несут, несут — ставить некуда», а «немного» — это не воровство, «в этом пороку нету». Появление красноармейца с повесткой воспринимается персонажами, как начало «наказания». Замешательство и ужас Горбушкиных психологически мотивированы ожиданием наказания. Выразительность сцены достигается приемом «преувеличение»: Горбушкин от ужаса сначала отказывается удостоверить собственную личность, затем оказывается не в состоянии прочитать, по какому поводу он вызван к следователю.
В основе комизма «Преступления и наказания», как и «Юбилея», лежит недоразумение, недопонимание персонажами происходящего. Выразительность действия обусловлена использованием конструкции «ошибочный поворот в осмыслении»: на самом деле, реально правоохранительные органы не интересуются деятельностью Горбушкина как заведующего кооперативом, но в восприятии персонажей (Горбушкиной, соседа, Сени) произошел «поворот»: им кажется, что Горбушкин будет осужден и наказан. Но поворот оказывается мнимым, «ошибочным», так как Горбушкин был вызван в качестве свидетеля.
Неожиданно появившийся перекупщик Бананов находит повестку и читает ее. Но его робкая попытка прояснить ситуацию не удается, так как он и не заинтересован в этом. Оказывается, что Бананов должен Горбушкину деньги. Кроме того, он завидует благополучию работника торговли, поэтому алчность и «вороватость» комически определяют поведение Бананова:
Бананов. Эва, собака, как роскошно живет! А плачется, сукин кот. Деньги ему — вынь и положь. Сам, небось, хапнул сахар — а мне за него плати! Обидно. (Кашляет.) И ждать заставляет по полчаса. (Присаживается на стул.) Продуктов-то, продуктов-то насыпано! Мать честная! Небось, жрет без устали... А мне деньги носи. (Подходит к столу. Кушает, осторожно озираясь.) И таким иродам письма пишут. (Читает брошенную повестку.) «Срочно. Гражданину Горбушкину... Прошу вас явиться для дачи свидетельского показания по делу Щукина. Следователь Кемин». (Снова ест, снова идет к выходу и опять возвращается, намазывает хлеб маслом. Запихивает в рот). (260).
Таким образом, вводится эпизод, не меняющий ход действия, но создающий атмосферу «всеобщей вороватости». Переход к сюжетной ситуации наказания мотивирован сюжетно: приходом соседа и брата Сени, и психологически: оба пришли «посочувствовать», то есть поживиться имуществом почти осужденного. В комбинации мотивов, составляющих ситуацию наказания, выделяются мотивы «конфискации» как возможного наказания, «продажи имущества» как избежания ущерба, «спешности», «брачного аферизма». Брат начинает «полную спешную распродажу». При построении действия Зощенко, видимо, руководствовался теми же принципами, что и Чехов при написании водевилей. Динамичность развитию действия в «преступлении и наказании» придает ВЭ «развёртывания» или «конкретизации»: Сеня последовательно сбывает «текстильный товарец», картину, мебель, квартиру и, наконец, сестру как «часть обстановки», то есть выдает замуж за соседа.
Каждый участник сделки проявляет «алчность» и «вороватость»: сосед покупает костюмы как «сильно поношенное тряпьё на круг», брат забирает большую часть денег, мошенничает с авторством картины, квитанциями, неизвестный скупщик забирает мебель по самой низкой цене, пользуясь безвыходным положением Горбушкиной, сосед и Горбушкина заключают брак по расчету.
Комизм эпизода продажи картины построен на непонимании друг другом продавца и покупателя, обусловленным безграмотностью, алчностью, вороватостью Сени:
Жена. Да какие кисти? Без кистей!
Сосед. Нет, это так прежние буржуазные классы гуманно выражались: чьи кисти. Кто, одним словом, картины красил? Смех, ей-богу.
Жена. А пес их знает, кто их красил.
Брат. На «ай» начинается. Айвазовский? Ну да, этот, Айвазовский. Одним словом, на одной картине чудная сухая березовая роща — метров сорок сухих березовых дров, а на другой, извиняюсь, простая вода. За рощу не меньше трехсот, а за воду — сговоримся. Значит, ждем вас, Федор Палыч (264).
Выразительность эпизода продажи «небели» обусловлена «нарастанием» темпа — спешности, с которой принимаются решения. На лексическом уровне стремительность действия передается лейтмотивным «только быстро», «поскорей», «в ударных темпах», «по-большевистски».
Драматизм происходящего усиливается с помощью приема «повтора» покупки-продажи костюмов. Горбушкина и Сеня обманывают соседа, уверяя, что костюм ему впору; сосед пытается избавиться от неподходящей вещи и утащить то стулья, то этажерку. Обусловленные тождеством характеров, дублирующие попытки участников обмануть друг друга, придают происходящему комический эффект.
Распродав все, Горбушкина и ее брат решают устроить скорый брак, чтобы случайно не привлечь внимание органов правопорядка: «Вещей нет, сама, дескать, на иждивении у мужа, пятое-десятое...». Выразительность эпизода построена на эффекте избыточности действия: подобное решение сточки зрения логики не целесообразно.
Неожиданное появление соседа, психологически мотивированное его нежеланием брать костюмы, способствует нарастанию максимальной напряженности действия, которая связана прежде всего с развитием мотива «брачного аферизма». С не меньшей быстротой и оптимизмом, руководствуясь теми же принципами, что и при продаже имущества, брат выдает Горбушкину замуж за соседа:
Брат. «Успокоить даму»! Мы знаем это спокойствие. Еще врет! Он раз зашел. Да он, сука, на моих глазах третий раз входят. Коньпроменьтирует. А если она вам нравится, то вы так и скажите.
Сосед. То есть кто это нравится, помилуйте...
Брат. Да сестра-то, я говорю, нравится вам — вот возьмите и женитесь на ней.
Сосед. Да я, разве я... разве я сказал, что она нравится? (270) и т. д.
Комизм положению придает нерешительность новоиспеченного жениха, мотивированная его алчностью. Соседа расстраивает факт напрасной траты денег: если бы он сразу женился, то все имущество досталось бы ему даром.
Выразительность финала, связанного с возвращением счастливого Горбушкина, обусловлена его сообщением, что он был вызван в качестве свидетеля. Таким образом, конструкция «ошибочный поворот в осмыслении», цементирующая событийный ход, приобрела законченность. Дополнительный комизм финалу придает бегство Сени. Заключительная реплика Горбушкина: «Это чего?! Это чего в моей камере происходит?!» логически завершает ситуацию наказания. Хотя органы правопорядка не раскрыли преступления Горбушкина (он был вызван как свидетель по воле «слепого случая» (А. Жолковский)), наказание все же осуществилось — фактически конфискация имущества состоялась.
Таким образом, «несправедливый, но порядок» все же восстановился, но то, что он восстановлен, во-первых, слепо, во-вторых, через потерю имущества, распад человеческих связей демонстрирует авторскую тревогу и недоверие к миру.
В сюжетостроении одноактной пьесы Вампилова «Двадцать минут с ангелом» можно выделить два мотива, имеющих архаическую сказочную основу: «добывание чудесных предметов» и «решение трудных задач» (В. Пропп). В пьесе Вампилова, как и в ряде сказок, второй сказочный сюжетный мотив входит в первый. Атрибутами3 сюжетного мотива «добывание чудесного предмета» являются «добывающий», «объект», «от кого (добывается)», «образ действия», который в структуре данного сюжета имеет значение «решение трудных задач», что увеличивает количество атрибутов, т. е. добавляются «задающий задачу», «решающий», «условие».
Вампиловские персонажи Анчугин и Угаров — командированные, пропившие всю наличность — являются «добывающими», но предметом их вожделения, в отличие от сказочного, становятся деньги, необходимые на похмелье. Анчугин и Угаров пытаются поочередно занимать их у проживающих (скрипача Базильского, молодоженов Ступак) и работающих (коридорная Васюта) в гостинице, наконец, просто просить Христа ради у прохожих:
Угаров. Ведь он человек нездоровый. Больной... (Врасплох.) Анна Васильевна, голубушка! Спаси. Дай три рубля до завтра.
Васюта (быстро). Нет, нет. Не дам. (Расстроилась.) Ни стыда у вас, ни совести! Сотнями швыряете, а просите — у кого? Нет! Нет! И не говорите и не думайте! (Уходит.)
Анчугин. Удавится — не даст.
Пауза.
Угаров. А как соседи?
Анчугин. Кто? (Показывает.) Они?.. Держи карман шире. Парень-то не дурак, образованный. У нас, говорит, свадебное путешествие, большие расходы, извини, говорит, друг, и закрой дверь с той стороны! Отрубил. (Жест в сторону стены.) А этот?
Угаров. Отказал — то же самое (297).
Действие строится как цепочка неудачных попыток, столкновений эмоционально мотивированных амбиций пьяниц и Васюты, Базильского, Ступак. С появлением случайного прохожего сюжетный ход меняется. Его выразительность заключается в отсутствии мотивировки поступка персонажа. Хомутов бескорыстно дает им 100 рублей. Он «совмещает» функции дарителя и задающего трудную задачу, потому что причины его поступка становятся предметом спора остальных персонажей, его воспринимают как мошенника-плута.
Получение «желаемого» не приносит удовлетворения Анчугину и Угарову, они хотят знать причины поступка «ангела». В отличие от сказки, где событийный ход обусловлен причинно-следственными связями, легко поддается логическому восприятию, у Вампилова причинно-следственные связи абсурдны. Дальнейшее развитие действия демонстрирует алогичность поступков персонажей. Угаровым и Анчугиным выдвигаются различные версии причин поступка Хомутова: шутка, издевательство, «предлагает на троих», глупость, сумасшествие, мошенничество, «из органов». Сказочный мотив «решение трудных задач» у Вампилова наполняется современным содержанием: спор, выяснение истины переходит в «суд», скандал. Но если в «Юбилее» Чехова скандал возникает из-за преувеличенной эмоциональности, амбициозности персонажей, пытающихся достичь своих целей, желающих совершенно разного, что и проявляется в путанице логически не связанных мотивов, вызывающих в итоге эффект абсурдности происходящего, то в пьесе Вампилова персонажи, наоборот, преследуют единую цель — разоблачить мошенника — Хомутова, поэтому их эмоциональные состояния «единонаправленны»; их коллективное негодование обусловлено общей причиной — неверием в бескорыстие Хомутова. Драматизм ситуации придает «варьирование» обвинений, создающее атмосферу алогичности, абсурдности происходящего, потому что сама причина негодования алогична, так как бескорыстие не должно, по мысли автора, доказываться. Никто из персонажей (кроме Фаины) не верит в искренность «ангела».
Немотивированность признания, «саморазоблачения» Хомутова ни ходом действия, ни его эмоциональным состоянием, делает сомнительным его правдивость. Но «идеальность» его поступка в глазах остальных персонажей снижается, наличие греха в прошлом делает конфликтную ситуацию разрешимой: поступок «ангела» теперь кажется понятным, объяснимым:
Хомутов (медленно.) Вы меня убедили, вы сможете сделать со мной, что угодно... Но я не намерен сидеть в сумасшедшем доме. Мне некогда... Я приехал сюда на неделю... (Помолчав.) В этом городе жила моя мать... Она жила здесь одна, и я не видел ее шесть лет... (С трудом.) И эти шесть лет... я... я ни разу ее не навестил. И ни разу... Ни разу я ей не помог. Ничем не помог... Все шесть лет я собирался отправить ей эти самые деньги. Я таскал их в кармане, тратил... И вот... (Пауза.) Теперь ей уже ничего не надо... И этих денег тоже.
Васюта. Господи!
Хомутов. Я похоронил ее три дня назад. А эти деньги я решил отдать первому, кто в них нуждается больше меня... Остальное вам известно. (Молчание.) Теперь, надеюсь, вы меня понимаете?
Маленькая пауза.
Анчугин. Браток... Так что же ты раньше не сказал? хомутов. А кому захочется в этом-то признаваться?
Васюта. Господи, грех какой... (313).
В отличие от «чистого» комизма чеховской пьесы, комизм вампиловской миниатюры имеет сатирический оттенок, точнее, трагикомический; «сохраняя внешнюю форму бытовой комедии, её тематику и персонажей А. Вампилов поднял бытовые темы и персонажей на уровень более важных этических и социальных проблем: утрата и обретение смысла жизни, вера и неверие, личность и её окружение. Говоря в более общей форме, основным смыслом драм Вампилова является проблема существования, истинности и верности отношения личности к обществу»4. Автором избирается ситуация неправдоподобная и возможная одновременно в силу получившей художественное воплощение проблемы духовного оскудения человека. Персонажи, руководствуясь традиционной житейской логикой, демонстрируют её ущербность в преувеличенной, алогичной степени. Задача решена, отношение к Хомутову меняется на прямо противоположное, подарок принимается, Угаров и Анчугин получают желаемое. Совмещение в сюжете ситуаций, противоположных по признаку «злокачественное/доброкачественное» (А. Жолковский, Ю. Щеглов), создает трагикомический эффект. Определенность авторской позиции не вызывает сомнений, девальвация ценностей в современном обществе — инвариантная тема его творчества.
В комедиях «Юбилей», «Неудачный день», «Преступление и наказание», «Двадцать минут с ангелом» архетипический мотив мошенничества-плутовства получает развернутое воплощение. И у Чехова, и у Зощенко выделяются типы неудачливого и успешного мошенников. Этот мотив в структуре вампиловского образа персонажа оказывается ложным; совмещаясь с мотивом решения трудных задач, придает действию дополнительную динамику. Варианты реализации архетипического мотива демонстрируют разные его смысловые измерения, обусловленные мировосприятием драматургов, разные оттенки комического. Комедии «Юбилей», «Неудачный день», «Двадцать минут с ангелом» имеют общую структурную особенность. В числе действующих лиц есть персонаж, с появлением которого вводится мотив, запутывающий, меняющий сюжетный ход. В «Юбилее» — это Мерчуткина («неудавшаяся жизнь»), в «Неудачном дне» — сторож («честный вор»), в «Двадцати минутах с ангелом» — Хомутов («решение трудной задачи»).
Сопоставление одноактных пьес Чехова и драматургов XX века обнаруживает устойчивый интерес Зощенко, Ильфа и Петрова, Вампилова, Петрушевской к чеховским миниатюрам, что и выражается в многообразии интертекстуальных связей между ними.
В пьесах Зощенко «Свадьба» и Ильфа, Петрова «Сильное чувство» профанируются актуальные проблемы современности, размываются границы между «своим» и «чужим» текстом; отсылки к мотивам, ситуациям, характерам произведения писателя-классика «Свадьба» по аналогии или контрасту используются авторами как один из приёмов создания своей художественной модели действительности. В обеих пьесах 1930 годов её главными признаками становятся карнавальность, «изнаночность», инвертируемая шкала ценностей.
В основе пьес «Предложение», «Успех», «Лестничная клетка» лежит мотив сватовства. Своеобразие его воплощения демонстрирует сходство и различия художественного «почерка» драматургов. В чеховском «Предложении» корни комизма — в алогизме положений, которые обусловлены стереотипностью мышления персонажей, перегруженного бытовым. Но масштаб описываемого соответствует авторской установке на написание «вздора в малых вещах», поэтому комизм пьесы имеет комедийный оттенок. В транскрипции Вампилова мотив сватовства совмещается с мотивом обмана, что и деформирует сюжетную схему, традиционную для водевиля о будущих супругах. Он вносит в её содержание социальный подтекст, что связано с активностью авторской позиции, обеспокоенностью девальвацией нравственных ценностей в современном обществе. Намеренное искажение Петрушевской архисюжетной логики носит игровой характер: драматург апеллирует к читателю, искушенному не только водевильными и чеховскими текстами, но и современной любовно-мелодраматической массовой литературой. «Перевернутость» сюжетной ситуации придает обессмысливает метатекст, доказывает абсурдность, невозможность утверждаемого архисюжетной логикой благополучия.
Напряженность действия в чеховском «Медведе» и пьесах Вампилова и Петрушевской обусловлена его построением в соответствии с логикой двухчастной выразительной конструкции «обращение необратимого»: спор развивается по нарастающей, в определенный момент недовольство персонажей друг другом достигает максимальной точки (дуэль, взаимные оскорбления) и кажется «необратимым», но в этот момент происходит «благоприятный» поворот к обретению взаимопонимания. Художественное несовершенство первой пьесы Вампилова «Свидание» обусловлено применением только первой части выразительной конструкции, в результате чего событийный ход становится предсказуемым. В пьесах «Дом окнами в поле» и «Любовь», как и в «Медведе», «необратимая» ситуация становится «обратимой» благодаря мотивированности индивидуально-эмоциональными психологическими особенностями характеров персонажей, т. е. природа конфликта у Чехова и Вампилова каузальна: персонажи сами создают конфликтную ситуацию и сами ее преодолевают. В этом отличие их пьес от водевиля о ссорящихся супругах: построенные по одной и той же сюжетной схеме, они отличаются разработанностью, перенесением акцента на комизм характеров персонажей. В пьесе Петрушевской выдержано построение от ссоры к примирению, однако событийный ход полностью не раскрывает смысл происходящего. Мотивация действий персонажей осуществляется с помощью лейтмотивного «недоверия» друг к другу, подчеркнутое введение чеховских ремарок «сигнализирует» о влиянии объективных сил, неподвластных человеку, поэтому конфликт обусловлен не только эмоциональным состоянием персонажей, он отражает несовершенство жизни, извечные единство и противостояние мужского и женского начал.
В монопьесах Чехова, Зощенко, Вампилова и Петрушевской сходство обусловлено стремлением драматургов к психологически достоверному изображению человеческих переживаний. В пьесах-монологах каждый персонаж наделяется индивидуальным жизненным опытом, своим уровнем культурного знания, предопределяющим его речевое поведение и мышление. Его своеобразие может заключаться в неполноценности, ущербности, обусловленной руководством какими-либо стереотипами (образы «начинающих писателей» Вампилова), преувеличением собственной значимости (образ Нюхина в первой редакции) или ничтожности (образ Толкачова); в коммуникативной определенности (персонаж как рупор авторских идей — сторож у Зощенко), что обусловливает комическую тональность монопьесы и комизм образа персонажа, или неопределенности, стимулирующей сотворческую деятельность читателя, благодаря чему и возникает вариативность в интерпретации образа (Светловидов, Нюхин, М.) и жанра (комический, трагикомический).
Чехов, Вампилов и Петрушевская используют в своих миниатюрах мотив супружеской измены как сюжетообразующий. В зависимости от субъективной авторской оценочности он получает водевильное или мелодраматическое воплощение. Комическое звучание мотив приобретает в том случае, когда система мотиваций персонажей отличается предельной ясностью и упрощенностью: персонажи не задумываются о причинах и возможных последствиях своего поведения («Ночь перед судом», отчасти «История с метранпажем» — череда мнимых измен). В случае «поверхностного», эмоционального и в то же время психологически примитивного постижения персонажами происходящего можно говорить о мелодраматическом воплощении мотива («Татьяна Репина», «На большой дороге», «История с метранпажем» (ситуация прозрения)). В структуре пьесы Петрушевской принципиальна ориентация на «низкую» тематику Commedia dell'arte. Осознанный выбор жанрового и сюжетного шаблона, связанного с мотивом адюльтера и возникающие в этой связи интертекстуальные переклички с классической и массовой литературой (наслаивающиеся измены персонажей комедии масок, персонажей пьесы, воспроизведение соответствующих сцен из известных литературных произведений), создают картину хаотичного, абсурдного мира без ценностных ориентиров.
В миниатюрах «Юбилей», «Неудачный день», «Преступление и наказание», «Двадцать минут с ангелом» все усилия плутующих персонажей достичь «желаемого» в столкновении с непредсказуемостью жизни, «слепым случаем», «действительным» оказываются тщетными. В «Юбилее» полученный результат действий обратно пропорционален количеству усилий, затраченных на получение «желаемого», но абсурдность финала обусловлена случайным стечением обстоятельств. Неудачи персонажей Зощенко тоже «случайны», но последовательное утверждение человеческой слабости, порочности имеет статус закономерности, что и придает комизму пьес Зощенко сатирический оттенок. Жанровое своеобразие пьесы Вампилова определяет сочетание водевильной контрастности положений и социально-философского осмысления причин поступков персонажей: абсурдность происходящего в пьесе отражает падение нравственности в современном обществе.
Примечания
1. А.К. Жолковский отмечает, что использование готового литературного названия является частым зощенковским приемом // Жолковский А.К. Поэтика недоверия. М. 1999. С. 343.
2. Специфика и функционирование мотивов преступления и наказания проанализированы Н.Д. Тамарченко в романах «Преступление и наказание» Достоевского и «Воскресение» Толстого. См.: Тамарченко Н.Д. Мотивы преступления и наказания в русской литературе (Введение в проблему) // Сюжет и мотив в контексте традиции: Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Новосибирск. 1998. Вып. 2. С. 38—48.
3. Атрибуты по: Рафаева А.В. Исследование семантических структур традиционных сюжетов и мотивов. Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М. 1998. С. 10—11.
4. Поляков М.Я. ... С. 279—280.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |