Здесь все началось и закончилось.
Но кто-то сказал, что у историй не бывает начала и конца.
Агнета Плейель. «Пережить зиму в Стокгольме»
В 1974 году в февральском номере журнала «Наука и жизнь» были опубликованы воспоминания о Марии Павловне Чеховой, написанные ее племянницей Евгенией Чеховой [17]1. Один из эпизодов воспоминаний Евгении Михайловны коснулся истории личных отношений Марии Павловны и Бунина. Как считалось в семье, подтверждением этих отношений служил хранившийся у Марии Павловны золотой кулон с бриллиантами, который она надевала в особо торжественных случаях. Е.М. Чехова писала, что «этот кулон в виде цифры 13 преподнес ей писатель И.А. Бунин в память их первой встречи 13 числа какого-то месяца. Мария Павловна всю жизнь суеверно не любила число 13 и по прошествии времени отдала кулон ювелиру, чтобы он переставил цифры 13 на цифры 31. 31 июля старого стиля день ее рождения» [17, с. 132].
Насколько достоверно это свидетельство и такое объяснение?
Начнем с того, что если говорить о числах, то дата знакомства с М.П. Чеховой известна по письмам Бунина, и это не 13-е, а 15-е число — 15 апреля 1900 года. За несколько дней до этого Иван Алексеевич вместе с Н.Д. Телешовым приехал в Ялту и подробно описывал свою жизнь брату Юлию: «Приехали мы 12-го вечером, прямо пошли к Горькому, встретил очень радушно <...> Вечером 12-го мы пошли с Горьким ужинать. На другой день у него завтракали и с тех пор почти не выходили от него. Я у него обедаю и завтракаю <...> 14-го приехали артисты Московск<ого> Художеств<енного> театра. 15-го мы обедали с Немировичем и его женой, подошли артисты Тихомиров, Адашев, Москвин. Познакомился с Вишневским, Станиславским, Книппер и Андреевой, был у Чехова, который, кажется, женится на Книппер, ухаживаю за Марьей Павловной Чеховой» [12].
Но если число 13 не означает дня знакомства, то причастности Бунина к истории кулона Марии Павловны это обстоятельство не опровергает. В последующих публикациях своих мемуаров Евгения Михайловна уточнила мотивировку появления бриллиантового кулона, сославшись на письмо своего отца — младшего брата Марии Павловны, бывшего особенно дружным с ней и близким в последние годы жизни. Воспоминания Евгении Михайловны передают как ее личные наблюдения и впечатления, так и свидетельство Михаила Павловича Чехова:
«Теперь мне хочется нарисовать читателю облик Марии Павловны, какой она была в те годы, в пору моей ранней юности.
Стройная, всегда подтянутая, элегантная, она обладала безупречным вкусом. От нее как бы веяло изяществом. Одевалась она всегда безукоризненно <...> А в торжественных случаях надевала бриллиантовый кулон. Этот кулон в виде цифры «13» преподнес ей когда-то влюбленный в нее писатель И.А. Бунин. Мой отец рассказал однажды историю происхождения этого кулона: «Сколько вокруг нас трагедий, которых мы не замечаем! Разве не трагедия — Маше делает предложение Икс; чтобы не бросить Антона и найти благовидный предлог для отказа, она ссылается на то, что предложение сделано 13 числа, а она суеверна и в будущее счастье поэтому не верит. Они расходятся. Но ровно через 13 лет Икс присылает Маше бриллиантовый кулон в виде цифры 13. Так как это «тринадцать» принесло ей несчастье, ибо она так и не вышла замуж, то она несет кулон к ювелиру и велит ему переставить цифры — сделать вместо «тринадцати» — «тридцать один», но и эта трансформация не смогла вернуть ей прошлого. И этот кулон стал походить на красивый надгробный памятник, под которым лежит навеки скончавшаяся любовь» [18, с. 536—537].
Приведенный здесь рассказ Михаила Павловича — это отрывок из его письма к жене Ольге Германовне (матери Евгении Михайловны), написанного 1 ноября 1932 года в Ялте и посланного в Москву. То, что в этом письме даритель кулона был обозначен как Икс, вполне понятно, если учитывать обстоятельства времени. После эмиграции Бунина и до середины 1950-х годов его имя было под строгим запретом: для Советской России он был однозначно — дворянин-белоэмигрант, автор антисоветских «Окаянных дней», нераскаявшийся враг. В бывшем отечестве его литературные достижения замалчивали, произведения не печатали, присужденную ему в 1933 году Нобелевскую премию окрестили «буржуазным клеймом на теле писателя». Имя Бунина как «предателя Родины» было опасно называть даже в частном письме, тем более в переписке корреспондентов из числа его бывших знакомых. Но во внутрисемейных разговорах оно всё же произносилось, что и дало основание Евгении Михайловне публично расшифровать Икса уже в 1970-е годы.
Но заметим, что каким бы ни был повод к дарению, семейная память устойчиво связывала с этим кулоном имя Бунина.
Достоверность свидетельств родных Марии Павловны о самом кулоне подтверждается рядом фактов и обстоятельств.
Так, всем Чеховым было точно известно, что изначальное роковое число 13 на кулоне было изменено на 31. Этот факт был подтвержден в недавние годы технической экспертизой, проведенной по заказу Музея-заповедника А.П. Чехова «Мелихово».
В Доме-музее А.П. Чехова в Ялте есть фотографии, на которых Мария Павловна снята в разные годы в дни музейных праздников и памятных дат, и на ней надет бриллиантовый кулон с хорошо различимым числом 31.
Много значит и сам факт сохранения ею драгоценного кулона, не проданного в голодные и трудные годы. Это косвенно подтверждает, что с таким предметом была связана память о прошлом и дорогом ей человеке.
Возникает вопрос: когда же 13 числа Бунин мог сделать предложение М.П. Чеховой? С наибольшей вероятностью можно назвать март 1903 года. Подтверждением этой версии служит один из мемориальных экспонатов Дома-музея А.П. Чехова в Ялте — альбом М.П. Чеховой. На третьей из его заполненных страниц стоит автограф Бунина:
««Агнесса, я люблю тебя!»
Иван Бунин 13 марта 1903 г.
Москва» [2; 4, с. 77—86].
«Агнесса, я люблю тебя!» — строка из пронзительно-грустного лирического стихотворения Г. Гейне о неразделенной любви. Можно предположить, что именно в этот день состоялось объяснение и было сделано предложение Бунина. А кулон с числом 13, призванным напоминать об этом событии из их жизни, мог быть подарен 21 марта 1903 года, когда Бунин приходил прощаться с Марией Павловной перед ее отъездом в Ялту2.
О материальном положении Бунина в конце 1902 — начале 1903 года можно судить по его гонорарам в издательстве «Знание», где за первое издание сборника «Рассказов» он получил тысячу рублей и следом одну за другой выпустил две новые книги: 2-е издание «Рассказов» и том «Стихотворений» с такими же щедрыми гонорарами. Как писала позже об этой поре жизни Бунина В.Н. Муромцева-Бунина, «за эти годы он возмужал, стал «похож на себя»», то есть на того, каким его узнала я в 1906 году. Он был красив, носил пышные усы и бородку клинышком, — девки в деревне прозвали его «клочком», — был элегантен, одевался уже у лучших портных» [6, с. 206].
Мог ли он в 1903 году позволить себе заказать и подарить Марии Павловне золотой кулон? Вполне вероятно. Кулон по размерам невелик: 20 мм×14,5 мм×3 мм, с 22 небольшими бриллиантами.
Сколько примерно мог он стоить? Если ориентироваться на известные счета того времени3 — вполне посильную сумму для печатавшегося и получавшего гонорары писателя.
Но верно ли предположение, что кулон был подарен Буниным Марии Павловне только через 13 лет? Это представляется невозможным. Слишком бурное и тяжелое время наступит для них обоих, да и для всей страны, слишком много событий произойдет и разделит Бунина и Марию Павловну.
1904 год — неожиданная смерть А.П. Чехова.
Осень 1905 года — Бунин проведет почти месяц в осиротевшем чеховском доме в Аутке и проницательно почувствует, что здесь он в последний раз.
1906 год — год обсуждения планов и несостоявшихся поездок, несостоявшихся встреч Бунина с Марией Павловной.
И случившаяся в ноябре 1906 года встреча с Верой Николаевной Муромцевой — внезапной новой любовью, которая останется рядом навсегда.
По переписке следующих лет видно, как расходятся жизненные дороги Бунина и сестры Чехова. Буниным всё сильнее овладевает ощущение надвигающегося краха всего прежнего мира. Преследовавшее его с начала войны 1914 года, оно становится постоянным. Последний предреволюционный 1916 год (если отсчитывать от 1903 еще 13 лет) был для Бунина временем деревенского уединения, возрастающей душевной тревоги и сосредоточенной работы. Этот год закончится для Бунина в Москве, в квартире родителей В.Н. Муромцевой на Поварской улице (д. 26), где ему предстоит пережить «окаянные дни» 1917—1918 годов [1, с. 161—171]. Вряд ли в такое время поэт мог вспоминать о романтических далеких отношениях и дарить на память о них бриллиантовый кулон. Он давно эту страницу своей жизни перевернул.
В тот год, когда Бунин покинул Россию и уплыл в эмиграцию вместе с Верой Николаевной, Мария Павловна окончательно выбрала собственный путь — службу в Советской России ради сохранения культурного наследия Чехова. Второго декабря 1920 года «товарищу М.П. Чеховой» было выдано от Отдела Народного Образования Ялты и Уезда удостоверение, «что она состоит на службе в Отделе Народного Образования в качестве хранительницы дачи-музея имени А.П. Чехова» [10, с. 45].
В новой стране приходилось выживать даже сестре Чехова, несмотря на то, что имя ее великого брата-писателя было окружено всенародным почетом. Особенно сложным положение Марии Павловны было после пережитой в Ялте фашистской оккупации. В переписке с близкими ей нередко приходилось прибегать к недомолвкам или условностям4, а в публичных высказываниях — обходить молчанием некоторые имена из прошлого. Только в 1950-е годы Мария Павловна стала упоминать имя Бунина в кругу близких знакомых, да и то, судя по кратким отзывам, не вдаваясь в сложности личных отношений [15, с. 40, 89].
В 1990-е годы неожиданно прозвучала версия о том, что золотой кулон с бриллиантовыми цифрами «1» и «3» Мария Павловна Чехова получила в дар не от Бунина, а от давнего знакомого чеховской семьи, архитектора Франца Осиповича Шехтеля. Эта версия была выдвинута в статье «Чеховы и художники «серебряного века»», написанной А.В. Ханило — сотрудницей Дома-музея А.П. Чехова в Ялте, проработавшей под руководством М.П. Чеховой экскурсоводом в течение 10 лет и затем еще много лет остававшейся сотрудницей музея. Поскольку публикация появилась в научном чеховском издании [14], она заслуживает внимательного и обстоятельного ее рассмотрения.
В статье А.В. Ханило история этого кулона изложена следующим образом:
«В апреле 1903 г. Ф.О. Шехтель приехал в Ялту. М.П. Чеховой в этом году исполнилось 40 лет. В то время принято было отмечать именины, «день Ангела»; дни рождения отмечались только в кругу своей семьи или очень близких людей. Шехтель был знаком с семьей Чеховых очень давно, был по сути своим человеком в доме, и Марию Павловну знал еще 13-летней девочкой. Он привез ей подарок, изготовленный по его эскизу — золотой кулон с бриллиантами в виде цифры «31».
С этим подарком связан любопытный факт. Мария Павловна родилась 31 июля по старому стилю. После революции, когда был введен новый стиль, день ее рождения пришелся на 13 августа. Мария Павловна попросила ювелира поменять местами цифры. Все, кто встречался с Марией Павловной в ее день рождения до 1947 г., помнят кулон с цифрой 13, который она всегда надевала в этот день. Надо сказать, что Мария Павловна очень не любила цифру 13 и всячески старалась ее избегать. Так, в паспорте днем ее рождения стояла цифра 15. Разница между старым и новым стилем в XX в. составляет 13 дней, а в XIX в. составляла 12 дней. В 1947 году была уточнена дата рождения Марии Павловны, получалось, что она родилась не 13 августа, а 12 августа. И вскоре Мария Павловна вторично меняет цифру на кулоне, снова на 31.
В своих воспоминаниях племянница Марии Павловны Евгения Михайловна Чехова приписывает этот подарок Бунину. Но это неверно. Это подарок Шехтеля. По завещанию Марии Павловны этот кулон хранится у ее родственников» [14, с. 290].
Рассмотрим по пунктам основные опорные моменты этой версии.
1. О приезде Шехтеля в Ялту в 1903 году.
Действительно, Ф.О. Шехтель в апреле 1903 года был в Ялте. 11 апреля Мария Павловна писала Ольге Леонардовне, с которой привыкла делиться подробностями своей жизни: «Вчера я ездила на целый день в Алупку с Шехтелем и Маклаковым и т. д. Будь здорова и весела. Твоя Маша» [7, с. 110]. О кулоне — ни слова. В письме Чехова к жене 11 апреля скупо отмечено: «Здесь Маклаков, Шехтель» (П 11, с. 102).
2. О подарке к 40-летию Марии Павловны.
М.П. Чеховой в 1903 году исполнялось 40 лет, но не в апреле, когда Шехтель был в Ялте, а в последний день июля. Но, насколько можно судить по переписке Марии Павловны (как опубликованной, так и хранящейся в чеховских архивах РГБ и РГАЛИ), она всегда отмечала не день рождения, а «день Ангела», приходившийся на 15 августа, о чем было известно всем родным и знакомым. Если бы Шехтель в самом деле намеревался поднести ей подарок к 40-летию, уместнее было бы сделать это ближе к дате при встрече в Москве, где они оба постоянно проживали. И тогда числом на кулоне скорее было бы «15», а не «31».
Но возникает сомнение в самой допустимости подобного дара. С 1887 года Шехтель был женат, счастлив в браке, в котором родилось четверо детей. Подарить женатому человеку незамужней знакомой золотой кулон с бриллиантами значило скомпрометировать и себя, и ее.
3. О Шехтеле как своем человеке в доме Чехова.
Шехтель, действительно, много лет был знаком с Чеховым и его сестрой. Он приехал в Москву в 1875 году, поступил на архитектурное отделение Московского училища живописи, ваяния и зодчества, там познакомился со старшим из братьев Чеховых — Николаем, а вскоре и с его семьей. По свидетельству Михаила Павловича Чехова, Шехтель особенно часто бывал у них дома в 1877 году, в том же году познакомился и с Антоном Чеховым, тогда еще жившим в Таганроге и приехавшим в Москву на каникулах.
Но к 1903 году Шехтеля трудно назвать близким семье человеком. Друзей молодости уже разделяло многое. Как признавался писатель в 1892 году, «новых привязанностей нет, а старые ржавеют мало-помалу и трещат под напором всесокрушающего времени» (П 5, с. 141). В апреле 1896 года в письме Чехова к Шехтелю из Мелихова за привычно дружеским тоном чувствуется тень отчуждения: «В последнее наше свидание <...> Ваше здоровье произвело на меня какое-то неопределенное впечатление. С одной стороны, Вы как будто помолодели, окрепли, а с другой Ваши глаза смотрят немножко грустно и вдумчиво, точно у Вас ноет что-то или ослабела какая-то струна на гитаре Вашей души. Должно быть, работа утомила Вас <...> Ну-с, желаю Вам здравия и крепко жму руку. Простите, что я так часто надоедаю Вам. Ваш А. Чехов» (П 6, с. 141—142).
Ни в переписке, ни в личном общении Чехов и Шехтель так и не перешли на «ты». В письмах Шехтеля нет ни одного случая поздравления с именинами Антона Павловича или его сестры. Ни разу ни в одном письме к Чехову Шехтель не передает привета или поклона Марии Павловне, ни разу не упоминает ее имени. При таких отношениях весьма сомнительно, чтобы он помнил дату рождения или именин М.П. Чеховой.
Интересен факт более позднего обращения Шехтеля к Марии Павловне. После Февральской революции 1917 года, когда жизнь стала стремительно усложняться и дорожать, многие московские и петербургские знакомые Чеховых начали перебираться в Крым. 13 мая 1917 года Шехтель в отчаянии написал М.П. Чеховой: «Дорогая Марья Павловна! Я предвижу Ваше справедливое возмущение, но также уверен в Вашем тонком умении разбираться в сложных обращениях, превышающих грубую повседневность, и потому рассчитываю на Вашу снисходительность ко мне дикому человеку. Помогите мне Вашим советом в моем трагикомическом положении: мне нужно в июле (в конце) устроиться где-то и как-то в Крыму месяца на три или, м<ожет> б<ыть>, на всю зиму. Это может быть дача или один этаж или хороший пансион не очень высоко от моря (с печами) в Ялте, Алупке, Мисхоре и т. д. Пожалуй, лучше по нынешним грабительским временам в Ялте в хорошем пансионе. Как Вы легко себе представляете — теперь не находится глупого человека, который стал бы строиться и переплачивать в 10 раз, и потому я не работаю и не могу нести тяготу моей квартиры, которая мне обходится в 20 тысяч в год, и я был вынужден, со слезами на моих и моих домочадцев глазах, продать наш дом. Подходящую квартиру пока не могу выбрать, главным образом не хочу торопиться и думаю поселить пока на осень и м<ожет> б<ыть> зиму всё семейство и себя на солнце» [13].
После такого письма, 24 мая 1917 года, Мария Павловна с раздражением замечает в письме к Ольге Леонардовне: «Я обратилась в комиссионера. Ежедневно получаю заказные письма с просьбой устроить, найти квартиру, узнать о цене и проч. Недавно устроили вашего директора в «Россию»5, теперь ищу особняк для Шехтеля. Очень весело!» [7, с. 525].
Эти письма позволяют в какой-то мере судить об отношениях Шехтеля и Марии Павловны.
4. О том, что цифры в кулоне изначально составляли число «31», а переставлены в «13» после перехода на новый стиль (т. е. после марта 1918 года).
Этому противоречат воспоминания Евгении Михайловны Чеховой о том, что кулон с числом «13» она видела на Марии Павловне со своей «ранней юности» [16, с. 195]. Годами ранней юности Е.М. Чеховой могли быть только 1910-е годы, причем самая крайняя дата их встреч той поры — лето 1917 года. Летом 1917 года она в последний раз виделась с тетей Машей на ее даче в Мисхоре, а последующие события — революция, смена власти в Крыму, трудности выживания чеховского семейства, разбросанного по стране, — надолго разлучили их.
5. О материальной возможности переделки кулона из «31» в «13» в связи с переходом на новый стиль.
Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря («нового стиля») был принят 26 января 1918 года. Время было тяжелое, голодное и тревожное. Письма Марии Павловны из Ялты передают ее длительное состояние отчаяния: в Ялте «пренеприятное время» [7, с. 557], мать не встает, требует постоянного ухода, прислуге платить нечем, «пальба и война на море и суше», «гостиницы разбиты и разграблены», «жить боязно», «на военном положении», «мое положение в финансовом смысле весьма критическое» [7, с. 558]. В апреле Крым захватили немцы, «болыиев<истское> правительство бежало из Ялты в ночь, захватив с собой деньги, все продовольствие и драгоценности, награблен<ные> у буржуев» [7, с. 576]. При немцах «Ялта проснулась, ожила, задвигалась, заторговала», но, как пишет Мария Павловна, «денег, конечно, тоже очень мало» [7, с. 579], «еле свожу концы с концами, сама все работаю» [7, с. 586], «какие у меня драные руки! О маникюре не может быть речи!» [7, с. 587]. На рубеже 1918/1919 годов, чтобы не умереть с голоду, пришлось продать любимую дачу в Мисхоре. В октябре 1920 года Мария Павловна жалуется Ольге Леонардовне: «Живем, еле сводя концы с концами, питаемся черт знает как! Проели уже Мисхор, котор<ый> я продала за бесценок еще прошлой зимой... Дороговизна ужасающая!» [7, с. 624]. В этих стесненных обстоятельствах М.П. Чехова сохранила золотой кулон с бриллиантами6. Но обращение к ювелиру с целью переделки кулона в этот период выглядит совершенно невероятным.
6. О психологической допустимости переделки «31» в «13».
И родственники М.П. Чеховой, и А.В. Ханило единодушно сходятся в том, что Мария Павловна не любила число 13 и всячески старалась его избегать. Если к тому же принять во внимание традицию предыдущих 55 лет жизни Марии Павловны отмечать как личную дату день не рождения, а именин (15 августа), то перестановка цифр на нелюбимое число «13» выглядит психологически немотивированным.
7. О том, что переделка кулона производилась дважды, второй раз в 1947 году или вскоре после 1947 года.
Послевоенный 1947 год тоже был нелегким, Мария Павловна болела, не покидала дома, часто получала посылки с продуктами от Ольги Леонардовны, состояла с ней в постоянной переписке, но о кулоне нет никаких упоминаний.
Окончательно вопрос о переделке кулона разрешила техническая экспертиза. Согласно ее результатам, переделка кулона производилась не дважды, а один раз. Следы перепайки цифр показали, что первоначально цифры кулона составляли число «13». В этом виде к цифре «1» легко присоединялась цифра «3», обе лежали в одной плоскости, их вершины находились на одной высоте.
После изменения «13» на «31» высота цифр нарушилась. Если бы цифры были возвращены в исходное положение числа 31, то высота цифр также вернулась бы в исходное, задуманное ювелиром положение, то есть они были бы выровнены. В настоящем же виде, в последовательности «31», разница между ними заметна даже на глаз. На основании этого можно с уверенностью отрицать двойную перепайку кулона.
Всякая версия, пытающаяся оспорить предшествующую, выдвигает новые основания. Основанием версии А.В. Ханило оказалось сочетание фактов и домыслов. Как известно из многих источников, Мария Павловна никогда не лгала. Если кто-то из ее окружения задавал вопрос о кулоне, она вполне могла сказать в устной беседе, что кулон у нее давно, еще с 1903 года. Но вот имя дарителя вряд ли она назвала бы музейным сотрудникам, тем более не назвала бы его А.В. Ханило. Переписка Марии Павловны с самыми близкими — Ольгой Леонардовной и ее компаньонкой Софией Ивановной Баклановой — выдает отстраненное и настороженное отношение к этой сотруднице. Письма О.Л. Книппер и Баклановой, адресованные в ялтинский музей, неизменно завершались теплыми приветами сотрудникам и знакомым, названным по именам, но среди них никогда не упоминалась А.В. Ханило. Не писала о ней и Мария Павловна, за исключением случая, названного ею самой «инцидентом из моей служебной деятельности». В декабре 1951 года А.В. Ханило в обход Марии Павловны, не считаясь с ее мнением директора и музейным распорядком, выбила для себя служебную командировку в Москву [8, с. 603—604]. В Москве она заходила к Ольге Леонардовне, передала приготовленные помощницей Марии Павловны, Еленой Филипповной Яновой, веточки из чеховского сада, пообедала, рассказала о ялтинской погоде. После ее визита компаньонка София Ивановна Бакланова написала Марии Павловне: «так хочется узнать о Вас поподробнее, Алла, конечно, не могла нас информировать, она ведь уж совсем чужой человек» [9].
Но характерно, что в своей версии насчет Шехтеля как дарителя кулона А.В. Ханило и не ссылается на свидетельство Марии Павловны. Она сама назвала это имя, исходя из предположения, что подарок относится к тому году, когда Шехтель побывал в Ялте. Имя Шехтеля не было под запретом, как Бунина, к тому же музейным сотрудникам было известно о других дарах Шехтеля. В 1892 году, когда Чеховы поселились в мелиховском доме, где в кабинете писателя был камин, Шехтель подарил Антону Павловичу набор каминных принадлежностей (ведро для дров, экран с лопаткой, щипцами и кочергой). В ялтинском доме, где тоже был камин, эти предметы находились на виду, в экскурсионном рассказе звучало имя Шехтеля как знакомого дарителя. В личной комнате М.П. Чеховой, где бывали сотрудники, на стене висел рисунок Шехтеля «Субретка», подаренный им Марии Павловне. В этом контексте фигура Шехтеля субъективно была привязана и к кулону.
Утверждение о двойной переделке кулона, о двойной перестановке цифр — явная ошибка памяти А.В. Ханило. Эта ошибка влечет за собой недоверие и ко всей системе аргументации, поскольку система опирается на ложное основание.
В той же статье о Чехове и художниках «серебряного века» А.В. Ханило допускает еще одну ошибку памяти. Говоря о художнике и архитекторе Л.М. Браиловском, она приводит его имя и отчество как «Леонард Максимилианович» [14, с. 294]. Браиловский много лет состоял в переписке с Чеховыми, по его проекту была построена дача М.П. Чеховой в Мисхоре, накануне своей эмиграции он составил и нотариально заверил доверенность на имя Марии Павловны, дающую ей все права на распоряжение его личными средствами. Во всех этих документах, как частных, так и официальных, Браиловский значится Леонидом Михайловичем. Вероятно, А.В. Ханило слышала от Марии Павловны, что в 1900-е годы и она, и Браиловский состояли в недолго просуществовавшем в Москве художественном Обществе имени Леонардо да Винчи, и в связи с этим в узком кругу Браиловского иногда в шутку именовали Леонардо. Вероятно, так же нечто услышанное о Шехтеле и 1903 годе привело по прошествии многих лет к созданию мифической версии, фактически не выдерживающей проверки.
«Здесь всё началось и закончилось. Но кто-то сказал, что у историй не бывает начала и конца». Здесь, в Ялте, весной 1900 года начался этот сюжет о Бунине и сестре Чехова [5], здесь же он и закончился осенью 1905 года. А после кругами начали расходиться домыслы, предположения, мистификации... На их фоне наиболее весомым аргументом остается документально подтвержденное число 13, навсегда связавшее в бунинском автографе поэта и «Агнессу» — Марию Павловну Чехову.
Список использованных источников
1. Двинятина Т.М. И.А. Бунин в 1916 году // Русская литература. — 2015. — № 1. — С. 161—171.
2. ДМЧ (Ялта). КП № 4126.
3. Зимин И.В. Ювелирные сокровища Российского императорского двора [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://culture.wikireading.ru/15776 (дата обращения: 25.01.2019). — Название с экрана.
4. Иванова Н.Ф. «Агнесса, я люблю тебя!» (М.П. Чехова и И.А. Бунин) // Альманах «Мелихово». — Вып. 10. — Мелихово, 2013. — С. 77—86.
5. Иванова Н.Ф. Дон Зинзага и Амаранта (И.А. Бунин и М.П. Чехова) // Literatura. № 60 (2). Научные труды. — Вильнюс, 2018. — С. 7—27.
6. Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью. — М.: Сов. писатель, 1989. — 507 с.
7. О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка / Сост. З.П. Удальцовой. — Т. 1. — М.: Новое литературное обозрение, 2016. — 736 с.
8. О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка / Сост. З.П. Удальцовой. — Т. 2. — М.: Новое литературное обозрение, 2016. — 696 с.
9. ОР РГБ, ф. 331, к. 85, ед. хр. 23, л. 45 об.
10. «Охрана лично заведующей Музеем» / Подгот. текста, публ., коммент. А.Г. Головачёвой // «Приют русской литературы»: Сб. ст. и док-в в честь 90-летия Дома-музея А.П. Чехова в Ялте. — Симферополь: ДОЛЯ, 2014. — С. 10—165.
11. Переписка А.П. Чехова и О.Л. Книппер: В 2 т. / Сост. З.П. Удальцовой. — Т. 2. — М.: Изд. дом «Искусство», 2004. — 504 с.
12. Письма Бунина [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://bunin-lit.ru/bunin/letters/letter-410.htm (дата обращения: 15.04.2020). — Название с экрана.
13. Федор Шехтель — Мария Чехова. Москва, Большая Садовая, 4 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://project1917.ru/posts/13409##post (дата обращения: 16.05.2020). — Название с экрана.
14. Ханило А.В. Чеховы и художники «серебряного века» (По материалам Дома-музея А.П. Чехова в Ялте) // Чеховиана. Чехов и «серебряный век». — М.: Наука, 1996. — С. 286—296.
15. Хозяйка чеховского дома. Воспоминания. Письма / Сост. С.Г. Брагина. — Изд. 2-е, доп. — Симферополь: Крым, 1969. — 232 с.
16. Чехов М.П. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления; Чехова Е.М. Воспоминания. — М.: Худож. лит., 1981. — 335 с.
17. Чехова Е.М. «Маша... Машечка... «графиня»» // Наука и жизнь. — 1974. — № 2. — С. 131—137.
18. Чехова Е.М. Воспоминания // Вокруг Чехова / Сост., вступ. ст. и примеч. Е.М. Сахаровой. — М.: Правда, 1990. — С. 533—605.
Примечания
Иванова Наталья Фёдоровна — канд. филол. наук, руководитель научно-образовательного Центра литературоведения Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого, член Чеховской комиссии РАН; Российская Федерация, Великий Новгород.
Головачёва Алла Георгиевна — канд. филол. наук, старший научный сотрудник отдела по изучению и популяризации творческого театрального наследия А.П. Чехова ГЦТМ имени А.А. Бахрушина, член Чеховской комиссии РАН; Российская Федерация, Москва.
1. Чехова Евгения Михайловна (1898—1984), дочь Михаила Павловича Чехова.
2. О его визите в этот день известно из письма О.Л. Книппер-Чеховой к А.П. Чехову 21 марта 1903 г.: «Приходил Бунин. <...> Завтра уезжает Маша, и я остаюсь одна» [11, с. 195].
3. Так, в 1895 г. ювелир Эдуард Болин представил императрице Александре Федоровне счет. Среди приобретенных драгоценностей упоминается брошь бриллиантовая — 120 рублей, яйцо рубиновое с бриллиантами — 60 рублей, кольцо с сапфиром и бриллиантами — 320 рублей [3].
4. Например, Ольга Леонардовна 23 октября 1944 г. просит Марию Павловну: «Напиши об атмосфере» [8, с. 420]. М.П. Чехова хорошо понимает вопрос и отвечает 5 ноября 1944 г.: «А мне так бы надо было, хотя на время уехать и переменить атмосферу, как ты пишешь. Она все еще сгущена!» [8, с. 420]. В том же письме она сообщает и о том, что письма Ольги Леонардовны приходят не вовремя: «Твое письмо, помеченное 23 и 28 октября, я получила только вчера!» [8, с. 422]. Иными словами, переписка перлюстрировалась, жизнь протекала под государственным контролем.
5. Речь идет о Вл.И. Немировиче-Данченко, «Россия» — гостиница на набережной Ялты.
6. Похожая ситуация возникнет в годы Великой Отечественной войны: во время фашистской оккупации Ялты Мария Павловна «пережила холод, голод, страх. Продавала вещи, платье, белье <...> Перенесла брюшной тиф <...> И много других болезней» [8, с. 413]. И снова сохранила кулон, не продала и не отдала обменять на продукты.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |