Упоминание чеховского рассказа «Студент» в предыдущих разделах появлялось, конечно, неслучайно. «Иррациональная» философия Киркегора имеет под собой убедительную рациональную основу. Движение страстной философской мысли датского писателя направлено к утверждению религиозной экзистенции, к признанию безусловной современности Христа. «Рациональное», естественнонаучное мировоззрение Чехова в его художественном мире иррационально стремится к метафизическим пределам. Точкой пересечения взглядов Чехова и Киркегора на человеческую историю и Священную историю становится рассказ «Студент».
Своеобразие экзистенциально-философского понимания истории заключается прежде всего в том, что внимание экзистенциальных мыслителей привлекает не сама история как объективная и протекающая во времени взаимосвязь событий, а историчность, т. е. субъективное отношение человека к истории1, «поведение человека в и по отношению к той или иной исторической реальности»2, предполагающее безусловную личностную вовлеченность в историческую ситуацию, что означает «настолько вникнуть в данный прежде как нечто внешнее материал истории, настолько внутренне сделать его личным, что он стал бы восприниматься в качестве части самой внутренней жизни»3.
С экзистенциалистской точки зрения содержание исторической жизни преходяще, изменчивы любые цели и ценности человеческой жизни у разных народов в разные времена, и только «в этой безусловной вовлеченности в рамках любой заданной извне ситуации заключается окончательная и абсолютная ценность, возвышающаяся над любой относительностью исторического положения и содержательных целевых установок»4.
Доэкзистенциальная философия рассматривала историю «с точки зрения ее объективного хода, участие же в ней единичного человека видела лишь до тех пор, покуда этот человек захватывался потоком истории и продолжал действовать в нем в качестве последующего участника. Любое объективное истолкование истории могло усматривать смысл человеческого деяния лишь исходя из продолжительности успеха. Оттого-то оно неизбежно недооценивало субъективную вовлеченность человека в собственном ее значении»5.
«Студент» — не только один из самых совершенных в художественном смысле рассказов Чехова, но и один из самых важных для понимания мировоззренческой позиции писателя, в частности, его представления истории и исторической роли человека. Известно, что сам Чехов подчеркивал особое значение этого рассказа. «Какой я «хмурый человек», какая я «холодная кровь», как называют меня критики? Какой я «пессимист»? Ведь из моих вещей самый любимый мой рассказ — «Студент»»6.
Еще при жизни писателя не прекращались попытки, огорчавшие и раздражавшие Чехова своей ограниченностью, представить его певцом «безнадежности, безыдейности и безысходности». В наше время подобные определения пытаются (не без успеха) реанимировать. «У него нет ни этики, ни морали, ни нравственности; конфликта надежды и эсхатологии»7, — именно так пишет о Чехове один современный философ.
Вышеприведенное высказывание самого писателя, воспроизведенное по воспоминаниям И.А. Бунина, дает основания предположить, что в рассказе «Студент» выразилась авторская позиция, не совместимая с пессимистическими или равнодушными взглядами на человека, жизнь и человеческую историю.
Название рассказа, безусловно, неслучайно и играет важную роль в создании своеобразной эмоциональной основы произведения. Сама лексема «студент» вызывает ассоциации с такими словами и понятиями, как «свежесть», «молодость», «постижение знаний», «стремление к новому», «открытия», «свобода», приобретая таким образом аксиологические коннотации. Чехов любил студентов и нередко изображал их как людей эмоциональных и нервных. Для писателя слово «нервный» означало восприимчивый, чувствительный, талантливый. Главный герой рассказа — студент, молодой человек, который стоит в начале дороги жизни. Его сердце, душа и ум еще открыты навстречу новому, непонятному, неизведанному. Недаром он так остро, эмоционально реагирует на окружающий мир, так быстро сходится с незнакомыми людьми. Студенту Ивану Великопольскому предстоит совершить немало открытий, многому придется научиться.
В записных книжках Чехова есть необыкновенно важная для понимания художественной философии писателя фраза, на которую мы уже ссылались: «Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-нибудь одну из двух этих крайностей, середина же между ними ему неинтересна, и он обыкновенно не знает ничего или очень мало» (С., 17, 33—34). Основываясь на этом высказывании, А.П. Чудаков очень точно называет Чехова «человеком поля», который с напряжением всех душевных сил идет к познанию в далеком будущем «истины настоящего Бога»8. «Говорящая» фамилия героя — Великопольский (от «великое поле»), можно полагать, связана с раздумьями писателя о русском менталитете и истинной мудрости, об особенностях прохождения громадного поля в поисках истины бытия. Иван Великопольский стоит в начале сложного духовного пути к познанию смысла жизни. И у чеховского персонажа так же, как у автора, проявляются задатки «человека поля».
Какие же открытия совершил в начале своего пути Иван Великопольский? Если сравнивать начало и финал рассказа, очевидно, что студент иначе стал воспринимать людей, жизнь и человеческую историю. Прежде он видел весь мир в серых красках, мрачным и холодным, история представала в виде пунктирной линии, отмеченной знаменитыми историческими именами, и была лишена не только позитивных перемен, но и всякого смысла вообще. «Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко. <...> И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше» (С., 8, 306).
Однако после беседы с вдовами, когда, повинуясь собственной внутренней потребности, герой пережил экзистенциальную встречу с прошлым, он понял, что жизнь сложна, неоднозначна, бывает разной. Иван поверил, что возможно счастье, что человеческая жизнь и история человечества полны высокого смысла, несмотря ни на что. «Он <...> думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле» (С., 8, 309).
Но в чем заключается высокий смысл жизни и истории, каким он открылся чеховскому герою? В начале дороги студенту кажется, что мир совершенно лишен гармонии и абсолютно чужд человеку. В конце рассказа разрушенный порядок и сопричастность миру в глазах студента восстановлены. «Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой» (С., 8, 309). Обратим внимание на слова «согласие», «связано», «цепь». Чеховскому персонажу открывается, что в мире все взаимосвязано: дотронулся до одного конца в прошлом, отозвалось в настоящем. Одно событие не просто вытекает из другого, они сосуществуют в одновременности. «Экзистенциально же значимы лишь те редкие воплощения, с которыми данное личное бытие соприкасается непосредственно, оно становится пробным камнем подлинности этой встречи, так что любое историческое различие исчезает в нем в качестве несущественного, и прошедшая возможность может «повториться» как настоящая. Таков глубокий смысл тезиса, развиваемого Кьеркегором в отношении Христа, что нет «ученика из вторых рук»»9.
Студенту открылось, что каждый человек причастен к высшему миропорядку, каждый — необходимая и важная частица целого, общего. «Кажется, в чеховской поэтике разрывов это единственный случай гармонического контакта времен», — замечает С.Г. Бочаров10. Действительно, очень немногие из чеховских героев способны прикоснуться к неразрывной цепи, соединяющей прошлое, настоящее и будущее, вечность и мгновение, общемировое и человеческое, общечеловеческое и индивидуальное. Это беда и вина людей, потерявших связь с высшими силами, природой, другими людьми, но главное, с самими собой. Художественный мир Чехова в целом проблематичен в коммуникативном смысле, но рассказ «Студент» всё же намечает для человека возможность подняться над мозаичностью и разорванностью его конечного бытия.
Чеховский студент на какое-то важное мгновение ощутил свою связь с общечеловеческим, о котором в свое время один из персонажей С. Киркегора, посвятившего свое творчество загадкам экзистенции, говорил так: «Вот она — тайна совести, тайна индивидуальной жизни, заключающаяся в том, что последняя является в одно и то же время и индивидуальной и общечеловеческой, — если и не непосредственно, то, по крайней мере, в смысле возможности стать таковою. <...> Общечеловек — не мечта, каждый человек является в известном смысле общечеловеком, каждому указан путь, по которому он может дойти до общечеловеческого»11.
В рассказе «Студент» как будто нашли художественное воплощение и экзистенциально-философские размышления С. Киркегора о том, что «каждый индивид имеет существенный интерес к истории всех других индивидов, — столь же существенный, как и к своей собственной. Потому совершенство в себе самом — это совершенное участие в целом. Ни один индивид не может быть безразличен к истории рода, точно так же как и род небезразличен к истории какого бы то ни было индивида, ибо, когда история рода таким образом продвигается вперед, индивид постоянно начинает сначала, ведь он является собою самим и родом, — и тем самым он снова начинает историю рода»12.
Причастность к общечеловеческому, к мировой жизни, субъективная вовлеченность в историю показана у Чехова явно в экзистенциальном ключе: «От минувшего экзистенциального существования поверх разъединяющих времен может непосредственно зажечься новое экзистенциальное существование»13, что и произошло с Иваном Великопольским, поверх разъединяющих времен «встретившегося» с первым учеником Христа. Иван Великопольский ощутил себя современником Священной истории, современником Христа.
Библейский сюжет, составляющий эпицентр чеховского рассказа, помогает выявить высокий смысл жизни каждого человека, ее причастность к абсолютному телосу. Неслучайно в страстную пятницу героем рассказа студента становится не сам Иисус Христос, а Петр. Очевидно, что Иван Великопольский непроизвольно сближает себя с Петром. «Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, — сказал студент, протягивая к огню руки. — Значит, и тогда было холодно» (С., 8, 307). Иван Великопольский — студент духовной академии, и он, подобно ученику Христа, совершил своеобразное «предательство», предательство веры, впав в уныние и отчаяние от голода и холода, тем самым став причастным к одному из семи смертных грехов.
Сходство между Иваном и Петром проявляется и в том, что Петр тоже делает открытие: апостол узнает себя как простого, обыкновенного человека. Его апостольская эйфория от любви к Христу проходит, когда он сталкивается с жестокой реальностью. Он не хотел предавать Учителя, но из-за трусости и банальной человеческой слабости трижды отрекся от него. Это было для Петра неожиданно и мучительно. Оказалось, что Петр — прежде всего не избранник божий, а слабый человек. Он искренне любит Христа, верит, что пойдет на смерть ради него, но ошибается в своих силах, обнаруживает, что не знает самого себя до конца.
Однако главным итогом истории о Петре является его глубокое раскаяние, обретение подлинного бытия, возвращение к Богу. Неслучайно студент несколько раз говорит о его плаче. Страстная любовь Петра к Христу стала иной, может быть, даже сильнее. Чехов ненавязчиво убеждает читателя, что главное в человеке — способность осознать свои слабости, увидеть себя по-новому, искренне раскаяться, духовно преобразиться.
Важную роль в рассказе играют Василиса и Лукерья, благодарные слушательницы студента. Они имеют непосредственное отношение к евангельской истории, неслучайно автор подчеркивает: Василиса «всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра». В тексте чеховского рассказа рассыпаны намеки, позволяющие «реконструировать» биографии женщин. Обратим внимание на то, какие слова сильно поразили Лукерью, даже заставили ее отложить хозяйственные дела и напряженно вслушиваться в рассказ студента. «Он страстно, без памяти любил Иисуса, и теперь видел издали, как его били... Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента» (С., 8, 308). Между героями рассказа из Евангелия и вдовами можно провести параллели. Лукерья — несчастная, «деревенская баба, забитая мужем», вынесла немало страданий. Василиса, сама довольно благополучно прожившая жизнь, предала свою дочь, которую, видимо, искренне любила, неудачно выдав ее замуж. Лукерья в муках Христа видит свои страдания и, может быть, впервые проявляет себя как глубоко чувствующий человек: исчезает ее тупая замкнутость глухонемой. Василиса в раскаянии плачет, потому что лучше других понимает Петра. «От минувшего экзистенциального существования поверх разъединяющих времен может непосредственно зажечься новое экзистенциальное существование», что произошло не только с Иваном Великопольским, но и с женщинами-слушательницами.
Чехов едва намечает трагедию жизни вдов и чудо их преображения, которые, кажется, остались не замеченными студентом (так, ему кажется, что дочь всего лишь «смутилась»). До истинной мудрости, до полного познания жизни и людей Ивану Великопольскому еще далеко. Он действительно в начале пути, в начале духовных обретений и потерь, но его экзистенциальное существование зажглось.
Рассказ «Студент» предстает перед нами как «лабиринт сцеплений», где все взаимосвязано и наполнено смыслом. Так сама художественная форма гармонирует с главной мыслью произведения.
Почему у Чехова зло, ужасы, холод существовали в прошлом, существуют в настоящем и, безусловно, не исчезнут в будущем, а настоящее и будущее добра и красоты ставится под сомнение? В финале Чехов подчеркивает, что студенту жизнь только «казалась... восхитительной, чудесной и полной высокого смысла». Означает ли это, что Чехов, действительно, певец «безнадежности и безысходности»?
На наш взгляд, писатель дает читателю самому поразмышлять над тем, что зло в любых его разновидностях самовоспроизводится, а правда и красота, духовность, безусловно, нуждаются в поддержке каждого из нас. Чехов веровал в прогресс, но прогресс исключительно научный, технический. Прогресс нравственности и человечности зависел, по его убеждению, от экзистенциального выбора и духовного становления каждого отдельного человека. «Прогресс — в делах любви, в исполнении нравственного закона» (С., 9, 220), — был уверен один из чеховских персонажей.
Чехов считается абсолютно не историческим писателем, даже антиисторическим. Однако судьбы человеческой истории никогда не оставляли писателя равнодушным. В рассказе «Студент» открываются особенности исторического взгляда Чехова. Писатель дает понять своему герою и своему читателю, что в истории человечества многое повторяется, но повторяется разное и по-разному. Иван Великопольский сначала видел только повторение ужасов, невежества, гнета, но потом понял: гораздо важнее, что никогда не умирают правда и красота, направляющие и одухотворяющие жизнь человека, если они вновь и вновь обретаются и поддерживаются каждым человеком, если земная жизнь Христа переживается как современность. В этом и заключается, может быть, высший и единственный смысл истории человечества — в утверждении смысла уникальной жизни каждого человека.
Такой взгляд также сближал авторскую позицию русского классика с размышлениями датского философа. «Чему бы ни научалось одно поколение от другого, истинно человеческому ни одно поколение не может научиться от предыдущего. В этом отношении каждое поколение начинает сначала, у него нет никакой другой задачи, отличной от задачи предшествующего поколения, и оно также не идет дальше, коль скоро предшествующее поколение не уклонилось от этой задачи и не обмануло само себя. <...> Любить — ни одно поколение не научается этому от другого, ни одно поколение не может начать с какой-то другой точки, кроме начала...»14, — утверждал С. Киркегор, чья концепция человеческой истории была христианско-экзистенциальной. Чеховский взгляд на человеческую историю, выраженный в рассказе «Студент», можно назвать экзистенциальным по своей сути.
Примечания
1. См.: Больнов О.Ф. Философия экзистенциализма. С. 149.
2. Больнов О.Ф. Философия экзистенциализма. С. 153.
3. Там же. С. 152.
4. Там же. С. 158.
5. Там же.
6. А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Изд-во «Художественной литературы», 1960. С.
7. Миронов Д.А. Описания отсутствий: К истокам творчества А.П. Чехова / Д.А. Миронов. «Нева». 2009. № 1. URL: http://magazines.russ.ru/neva/2009/1/
8. Чудаков А.П. «Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле...» // Новый Мир. 1996. № 9. С. 188.
9. Больнов О.Ф. Философия экзистенциализма. С. 161.
10. Бочаров С.Г. Чехов и философия // Вестник истории, литературы, искусства. Отд-ние ист.-филол. наук РАН. М.: Собрание; Наука, 2005. С. 155.
11. Кьеркегор С. Наслаждение и долг. С. 302.
12. Кьеркегор С. Страх и трепет. С. 133.
13. Больнов О.Ф. Философия экзистенциализма. С. 161.
14. Кьеркегор С. Страх и трепет. С. 110.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |