О том, что прозе Чехова присуще драматургическое начало, сказано довольно много. Обратим внимание на то, как реализуется этот принцип в рассказе «У знакомых».
В комментариях в ПССиП В.Б. Катаев обращает внимание на то, что события рассказа были основаны на реальных фактах: «Тема пришедшего в упадок некогда прекрасного уголка, помещичьего имения, в значительной степени навеяна историей разорения Бабкина. К 1897 г. Бабкино было таким же разоренным имением, как Кузьминки в рассказе «У знакомых» [10, с. 356].
А.М. Турков в книге «Чехов и его время» подчеркивает: «Очень резко и зло изображено одно из «дворянских гнезд» в рассказе «У знакомых» <...> Вся ситуация явно предваряет сюжет «Вишневого сада», но владельцы имения охарактеризованы гораздо беспощаднее» [5, с. 424].
Действие прозаического текста разворачивается с опорой на театральные аллюзии, на что неоднократно указывали исследователи. Так, можно вспомнить статью Н.И. Петровской «Литературные коды в рассказе А.П. Чехова «У знакомых», где автор довольно убедительно указывает на «Гамлета» Шекспира как на один из претекстов (данного рассказа), отталкиваясь от того, что «тональность шекспировской пьесы, мотивы увядания, предчувствие беды оказались созвучны настроению рассказа». [3]
А.Е. Виноградова отмечает, что «реминисценции из великих пьес Шекспира в произведениях Чехова возникают как ностальгическое воспоминание о чем-то прекрасном, гармоничном, но потерянном безвозвратно» [5, с. 346].
Вслед за упадком «дворянских гнезд» в упадок неизменно обречены прийти и нравы, в жертву новому времени приносятся отношения, чистота чувств и намерений. Безнравственной выглядит жизнь, когда участники событий теряют естественность во взаимоотношениях, в своих проявлениях, когда корысть приходит на место искренности.
Форма завязки рассказа отсылает читателя к «Ревизору» Н.В. Гоголя (завязка в обоих произведениях начинается с первой реплики комедии и первого предложения рассказа).
«Утром пришло письмо:
«Милый Миша, Вы нас забыли совсем, приезжайте поскорее, мы хотим Вас видеть. Умоляем Вас обе на коленях, приезжайте сегодня, покажите Ваши ясные очи. Ждем с нетерпением.
Та и Ва.
Кузьминки 7 июня»» (С 10, с. 9).
«Короткое игривое письмо» от Та и Ва, которое сочиняли «долго, с напряжением» со стоящим за спиной Татьяны мужем, прочитывается героем и с точки зрения содержания, и с точки зрения подтекста.
Подгорин понимает, что «игривая» форма скрывает корыстный интерес, однако следует этикетным правилам и отзывается на приглашение старых знакомых. Движимый не столько искренним чувством дружбы, сколько «угрызениями совести», он вынужденно оказывается участником драматического действия, когда приезжает в Кузьминки. Имение Лосевых становится сценой, на которой разыгрывается спектакль по канонам классицистической драмы: с единством места (Кузьминки), времени (одни сутки) и действия (спасение имения).
Любопытно заметить, что Подгорин собирался ехать к Лосевым на три дня, однако в течение 24 часов его визит был завершен.
Место действия главный герой называет «Датским королевством», предвосхищая предстоящее «театрализованное» взаимодействие с хозяевами имения.
У всех участников встречи обозначены амплуа:
Подгорин — Миша, бедный студент-юрист
Татьяна Алексеевна Лосева — Та — жена, мать семейства
Варвара Павловна — Ва, курсистка-врач на фабрике
Надежда — На — барышня, которая хочет жениха
Сергей Сергеич Лосев — «чудак-идеалист» — помещик, который «всегда подражал кому-нибудь»
Фабульное движение рассказа может быть представлено в виде мизансцен, в каждой из которых Подгорин вовлекаем в своеобразную игру.
Сцены: «На въезде в Кузьминки», «На террасе», «В комнате у Татьяны», «На прогулке», «За ужином», «В гостиной», «Прогулка в саду под луной», «Веселье», «Во флигеле», «В башне», «На террасе утром».
Лосевы вызвали Подгорина, чтобы он помог спасти разоренное имение от продажи на аукционе. Также они надеются выдать за него замуж Надежду, решив тем самым ее и своё будущее.
Приехав в Кузьминки «отбывать повинность», Подгорин поначалу подыгрывает хозяевам имения: он не решается сразу отказать Татьяне в помощи, хотя «был только один ответ, справедливый и разумный: «ничего нельзя сделать» (С 10, с. 11). Отдавая дань давней дружбе, Подгорин неоднократно принимал участие в судьбе Кузьминок и их жителей. Однако в этот раз ему предлагается роль «жертвенного тельца».
Татьяна, Надежда и Варвара во время встречи с Подгориным играют, возможно, сами того не желая, роли с целью решить житейские проблемы.
Рассказывая о проблемах с имением, Татьяна подчеркнуто театрально пускает слезу, кричит и топает ногой. Варя, вызывая в Подгорине прежние дружеские чувства и возвращая в прошлое, читает стихи Некрасова.
О роли читаемого героями стихотворения Некрасова «Железная дорога» уже говорилось в ряде работ. Мы хотим обратить внимание на смысл авторского перевода стихотворной речи в прозаическую. Заключительные строчки стихотворения графически оформлены не как чужая поэтическая речь, а как прямая речь самой Вари. Сначала читает стихотворение она, потом его подхватывает Подгорин. «Зато Подгорин вдруг вспомнил, — как-то случайно уцелело у него в памяти со студенчества, — и прочел тихо, вполголоса:
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную,
— Вынесет всё — и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только...
— Жаль только — перебила его Варя, вспомнив, — жаль только, жить в эту пору прекрасную уже не придется ни мне, ни тебе!
И она засмеялась и хлопнула его рукой по плечу» (С 10, с. 13).
Тихо, вполголоса, Подгорин читает стихи, и в тех строках, которые автор делегирует произнести ему, слышится сожаление героя о том, сколько страданий выпадает на долю человека, и воспоминание о былых юношеских надеждах на широкую, ясную дорогу, которую возможно проложить в будущее.
Варя же отвечает ему строчкой Некрасова, в которой акцентированное уже ломает ритмичность дактиля, переводя их разговор в реальное прозаическое «настоящее». Ее смех — не что иное, как сомнение в успешности задуманного ими плана по спасению Кузьминок и их обитателей, сомнение в том, что Подгорин сможет отыграть роль, которую ему предназначили.
Надежда, которую в этом доме принято считать невестой Подгорина, увлекает его на вечернюю прогулку и делится «благородными планами» самостоятельной трудовой жизни. В результате «Подгорину хотелось обещать, обнадеживать, и уже он сам верил, что Кузьминки спасены и что это так просто сделать» (С 10, с. 18). Обутый в туфли Сергей Сергеича, на время он, как Лосев, отдается стихии «ломанья, кривлянья, ребяческой болтовни» и, «становясь в позу», поет фразу из арии Демона, но вовремя спохватывается и прекращает этот обнадеживающий спектакль.
Герой оказывается способен сохранить себя и вернуться в свою реальность из этого пространства чужой драмы только при условии отказа от всех ролей, взятых на себя им самим или навязываемых другими.
Подгорин понимает, что малодушная игра в благородство, дружбу, любовь может привести ко лжи, разрушающей всю его последующую жизнь.
История несостоявшегося сватовства героя и неминуемой гибели имения, казалось бы, должна звучать драматически, но в ней видится иной, водевильный ход: «Чеховские водевили так и построены: герои хотят соответствовать ритуалу, импонировать, принимают торжественную позу, но натура побеждает — и ритуал летит ко всем чертям» [2, с. 174].
Совсем немного оставалось герою, чтобы, следуя ритуалу, сделать предложение Надежде. Подгорин в сцене «На башне» с удивлением для самого себя размышляет о том, что ему не хочется любви, «высоких» отношений. Для него проза продажной любви уравнивается с поэзией возвышенных отношений, потому что и одно, и другое в наступившем времени оказывается неправдой, ложью, фальшью. Оказывается, что разрушение «дворянских гнезд» влечет за собой и разрушение прежней высокой системы ценностей, чистых искренних чувств внутри самих этих «гнезд». Им на смену приходят театрально-ролевые отношения, которые, к удивлению героя, вполне устраивают их участников. Такая жизнь-игра указывает на глубинную пошлость, которая характерна для многих чеховских персонажей этого времени (например, семья Туркиных из рассказа Чехова «Ионыч», где роли расписаны «по умолчанию» раз и навсегда). Татьяна Алексеевна «играет» глубоко и проникновенно «мать семейства» и напоминает Наташу из «Трех сестер», особенно когда восхищается «своими девочками», а также Манюсю из «Учителя словесности» с той только разницей, что Прозоров и Никитин тяготились своим положением, в отличие от Лосева.
На душевную ущербность Лосева внимательный читатель не может не обратить внимание. Наталья Игоревна Петровская по этому поводу пишет следующее: «Духовная ущербность Лосева, его эгоизм раскрываются посредством неточной цитаты из басни И.А. Крылова «Крестьянин и работник». Сергей Сергеевич дважды произносит: «Он ахнуть не успел, как на него медведь насел»» [3]. Апелляция к тексту басни вызывает в памяти ее содержание. Старый крестьянин и батрак возвращаются вечерней порою домой. Неожиданно на крестьянина нападает медведь. Не в силах справиться со зверем, несчастный зовет батрака на помощь. Тот сносит голову медведя топором и прокалывает ему брюхо железной вилой. Однако вместо слов благодарности крестьянин разражается бранью — испорчена ценная медвежья шкура.
По мнению Петровской, «Чехов проецирует ситуацию басни на историю сохранения имения. Цитата побуждает сопоставить Подгорина и Лосева с образами батрака и крестьянина. Следует обратить внимание на то, что просьбы к Михаилу сохранить родовое поместье и «выручить Сергея Сергеевича» принадлежат Татьяне и Варе. Сам хозяин словно не замечает возникших трудностей. Он только пьет и декламирует различные высказывания, среди которых и крыловская цитата. Отсылка к басне способствует созданию второго плана действия. Становится очевидным, что услуги адвоката останутся неоцененными. Лосев позже признается: «я вовсе не рассчитываю, дорогой мой, спасать Кузьминки. Недоимка скопилась громадная, и имение не приносит никакого дохода, только убытки каждый год. Не стоит того...»» [3].
С точки зрения ролевого поведения, Лосев ведет себя максимально театрализовано, пренебрегая при этом правилами хорошего тона, но для самого Сергея Сергеевича такой тип поведения вполне естественен, привычен и не вызывает у героя никакого дискомфорта.
А.Д. Степанов в монографии, посвященной проблемам коммуникации в чеховских текстах, пишет, что «пустота (в том числе и нравственная, добавим от себя), по Чехову, — это неспособность увидеть себя со стороны, глазами другого и полное отождествление с социальной ролью (ролями)» [4, с. 232].
Лосев после выгодной женитьбы становится «барином на час», временщиком, разрушающим все вокруг, однако жена, ее сестра и подруга идеализируют его. Он не способен увидеть себя «глазами другого», и когда Подгорин бросает «в сердцах»: «пора же наконец одуматься, отдать себе хоть какой-нибудь отчет, кто вы и что вы», Лосев «совершенно искренне» повторяет: «О, как вы меня мало знаете!» (С 10, с. 20).
В сцене во флигеле Подгорин говорит Лосеву: ««И ради бога, перестаньте воображать, что вы идеалист. Вы такой же идеалист, как я индюк. Вы просто легкомысленный праздный человек и больше ничего... Тяжело с вами! Скучно до одурения! <...> Сказавши это, Подгорин вышел из флигеля и хлопнул дверью. Едва ли это не в первый раз в жизни он был искренен и говорил то, что хотел» (С 10, с. 20). После такого разговора он отказывается в угоду хозяевам «улыбаться сытым пухлым девочкам» Татьяны, поддерживать пустопорожние разговоры, идти навстречу ожиданиям влюбленной, мечтательной девушки и навсегда покидает имение. Отъезд Подгорина — это своеобразный «уход со сцены», нарушение зрительских ожиданий, выход за пределы театрального пространства. Это протест героя против изживших себя отношений в разрушающейся системе «дворянских гнезд» и, шире, общества в целом.
«Сверхзадача Чехова-юмориста — показать недостаточность заранее установленных знаковых систем, символического порядка, связанного со словом и действием. Герои выполняют предписанные этими системами действия и говорят «нужные» слова, то есть стараются остаться в рамках своей роли, но результат оказывается нулевым или противоположным желаемому» [4, с. 228—229]. «Миражная интрига» Городничего (говоря термином Ю.В. Манна) проваливается так же, как и ловушка, выстроенная в Кузьминках для Подгорина. Вернувшись домой, он вспоминает танец Надежды, как вспоминают наиболее удачные сцены увиденного спектакля.
«Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач не пособит, разве сам заразится» — утверждает Д.И. Фонвизин устами резонера-Стародума в известной комедии веком раньше, чем был написан рассказ Чеховым [6, с. 53].
«Какая польза говорить серьезно или спорить с человеком, который постоянно лжет... Тут имеешь дело с глупостью или со старыми дурными привычками, которые крепко въелись в организм, как болезнь, уже неизлечимы. Во всяком случае, негодование и суровые попреки тут бесполезны, и скорее нужно смеяться; ...Проще же вовсе не обращать внимания, а главное, не давать денег», — рассуждает Подгорин (С 10, с. 20—21), которого нельзя назвать чеховским героем-резонером, поскольку он сам далеко не идеальный персонаж. Однако нравственное чутье подсказывает ему, что дальнейшее личное одиночество будет более честным и нравственным, нежели отношения, построенные на «старых дурных привычках».
После «сражения» с «неисцельно больным» Лосевым Подгорин остается наедине с лунной ночью и чувствует себя одиноким: выход из одной разрушающейся системы не дает ему возможности полноценно реализовать себя в другой. Кольцевая композиция рассказа возвращает героя в пространство его социальной роли юриста.
Позволяя своему читателю глазами героя увидеть исчерпанность той системы ценностей, системы отношений, которая была характерна для уходящей эпохи, Чехов ставит вопросы: где граница между нравственным и безнравственным отношением к другому, когда произошла подмена настоящих чувств жизни пошлой игрой, как наполнить жизнь истинным смыслом, — вопросы, которые на сломе эпох еще долго останутся без ответа. Тихий протест против лжи и фальши жизни одинокого и печального чеховского героя 1898 года углубится и развернется через 10 лет в крик «Надоело» (1918) еще более одинокого и протестующего героя В. Маяковского.
Список использованных источников
1. Виноградова Е. Тема Ромео и Джульетты в повести Чехова «Три года» // Молодые исследователи Чехова. — М.: Изд-во МГУ, 2001. — С. 341—349.
2. Зингерман Б.И. Театр Чехова и его мировое значение. — М.: Наука, 1988. — 382 с.
3. Петровская Н.И. Литературные коды в рассказе А.П. Чехова «У знакомых» [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/literaturnye-kody-v-rasskaze-a-p-chehova-u-znakomyh
4. Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова. — М.: Языки славянских культур, 2005. — 400 с.
5. Турков А.М. Чехов и его время. — М., 2003. — 463 с.
6. Фонвизин Д.И. Недоросль. — М.: АСТ, 2018. — 288 с.
7. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти т. — М.: Наука, 1974—1983. — Т. 10. — М., 1985.
Примечания
Францова Наталья Владимировна — доцент кафедры литературы Курского государственного университета; Российская Федерация, Курск.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |