В своих произведениях Киркегор нередко обращался к анализу экстремальных состояний человека. Исследование таких феноменов, как скука, тревога, страх, отчаяние, не являлись для философа самоцелью. Киркегор рассматривал эти негативные психические состояния, прежде всего, с точки зрения их экзистенциального смысла. Любые психические состояния отражают лишь сущее, но не истинное, скрытое, запредельное для человека, а потому являются для нас ловушкой, и главный вопрос — способен ли человек выбраться из этой ловушки, пробившись к подлинно духовной жизни через все природные и социальные препоны. Киркегор «усматривает в личности истинно человеческое содержание лишь постольку, поскольку ей удается преодолеть состояние, когда свободный моральный выбор жестко обусловлен — пусть даже и собственной психикой человека, ее социальными или природными особенностями». Ясное осознание личной ответственности за выбор и способность человека противопоставить скуке, страху, отчаянию «всю тотальность» своего Я, всю свою человечность «не-предметность», т. е. «свободу от причинной, природной и социальной зависимости», становятся для Киркегора решающей силой в обращении человека к истинному христианству1.
Единичный, отдельный человек в поисках истины собственного бытия, в поисках подлинной экзистенции — только такого человека признавал, отстаивал Сёрен Киркегор. Такой герой станет характерным и для всего зрелого чеховского творчества.
Исследование экзистенциальных категорий художественной антропологии Чехова позволяет говорить о значимых перекличках с философией Киркегора. Скука, страх, отчаяние — важнейшие состояния человека в чеховском художественном мире, комплексный объект его экзистенциально-психологических исследований и художественных экспериментов.
По утверждению немецкого философа-экзистенциалиста О.Ф. Больнова, скука, возможно, представляется «безобиднейшим» из экзистенциально значимых настроений (скука, тоска, отчаяние). «Но там, где скука настигает человека действительно целиком и он уже не может спастись бегством в определенном направлении, ее действие таково же, что и действие страха: она вынуждает человека к такому решению, в котором он отрекается от суетности неподлинного бытия и решается на подлинность существования»2. Именно такая тотальная скука, исследованная впервые с экзистенциально-психологической точки зрения Сёреном Киркегором, томила и самого Чехова (о чем ярко свидетельствует эпистолярное наследие писателя) и его героев.
Мотив страха, прослеживаемый в произведениях Чехова, также показывает сущностное сходство с киркегоровской философией. Экзистенциализм понимает страх не только как важнейший экзистенциальный опыт, но и как условие подлинной экзистенции. Страх тяготит чеховских героев, но он необходим как первый этап для того, чтобы вернуть человека к подлинному существованию. Киркегор был убежден, что страх является отличительной особенностью, сущностной характеристикой человека: «Если бы человек был зверем или ангелом, он не мог бы страшиться»3. Страх помогает учиться быть людьми, для этого требуется мужество погрузиться в собственный страх, а не бежать от него, как обычно и поступают чеховские герои. Есть только одна альтернатива экзистенциальному страху — мужество быть.
После трудов Киркегора важной категорией философии экзистенциализма становится «отчаяние», понятие отчаяния широко используется и в психологии.
Духовную болезнь современного ему человека, потерю духовных ориентиров и чувство пустоты и обессмысливания жизни так же, как Киркегор, Чехов в своих произведениях нередко называет «отчаянием».
Киркегоровская типология разновидностей отчаяния и «человека отчаявшегося», представление Киркегора об экзистенциальном смысле отчаяния и возможных путях его преодоления позволяет раскрыть философский смысл многих произведений Чехова.
Анализ повести «Скучная история» позволяет нам утверждать, что Чехов так же, как философы-экзистенциалисты, различал сущность мнений (способ мышления об истине) и сущность ситуации (способ пребывания в истине). Художественное мастерство Чехова проявлялось как гениальное умение переводить экзистенциальную ситуацию в сюжет литературного произведения.
Первые опыты изображения «человека отчаявшегося» у Чехова представлены в двух вариантах эстетического экзистенциального модуса: Иванов и профессор Николай Степаныч — страдающие, разочаровавшиеся в прежних идеалах, упавшие духом, «надорвавшиеся», потерявшие в жизни опору, лишившиеся надежд и наслаждений, погрузившиеся в полное отчаяние.
После «Скучной истории» в художественном мире Чехова отчаяние становится неотъемлемой частью человеческой жизни, необходимым условием пробуждения персональности, важнейшим этапом в поисках подлинного бытия, в обретении собственного Я и постижении другого. Жизненный путь «человека отчаявшегося», или «больного к смерти», гениально был представлен Чеховым в рассказе «Ионыч». Повествование о жизни героя концентрируется в экзистенциальных сюжетных ситуациях — Чехов сосредотачивается на изображении основных моментов выбора или отказа от выбора главного героя, ставших для него, так сказать, «точками невозврата», превративших человека с духовным потенциалом в жирное воплощение телесности-смерти. Рассказ «Ионыч» становится своеобразным Откровением Антона Чехова, апофатическим путем направляющего своего читателя к вере и Богу.
Изображение Чеховым смерти как «пограничной ситуации» открывало ненадежность человеческих рациональных представлений о бытии, небытии и инобытии. Точка зрения Чехова была основана не только на собственном экзистенциальном переживании как единичной личности, но и на художественном восприятии мира. Чеховская диалектика всеобщего и единичного проявлялась в том, что в вечном потоке текущей всеобщей природной жизни смерть отдельного существа представала в его произведениях как ничем не примечательный эпизод, однако индивидуальное переживание смерти каждым отдельным человеком обращало его к подлинному Я. Смерть в контексте природной жизни означает полное забвение, исчезновение, но вопреки этому человеческое существование не лишается сокровенного смысла.
Романтическая концепция любви-воспоминания и этическая концепция любви-повторения Киркегора многое могут объяснить в мотивах поведения и мироотношении чеховских героев. Любовь-воспоминание характерна для эстетической стадии жизненного пути и, не смотря на свою иллюзорность, необходима как важный этап пробуждения человеческой личности, как предвестие истинной любви-повторения, характеризующей этическую стадию. В отличие от Киркегора Чехов не связывал любовь-деяние с христианским браком, считая неразгаданной тайной не брак как устаревшую форму, а саму любовь.
Примечания
1. См.: Исаев С.А. «Диалектическая лирика» С. Кьеркегора. С. 7.
2. Больнов О.Ф. Философия экзистенциализма. С. 97—98.
3. Кьеркегор С. Страх и трепет. С. 242.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |