О преломлении тургеневской традиции в творчестве Чехова заговорили со второй половины 1880-х годов. Список литературоведческих исследований, посвященных этой теме в аспектах типологических связей, «отражений» (Ин. Анненский), реминисценций, парафраз, аллюзий, трансформаций мотивов и образов, интертекстуальных перекличек и т. п., займет десятки страниц. Актуальность этого направления исследований подтверждает даже далеко не полный список посвященных ему работ последних десятилетий [1—3, 6, 8, 12—17, 19—21].
Известно, что Чехов высоко ценил роман «Отцы и дети». Однако число специальных исследований «базаровского эха» в чеховском творчестве, преломления образа Евгения Базарова в произведениях Чехова невелико.
Между тем, уже в названии первого драматургического опыта Чехова — «Безотцовщина» (1878) — просматривается отсылка к названию романа Тургенева. Как бы это не показалось сегодня странным, слова Мазоха, прочитанные Сашей, о «бессмертных принципах свободы, которые были руководящими звёздами... отцов» (С 11, с. 95) также отсылают к тургеневской традиции: в 1870-х галицийский русофил, прозаик Леопольд фон Захер-Мазох имел репутацию «австрийского Тургенева»1, романиста-философа, пессимиста.
Наконец, есть и прямое указание на связь замысла ранней пьесы Чехова и ее образной системы с «Отцами и детьми». Иван Иванович Трилецкий, тесть школьного учителя Платонова, говорит: «Грешен, деточки! Теперь Мамону служу, а в молодости богу не молился. Базаристей меня и человека не было... Материя! Штоф унд крафт! Материя и сила (курсив мой — Т.К.)» (С 11, с. 59). В образе Трилецкого — своего рода «состарившегося Базарова» — уже содержится зерно будущего образа профессора Николая Степановича из «Скучной истории» (1889)2.
Повесть Чехова испытала влияние и других произведений Тургенева — прежде всего «Дневника лишнего человека» (1849 / публ. 1850)3 и «Довольно. Отрывок из записок умершего художника» (1862/1865)4, а также Екклезиаста и сочинений Эпиктета, Марка Аврелия, Паскаля и особенно танатографической поэтики медицинского документа historia morbi5.
Исследователи отмечают точность Чехова в описании деталей, позволяющих реконструировать датировку описываемых событий. В тексте «Скучной истории» также пунктиром указываются даты основных этапов жизни Николая Степановича.
Если в момент написания записок (исходим из того, что это 1889 год) герою 62 года, следовательно, он родился в 1827—1829 гг. Преподавать он начал с сентября 1859 года. В 1867-м у него родилась дочь Лиза, а с 1871-го он опекун Кати (1864—1865 года рождения). Ее увлечение театром (1885—1886 г., когда ей исполнился 21 год) и ее расставание с театром также имеют хронологические привязки-намеки: в марте 1882 г. указом Александра III государственная монополия на театры была отменена, или, тогда как говорили: «было отменено театральное крепостное право» (до этого существовали только императорские театры, жившие за счет казны) и к 1884 году доходы за один спектакль выросли в 1,7 раза, зарплаты артистов — в полтора, два и более раз и в России начался театральный бум. Но 21 января 1888-го появилось «Положение о дополнительной цензуре пьес для «народных театров, или театров, посещаемых вследствие низкой платы за места преимущественно простолюдинами»», которое несколько осложнило жизнь провинциальных театральных проектов.
Таким образом, Николай Степанович — практически сверстник Базарова и Одинцовой (~1831—1832 г.р.), представитель того же поколения физически и ментально.
Это проявляется и в лексике. Автохарактеристика профессора: «честный малый» — типичная для базаровского поколения и встречается в речи персонажа Тургенева: «славный малый», «добрый малый» (о Николае Петровиче, например).
Как и Трилецкий, профессор вспоминает свое знакомство с Н.И. Пироговым, а также упоминает в длинном списке своих прославленных друзей публициста Кавелина (†1885) и поэта Некрасова (†1878) — «властителей умов» его поколения.
Также, как и Базарову, ему непонятно искусство (см. рассуждения о театре, куда его родные выводят изредка «проветрить»). При этом Николая Степановича удивляет тот факт, что университетский ассистент прозектор Петр Игнатьевич не знает о «профессоре Перове» (художник-передвижник В.Г. Перов, †1882; был профессором Московского училища живописи).
Описание профессором угасания его физических и умственных способностей в стилистике historia morbi имеет явные параллели с репликами заболевшего Базарова. Обращает на себя внимание и постоянное упоминание обоими персонажами скуки и попыток бегства от нее как одного из важнейших психологических мотивов собственных поступков.
Однако в «Скучной истории» умирание вызвано не случайностью, оплошностью, а старением героя. Здесь время проявляет свои законы в естественном ходе вещей и событий: поколение детей стало поколением стареющих отцов, и их идеалы (громкое имя Николая Степановича, живущее как бы своей отдельной от него жизнью) подвергаются проверке временем, новой эпохой.
Так в системе отражений реализуется чеховский принцип «казалось — оказалось».
Фразу Трилецкого «Базаристей меня и человека не было...» (курсив мой. — Т.К.) профессор, наверное, мог бы сказать о себе, понимая, что теперь он тоже изменился, по-научному точно фиксируя психофизиологические изменения в себе самом: смирился с научной, университетской и домашней бытовой рутиной, сам стал в некотором смысле принципиальным рутинером (эпизоды экзамена и беседы с докторантом, напр.). Напротив, «Базарову не нравилась эта размеренная, несколько торжественная правильность ежедневной жизни; «как по рельсам катишься»» [18, с. 85].
Престарелый «базаровец» смирился с регулярностью (= правильностью) ежедневно повторяющихся ритуалов семейной жизни и теперь смотрит на свои прежние убеждения уже остраненно, где-то умиляясь идейным задором своей молодости, но уже вряд ли безусловно разделяя их прежнюю категоричность.
«Антибазаристость» мнений профессора усиливает и детально описанный прозектор Петр Игнатьевич, трудолюбивый, но бесталанный человек, фанатично верящий «в непогрешимость науки и главным образом всего того, что пишут немцы» (С 7, с. 260). В некотором роде этот 35-летний «ломовой конь» науки тоже может быть рассмотрен как один из вариантов не состоявшегося большого будущего Базарова: он «уже плешивый и с большим животом. Работает он от утра до ночи, читает массу, отлично помнит все прочитанное — и в этом отношении он не человек, а золото» [там же].
Заключительная характеристика, данная профессором прозектору красноречива: «Будущность его представляется мне ясно. За всю свою жизнь он приготовит несколько сотен препаратов необыкновенной чистоты, напишет много сухих, очень приличных рефератов, сделает с десяток добросовестных переводов, но пороха не выдумает. Для пороха нужны фантазия, изобретательность, умение угадывать, а у Петра Игнатьевича нет ничего подобного. Короче говоря, это не хозяин в науке, а работник» (С 7, с. 261). Эта фраза вызывает ассоциацию с базаровской школьной максимой: «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник» — и откровенно противопоставлено ей.
Свое credo Николай Степанович изложил довольно пафосно: «Как 20—30 лет назад, так и теперь, перед смертию, меня интересует одна только наука. Испуская последний вздох, я все-таки буду верить, что наука — самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, что она всегда была и будет высшим проявлением любви и что только ею одною человек победит природу и себя» (С 7, с. 263). Однако в дальнейшем профессор неоднократно сомневается в науке как абсолютной ценности и универсальной смысловой основе жизни человека, в том, «что называется общей идеей, или богом живого человека» (С 7, с. 307).
Важное проявление «базаровского эха» в образе Николая Степановича — мотивы «сна/бессонницы». Тургенев отмечает обычно крепкий сон своего героя до тех пор, пока Базаров, который «любовь в смысле идеальном, или, как он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни» (18, с. 87), чувством напускным (18, с. 162, 170), — сам не заболел любовью к Одинцовой. Сомнения в науке как высшей ценности жизни приводят и Николая Степановича к бессоннице и становятся лейтмотивом всей его скучной истории. Их бессонница не только симптом болезни и психического неблагополучия, но и свидетельство идеологического кризиса, разрушения изначального системоверия6.
Только перед смертью Базаров осознает новую для него истину: «Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается» [18, с. 182]. В финальных рассуждениях профессора также звучит мысль о разрушении системы устоявшихся взглядов его самого и его поколения: «в моих желаниях нет чего-то главного, чего-то очень важного. В моем пристрастии к науке, в моем желании жить, в этом сиденье на чужой кровати и в стремлении познать самого себя, во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие я составляю обо всем, нет чего-то общего, что связывало бы всё это в одно целое. Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих суждениях о науке, театре, литературе, учениках и во всех картинках, которые рисует мое воображение, даже самый искусный аналитик не найдет того, что называется общей идеей, или богом живого человека» (С 7, с. 307).
Профессор — человек нерелигиозный, максимально далекий от уверовавшего Трилецкого и никогда бы не сказал: «Я, дети, ослабел... На панихиду похож стал... Ох, господи, прости нас, грешных! Согрешихом, сохрешихом... Ну да, ну да... Грешен, деточки! Теперь Мамону служу, а в молодости богу не молился7. Базаристей меня и человека не было...» (С 11, с. 59).
Но при этом, в отличие уже от твердо убежденного в своих принципах Базарова (сомнения его посетили уже на смертном одре), профессор начинает понимать в силу жизненного опыта, испытаний и обретенной с годами мудрости относительность, неуниверсальность всех идеологических аксиом и построений: «Вера эта, быть может, наивна и несправедлива в своем основании, но я не виноват, что верю так, а не иначе; победить же в себе этой веры я не могу» (С 7, с. 263).
Список использованных источников
1. Головачёва А.Г. Цвета и запахи в рассказе А.П. Чехова «Невеста» // Литература в школе. — 2011. — № 3. — С. 8—10.
2. Катаев В.Б. Чехов плюс...: предшественники, современники, преемники. — М.: Языки славян. культуры, 2004 (ГУП Смол. обл. тип. им. В.И. Смирнова). — (Studia Philologica) — 391 с.
3. Катаев В.Б. Тургенев — Мопассан — Чехов: Три решения одной темы // Известия РАН. Серия литературы и языка. — 2018. — Т. 77. — № 6. — С. 36—42. — DOI: 10.31857/S241377150003060-9
4. Коренькова Т.В. Горе от ума магистра Коврина // Чеховские чтения в Ялте: 90 лет со дня основания Дома-музея А.П. Чехова в Ялте. Сб. науч. трудов. — Симферополь: Дом-музей А.П. Чехова в Ялте, 2012. — Вып. 17. — С. 66—74.
5. Коренькова Т.В. «Скрипка Ротшильда»: экзистенциальный абсурд // Чеховские чтения в Ялте. Чехов и мировая культура. 60 лет Чеховским чтениям в Ялте. Сб. науч. трудов. — Ялта: Ультра-М, 2015. — Вып. 20. — С. 58—68.
6. Кубасов А.В. Художественная рецепция И.С. Тургенева в прозе А.П. Чехова // Филологический класс. — 2018. — № 4. — С. 124—131.
7. Михайловский Н.К. Палка о двух концах // Сочинения Н.К. Михайловского: [в 6 тт.]. — Т. 6 [вып. 1]. — СПб.: Издание Эл. Зауэр, 1885. — С. 211—246.
8. Назиров Р.Г. История усадебного сюжета // Назировский архив. — 2017. — № 1 (15). — С. 13—113.
9. Перминов Г.Ф., Мостовская Н.Н. Комментарии: И.С. Тургенев. Довольно // Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1981. — Т. 7. — С. 486—499.
10. Полубояринова Л.Н. И.С. Тургенев и Л. фон Захер-Мазох: генетические аспекты связи // Вопросы литературы. — 2008. — № 4. — С. 224—241.
11. Полубояринова Л.Н. Леопольд фон Захер-Мазох — австрийский писатель эпохи реализма. — СПб.: Наука. Ленинградское отделение, 2006. — 648 с.
12. Прозоров В.В. «Он очень хороший писатель. А как он про любовь писал!»: Читатели-персонажи А.П. Чехова об И.С. Тургеневе // Известия Саратовского ун-та. Новая серия. Сер. Филология. Журналистика. — 2019. — Т. 19. — Вып. 1. — С. 45—49. — DOI: https://doi.org/10.18500/1817-7115-2019-19-1-45-49
13. Ребель Г.М. Чехов как Базаров. Мировоззренческий и художественный аспекты тургеневской традиции // Вопросы литературы. — 2018. — № 3. — С. 218—258. — DOI: https://doi.org/10.31425/0042-8795-2018-3-218-258
14. Собенников А.С. Миф о любви в русской литературе и его рецепция А.П. Чеховым // Сибирский филологический журнал. — 2019. — № 1. — С. 82—91. — DOI: 10.17223/18137083/66/7
15. Спачиль О.В. Тургеневские мотивы и образы в чеховском рассказе // Филология в контексте коммуникации и современной культуры. Материалы Междунар. филологического конгресса. — Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2020. — Т. 2. — С. 31—41.
16. Степина М.Ю. Тургенев — Полонский — Чехов: к вопросу о художественной преемственности // Спасский вестник. — 2009. — № 17. — С. 153—163.
17. Тихомиров В.Н. Тургеневские женщины в оценке А.П. Чехова // Вісник Запорізького національного університету. Філологічні науки. — 2009. — Т. 1. — № 1. — С. 201—205.
18. Тургенев И.С. Отцы и дети // Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 тт. / АН СССР, ИРЛИ (Пушкинский Дом). — М.: Наука, 1981. — Т. 7. — С. 7—188.
19. Тюпа В.И. Кризис социокультурной идентичности в русской литературной классике // Сибирский филологический вестник. — 2019. — № 4. — С. 61—73. — DOI: 10.17223/18137083/69/6.
20. Тюхова Е.В. Тургенев и Чехов: преемственные и типологические связи // Спасский вестник. — 2005. — № 12. — С. 158—165.
21. Briggs, A.D.P. «Two Months in the Country: Chekhov's Unacknowledged Debt to Turgenev». New Zealand Slavonic Journal. — 1994. — P. 17—32. JSTOR, www.jstor.org/stable/40921500
22. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30-ти тт. Сочинения: В 18-ти тт. — М.: Наука, 1974—1983 (Тексты Чехова цитируются с указанием только номера тома (С — сочинения, П письма) и страницы).
Примечания
Коренькова Татьяна Викторовна — канд. филолог. наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы филологического факультета Российского университета дружбы народов, Российская Федерация, Москва; Католический университет в Ружомберке, Словакия.
1. См. статью о Захер-Мазохе как писателе-шопенгауэрианце, написанную в 1877 г. столпом народнической критики Н.К. Михайловским «Палка о двух концах» [7], а также исследования Л.Н. Полубояриновой [10—11].
2. Интересная параллель подзаголовка «Скучной истории»: (Из записок старого человека) — и названия 1-го отдельного издания сборника «Senilia [лат. старческие]. Стихотворения в прозе И.С. Тургенева» (Лейпциг: Wolfgang Gerhard, 1883; по исходному замыслу Тургенева сборник должен был быть назван Posthuma — «последние, посмертные»).
Патетическая последняя фраза чеховской повести: «Черное платье в последний раз мелькнуло, затихли шаги... Прощай, мое сокровище!» (С 7, с. 310) — четко ритмизированная сочетанием дактилей и ямбов с амфибрахием (-́∪∪ / -́∪∪ / -́∪∪ / ∪-́∪ // ∪-́∪ / ∪-́ / ∪-́ / ∪-́ / ∪-́∪ / ∪), кроме собственно «Стихотворёний в прозе», наводит на еще одну ассоциативную тургеневско-чеховскую параллель — письмо Григория Литвинова к Ирине в романе «Дым» (1867), несомненно прочитанном в молодые годы Николаем Степановичем: «Кроме этой любви, у меня ничего нет и не осталось; назвать ее моим единственным сокровищем было бы недостаточно; я весь в этой любви, эта любовь — весь я; в ней мое будущее, мое призвание, моя святыня, моя родина!». (Отметим особо, что в романе Тургенева героиня подчеркнуто ходит в черном платье, как и Катя в чеховской повести).
3. На первых страницах «Скучной истории» в ироничной автохарактеристике герой приводит цитату из «Дневника лишнего человека»: «шея, как у одной тургеневской героини, похожа на ручку контрабаса» (С 7, с. 252).
4. И, вероятно в этой связи, «Недовольно!» В.Ф. Одоевского (1867); подробнее см.: [9, с. 492—494].
5. Это проявляется в стремлении воспроизвести психическую симптоматику проявления болезни, феномены измененного сознания, субъективное как проявление объективного (например, historia morbi в «Черном монахе» (см.: П 5, с. 262), «Скрипке Ротшильда», «Палате № 6», «Архиерее» и др.), подсознательное, неосознаваемый человеком «второй план» личностного бытия [см. подробнее: 4—5].
6. В духе популярного афоризма Systemglaube ist Aberglaube (нем. системоверие есть суеверие), парафрастически восходящего к максиме немецкого романтика: «Кто верит в силу системы, тот изгнал из своего сердца любовь к ближнему: уж лучше нетерпимость чувства, чем нетерпимость рассудка; суеверие лучше системоверия» (В.Г. Вакенродер. Несколько слов о всеобщности, терпимости и человеколюбии в искусстве).
7. Фраза «Мамону служу, а в молодости богу не молился» трудно однозначно интерпретировать. С одной стороны, «служить Мам(м)оне» значит «служить богатству, греху», «искать корысть». С другой — Трилецкий явно подчеркивает, что он стал религиозным человеком. Возможно, он как неофит не различал имена «Маммона» и св. Маманта, которому по народным поверьям надо молиться об избавлении налогов, кредитов, долгов, несправедливых притеснений.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |