3.1. Скука как способ существования в письмах Чехова

В экзистенциально-психологических размышлениях Киркегора немало места отводится феномену acedia или accidia (слово включает в себя понятия «скуки», «меланхолии», «уныния», «отчаяния», «лености», «апатии», «безразличия»), показанной как неизбежный спутник эстетического способа существования, весьма характерной для постромантической эпохи.

«Если эта широкая и голая, как степь, скука лежит в самой жизни... то и скука может и должна быть предметом мысли, анализа, кисти», — размышлял герой романа И.А. Гончарова «Обрыв». «Писать скуку», — Райский серьезно обдумывал такую художническую задачу¹. «Следует отметить, что исследование столь комплексного феномена, как скука, весьма обогащает интеллектуальный багаж и носит просветительский характер»², — соглашается и современный философ. В мировой литературе одним из лучших знатоков и художников скуки был А.П. Чехов. В прозе и драматургии Чехова предстают перед нами российская и европейская версии скуки и всевозможные варианты ее бытования — от обыденного до экзистенциального, от пошлого до романтического (в облике мировой скорби).

Неслучайно тема скуки проходит не только через все творчество Чехова, но и становится лейтмотивом его переписки с самыми разными людьми. «Скучаю», «чувствую суку», — нередко признается писатель родным, знакомым, друзьям, любимым женщинам. Однажды даже подписался так: «Не забывайте пребывающего в одиночестве и скучающего А. Чехова» (П., 7, 135).

В переписке Чехова встречается немало слов, однокоренных слову «скука» (скучный, скучно, скучища, скучать, соскучиться, наскучить и т. п.). Частотность их употребления поражает: практически в каждом пятом письме мы найдем производные слова «скука» (в 4494 письмах более 1000 словоупотреблений).

Скука предстает в письмах Чехова предметом мысли, анализа и чувств, как об этом когда-то мечтал И.А. Гончаров. Поводов и причин для скуки у русского литератора было достаточно. Норвежский философ Ларс Свендсен в своем далеко не скучном трактате «Философия скуки» различает «ситуативную скуку» — настроение, которое вызвано определенной суммой обстоятельств, и скуку «экзистенциальную»³. «Ситуативная скука содержит тоску по чему-то конкретному, а экзистенциальная скука — это тоска по чему-то желанному вообще»⁴.

Обе формы скуки настойчиво заявляют о себе в письмах Чехова. Примеры ситуативной скуки бросаются в глаза. Особенно тяготит писателя и заставляет его скучать отсутствие рядом людей, которых он любит и ценит. Чехов просит Н.А. Лейкина приехать к нему в гости в Бабкино, потому что «скучает без людей» (П., 2, 107). «Скучно жить в деревне без людей, к которым привыкло сердце», — признается писатель А.Н. Плещееву (П., 3, 212). В почтовом послании поэту К.Д. Бальмонту Чехов, подстраиваясь под адресата, находит даже поэтические средства для описания причин своего чувства скуки: «В Ялте... томят воспоминания, скучно по холоде, по северным людям» (П., 10, 157). В письмах к жене, Ольге Леонардовне Книппер, Антон Павлович постоянно жалуется на скуку разлуки: «Дусик мой милый, собака, без тебя мне очень скучно» (П., 11, 80). «Актрисуля моя, я здоров вполне, лучше и не нужно, только скучно, очень скучно по двум причинам: погода очень плоха и жены нет» (П., 11, 113).

В словаре В.И. Даля основное значение слова «скука» определяется так: «тягостное чувство от косного, праздного, недеятельного состояния души; томление бездействия»⁵. Интересно, что у Чехова скука, чаще всего, действительно тягостное чувство, но праздность, бездействие далеко не всегда являются причиной скуки. В молодости он еще верил: «Одно только утешительно, что целый день сидишь за работой и не замечаешь скуки» (П., 1, 128). В зрелости Чехов знает и другое: работа, даже творческая, отсутствие «праздного, недеятельного состояния души» вовсе не отменяют чувства скуки. Напротив, скука способна стать поводом для работы, а результат ее может вылиться в другую скуку: «Не имея возможности писать роман, начал от скуки «Лешего». Выходит скучища» (П., 3, 194). Нередко литературная деятельность и скука у Чехова идут рука об руку: «работаю и скучаю... Писать большое очень скучно и гораздо труднее, чем писать мелочь» (П., 2, 179—180). «Работал больше, чем в прошлом году, и скучал больше» (П., 9, 17).

Скучное время, определяет Даль, — это время одиночества, «когда нет забавы, увеселений; ...никого не видишь; ненастная погода». Скучать — жить в одиночестве или в безделье, томиться праздностью; тяготиться положением своим, желать перемены; скучать по кому, по чему, грустить, тосковать»⁶. Синонимы скуки и у Даля, и в современных словарях — тоска и уныние⁷, поэтому вполне логично обратиться к этимологии не только слова «скука», но и, частично, его синонимов.

М. Фасмер связывает слово «скука» с сербохорватским скучити, скучим — «теснить, поставить в затруднительное положение»⁸, а слово «тоска» с древнерусским тъска — «стеснение; горе, печаль; беспокойство, волнение»⁹. В «Историко-этимологическом словаре современного русского языка» П.Я. Черных также обнаруживается внутренняя связь слов «скука» и «тоска». Старшее значение слова «скука», возможно, «беспокойство», «томление», «состояние, когда хочется выть»¹⁰. Тоска — «тяжелое душевное состояние, характеризующееся томлением, грустью, тревогой, унынием и упадком сил». Старшее значение слова «тоска» — «давление», «теснота» > «ощущение беспомощности»¹¹.

Таким образом, слово «скука» и его синоним «тоска» тесно связаны между собой значениями «стеснение, томление, беспокойство, давление, затруднительное, беспомощное положение». Яркое отражение всех оттенков понятия «скука» находим в чеховских письмах.

Из Уфимской губернии, где Чехов лечился кумысом, он пишет знакомому: «живу точно в дисциплинарном батальоне, скучища, хочется удрать» (П., 10, 48). «Милая Маша, здесь скука непроходимая, живешь точно в крепости» (П., 10, 45), — жалуется Чехов сестре. Из письма жене: «Мне так скучно без тебя, что я скоро начну караул кричать. Меня ничто в Ялте не интересует, я точно в ссылке» (П., 10, 164).

Обратим внимание на далеко не случайные сравнения, свидетельствующие о тягостном ощущении несвободы. Скука для Чехова ассоциируется с наказанием, лишением свободы, принуждением, тесными рамками. Вот почему в письме к А.Н. Плещееву появляется знаменитая жесткая характеристика современных писателю литературных журналов: «Во всех наших толстых журналах царит кружковая, партийная скука. Душно! Не люблю я за это толстые журналы, и не соблазняет меня работа в них. Партийность, особливо если она бездарна и суха, не любит свободы и широкого размаха» (П., 2, 183).

Скучны Чехову ограничения любого рода, принудительное выполнение каких-либо, пусть даже необходимых действий, существование и творчество «по обязанности»: «Боюсь, что пишу неинтересно, скучно, точно по обязанности» (П., 11, 101). Тяготит и заставляет скучать вынужденный отказ от «излишеств», скрашивающих жизнь, — развлечений, хорошей еды и вина, общения с друзьями, с красивыми женщинами. Потому нередки в его письмах жалобы на скудную = скучную жизнь «по расписанию», которую периодически приходится вести из-за одолевающих болезней. Так, Чехов пишет своему знакомому, князю С.И. Шаховскому, из Ялты, где регулярно проходит курс лечения от туберкулеза: «Хандры у меня нет, но скучаю я изрядно, скучаю от вынужденной добродетельной жизни» (П., 8, 339). Жене жалуется: «Вчера впервые пошел в город, скучища там страшная, на улицах одни только рожи, ни одной хорошенькой, ни одной интересно одетой» (П., 11, 91). В письме другу, А.С. Суворину, всё из той же Ялты, горько-иронично констатирует: «Скучна роль человека не живущего, а проживающего «для поправления здоровья»; ходишь по набережной и по улицам, точно заштатный поп» (П., 8, 143).

Скука и болезнь воспринимаются Чеховым как неразлучные сестры. Нездоровье неизменно вызывает у него затяжные приступы скуки: «Я болею. Живется скучно...» (П., 2, 22). «Всю неделю я зол, как сукин сын. Геморрой с зудом и кровотечением, посетители, Пальмин с расшибленным лбом, скука» (П., 3, 104). «Нового нет ничего, всё по-старому. И скука старая. 3—4 дня поплевал кровью...» (П., 6, 137). «Очень занят и похварываю. <...> В Ялте теперь чудесная теплая погода, но скука адская» (П., 10, 135). Благодаря своего адресата за письмо, Чехов замечает: «Оно пришло, кстати сказать, как раз в то время, когда я лежал на спине по случаю кровохаркания и скучал адски» (П., 10, 139).

Надо отметить, что плохое самочувствие Чехова-астеника¹² напрямую зависит от дурной погоды, которая также пробуждает долгую болезненную скуку. «У меня благодаря скверной погоде ногу ломит. Скучно ужасно» (П., 1, 122). «Впрочем, всё это скучно, как плохая погода» (П., 2, 51). «Погода плохая. Хандра и легкое нездоровье» (П., 2, 87). «Здесь погода не холодная, но серая, грязноватая, скучная» (П., 9, 207). «Мне скучно, работать не могу. Погода пасмурная, холодно, в комнатах чувство печей...» (П., 11, 290). Обращаясь к жене, Чехов не раз сетует: «В комнатах холодно, на дворе ноль, скука, весной и не пахнет» (П., 12, 40); «В письмах ты пугаешь своими предчувствиями — «над головой висит что-то страшное» и т. п. Тут и так скучно от мерзкой холодной погоды» (П., 12, 55—56).

И наоборот, не только болезнь ведет к скуке (плохую погоду можно расценивать тоже как недомогание природы), но и скука воспринимается Чеховым как хроническая вялотекущая болезнь, от которой даже можно порекомендовать лечебное средство: «Никакого другого лекарства от скуки и дурного настроения я не посоветовал бы Вам так охотно, как писание пьес и повестей» (А.С. Суворину 6 июля 1892 г.) (П., 5, 91).

Главным же лекарством от одиночества и скуки на протяжении всей жизни для самого Чехова были письма от разных людей. Получать письма было для него радостью, пробуждением интереса к жизни, отвлечением, спасением от скуки. «Давно уж я не получал писем из Москвы ни от родителей, ни от тебя, — упрекает он двоюродного брата Мишу 4 ноября 1877 г. — А скука смертельная!» (П., 1, 27). Собираясь уезжать в Таганрог, Чехов требует у Н.А. Лейкина посылать ему письма: «Живя в пустынях и степях, беседуя со зверями, <...> я, вероятно, буду сильно скучать по цивилизации, а потому Вы поймете цену писем. Непременно пишите» (П., 2, 47).

В Ницце писатель остро скучает без «русских газет и без писем» (П., 7, 63), «без этого дыма отечества» (П., 7, 88). Он откровенничает с В.А. Гольцевым: «Без писем скучно. Да и как-то подбадривают письма к работе» (П., 7, 124). А.М. Пешкову (М. Горькому) грубовато замечает: «Здесь, в благословенной Ялте, без писем можно было бы околеть» (П., 9, 40). В письме к М.О. Меньшикову утверждает: «Жить в Крыму и не получать писем от хороших людей — это скучно, ах, как скучно!» (П., 9, 88). Будучи далеко от жены, Чехов просит ее писать как можно чаще: «Но ведь без твоих писем я зачахну. Пиши почаще и подлиннее. Длинные письма у тебя очень хорошие, я люблю их, прочитываю по нескольку раз» (П., 2, 172).

Факторы, способствующие возникновению и прогрессированию скуки, — отсутствие писем, осеннее ненастье, дожди, холод, а также безденежье, бытовые хлопоты, семейные проблемы, словом, знакомая всем проза жизни, от которой никуда не уйти. Так множится та самая «сумма обстоятельств», — включая сюда и ощущение безвыходности, затруднительного положения, принуждения, — которую имел в виду Л. Свендсен, порождающая и укрепляющая многослойное чувство скуки Чехова. «Неурядица и безденежье сковали меня. Погода скверная, снегу нет, всюду скучно» (П., 3, 57). «Все российские беллетристы живут почти впроголодь, ибо каждый беллетрист, ...по воле судеб, несет чёртову пропасть повинностей. А ничего нет скучнее и непоэтичнее, так сказать, как прозаическая борьба за существование, отнимающая радость жизни и вгоняющая в апатию» (П., 5, 305).

Скука, по Чехову, лишена поэзии, лишена красоты. «Скука адская, поэзии в жизни ни на грош, желания отсутствуют и проч. и проч.» (П., 3, 229). Однажды из Феодосии писатель поделился с сестрой Машей своими впечатлениями о поездке в Крым. Неразлучный спутник скуки — монохромность, однообразие... Таврическая степь наскучила ему своей однотонностью, унылостью, бесколоритностью («можно околеть с тоски»), но как только от Симферополя начались нескучные горы, «вместе с ними и красота», фантастическая поэзия гоголевской «Страшной мести» (П., 2, 294).

Скука, как болезнь, страшно изматывает, изнуряет, опустошает, заставляет думать о старости. «Страшно скучаю. Понимаешь? Страшно. Питаюсь одним супом. По вечерам холодно, сижу дома. Барышень красивых нет. Денег становится всё меньше и меньше, борода седеет...» (О.Л. Книппер) (П., 9, 111). У скуки и старости есть общее свойство: они разрушительны по своей природе. Чехов слишком рано ощутил утомление от жизни, уже в 30 лет почувствовав себя стариком. Из письма Ф.О. Шехтелю (26 марта 1893 г.): «Признаться, это скучно. Когда погода не такая, какою ей подобает быть, я вял, как переваренная макарона, и не могу работать <...> А знаете, я старею, чертовски старею и телом и духом. На душе, как в горшке из-под кислого молока» (П., 5, 193). Последнее сравнение очень точно. Скука и старость опустошают, изнуряют человеческую душу, делая ее равнодушной ко всему, убивая интерес к жизни, к творчеству, отвращая от жизни. «Пишу свой Сахалин и скучаю, скучаю... Мне надоело жить в сильнейшей степени» (П., 4, 265), — с горечью пишет Чехов другу 28 августа 1891 г. Скука, старость — это жуткая пустота, «черная дыра», засасывающая человека. Иногда писатель признается: «Я все похварываю, начинаю уже стариться, скучаю здесь в Ялте и чувствую, как мимо меня уходит жизнь и как я не вижу много такого, что как литератор должен бы видеть» (П., 11, 303). Мимоходом Чехов бросает страшное признание: «Мне, право, скучно жить. Такое чувство, точно ничего нет и ничего не было» (П., 6, 211). Скука как духовная болезнь — это, безусловно, уже экзистенциальная форма скуки.

Заразная болезнь скуки способна поглотить и отдельного человека, и все общество, где каждый носит свою собственную скуку. «Как ни скучна и ни томительна таганрогская жизнь, но она заметно втягивает; привыкнуть к ней не трудно» (П., 2, 68). «Живется мне скучновато, неинтересно; публика кругом досадно неинтересна, ничем не интересуется, равнодушна ко всему» (П., 12, 49). Неслучайно, характеризуя главного героя пьесы «Иванов», человека, каких много, Чехов говорил о специфическом национальном свойстве: русская возбудимость (в молодом возрасте) быстро сменяется утомляемостью, скукой (30 декабря 1888 г.) (П., 3, 109). Чехов скучает, его герои скучают, публика скучает, вся утомленная Россия скучает...

Представление о русской скуке сложилось у Чехова благодаря впечатлениям, вынесенным из детства, проведенного в Таганроге. В апреле 1887 г. Чехов побывал на родине и подробно описал это путешествие в своих письмах семье. Поездка в Таганрог одарила его скукой в полной мере. Смотреть на старый пустой дом, где раньше жили Чеховы, было скучно (П., 2, 58). Поездка только укрепила детские воспоминания. Таганрог — город, как бы накрытый скукой, скучнейший город России. Скука у Чехова перерастает рамки только ощущения, чувства, сопровождающего воспоминания, и становится особым знаком Таганрога. Более того, поскольку Таганрог был для Чехова воплощением провинции (как известно, он не раз становился прототипом провинциального города в чеховском творчестве), скука в письмах писателя предстает как типичная черта провинциальной жизни и любого, далекого от столиц города. Список самых скучных, скучнейших городов в эпистолярном наследии Чехова довольно широк. Это и Томск, и Владимир, и Пенза, и Калуга, и Одесса, и Туапсе, и Ялта... Характерная примета этих городов, «возглавляемых», конечно, Таганрогом, — фактическое отсутствие признаков цивилизации, а также высокой духовной и даже бытовой культуры. «Скучнейшие дни. Холодно и пасмурно. Все дни меня «несет». Бегаю днем и ночью. Ночью чистое мучение: потемки, ветер, трудно отворяемые скрипучие двери, блуждание по темному двору, подозрительная тишина, отсутствие газетной бумаги... Купил гуниади, но здешний гуниади — бессовестная подделка, с полынною горечью. Каждую ночь приходилось жалеть и бранить себя за добровольное принятие мук, за выезд из Москвы в страну поддельного гуниади, потемок и подзаборных ватеров» (10—11 апреля 1887 г. Таганрог.) (П., 2, 63). «Когда я узнал, что Жан Щеглов избрал своим постоянным местом жительства Владимир, то меня пронял ужас: ведь его там заедят комары, и скука там безысходная, историческая скука! Самый скучный из всех губернских городов, даже театра нет» (П., 5, 72). «Я жив и почти здоров, но скучаю без культуры, без московского звона» (П., 9, 14), — сообщает писатель из Ялты. «Живу я в Ялте, вдали от мира, от цивилизации, как монах, скучаю» (П., 10, 148). Очевидно, что антиподами скуки для Чехова выступают — современная цивилизация, достижения научного прогресса, культура. А такие понятия, как бедность, неустроенность, косность, затхлость, заброшенность, отсутствие культурной жизни и комфорта входят в ассоциативно-смысловое поле слова «скука».

Однако не только жизнь в провинции, но и жизнь в Москве и в Петербурге и даже на русских курортах за границей, по наблюдениям Чехова, скучна по своей сути. Чехов как будто испытывает зависть к К. Бальмонту, освободившемуся от российской скуки: «Я завидую Вам. Живите себе подольше в милом Оксфорде, работайте, утешайтесь и изредка вспоминайте про нас, живущих серо, вяло и скучно» (П., 10, 230).

Правда, на первый взгляд, в Петербурге жить веселее: «В Москве я утопаю в скуке. Чувствую себя так, точно меня женили на постылой женщине или сослали в страну, где вечная зима. Это похмелье после Питера, где я, как Вам известно, далеко не скучал; не только не скучал, но даже был вынужден бежать от изобилия сильных ощущений» (П., 3, 150). Однако в другом письме (Чехов пишет родным из-за границы, где также получил немало сильных ощущений) мы находим наиболее вероятное объяснение побега: «Из Парижа выедем в понедельник прямо в Россию, стало быть, увидимся не позже пятницы. Чем раньше, тем лучше, ибо я уже соскучился и новизна набила мне оскомину» (П., 4, 219). Обилие ощущений глубоко в зародыше таит... скуку. Скучна жизнь по старинке, как в провинции. Однако и новизна — непостоянный антипод скуки, новизна тоже прискучивает. Перемена впечатлений хороша до поры до времени. Невеселое резюме Чехова: «Судя по газетам, скучна жизнь всюду» (П., 5, 71). Всепоглощающая скука по Чехову — характерная примета российской жизни. Всепоглощающая скука для Чехова — симптом жизни вообще.

Скука у Чехова находится в одном ряду с другим сложным понятием — унынием, меланхолией. Меланхолия — нередкий гость чеховской жизни, а потому и его писем. «Недели три я малодушно предавался меланхолии; не хотелось глядеть на свет белый, перо валилось из рук, одним словом — «невры», которых Вы не признаете. Я был так психически настроен, что решительно не мог работать. Причина смешанная: плохая погода, кое-что семейное, безденежье, перевозка и проч.» (П., 2, 117). «Погода скверная, снегу нет, всюду скучно; пить и есть не хочется — одним словом, форменная меланхолия» (П., 3, 57). «Рассказ по случаю жары и скверного, меланхолического настроения выходит у меня скучноватый» (П., 3, 234). «Здесь водопровод, канализация, электрич<еское> освещение in spe, пройдет железная дорога, одним словом, чудеса культуры, но скучно, и без газет можно было бы впасть в мрачную меланхолию и даже жениться» (П., 7, 374).

Наблюдения за письмами Чехова показывают также, что синонимами слова «скука» нередко выступают у него слова «хандра», «тоска»; иногда, подразумевая скуку, писатель говорит и о равнодушии (потере интереса к жизни). Эти синонимичные слова, конечно, обладают важным индивидуальным смыслом. Например, М. Горькому писатель комментировал особенности своего чувства так: «Мне скучно не в смысле Weltschmerz, не в смысле тоски существования, а просто скучно без людей, без музыки, которую я люблю, и без женщин, которых в Ялте нет. Скучно без икры и без кислой капусты» (П., 9, 53). В письме к О.Л. Книппер Чехов подчеркивает, что слова «тоска» и «скука» для него не тождественны: «Откуда ты взяла, что я тоскую? Мне бывает скучно, это так, но до тоски еще далеко» (П., 10, 178). Очевидно, что речь в первом письме намеренно идет о ситуативной скуке, как будто Чехова мог покоробить пафосный, романтический настрой его адресата. Однако в процитированном письме к жене «тоска» означает, скорее всего, экзистенциальную категорию, более высокую ступень ощущения по сравнению со скукой.

В знаменитом авторском словаре Ю.С. Степанова «Константы», в главе о концепте «страх, тоска», приводится цитата из книги Н.А. Бердяева, прекрасно объясняющая, на наш взгляд, основное различие между скукой и тоской: «Тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожества, пустоты и тленности этого мира. <...> Тоска может пробуждать богосознание, но она есть также переживание богооставленности... Страх и скука направлены не на высший, а на низший мир. <...> Скука говорит о пустоте и пошлости этого низшего мира. Нет ничего безнадежнее и страшнее этой пустоты скуки. В тоске есть надежда, а в скуке — безнадежность»¹³.

Следует учитывать, что Н.А. Бердяев размышляет в данном случае как христианский экзистенциалист. У Чехова христианской подоплеки нет. Может быть, поэтому ему оказалось так близко лермонтовское стихотворение «И скучно и грустно», цитаты из которого не раз встречаются в переписке писателя как спутники мотива скуки. «Погода у нас мерзкая: дождь льет через каждые 5 минут. Скучно и грустно» (4 июня 1887 г.) (П., 2, 90). «Мне скучно и грустно, и некому руку подать» (4 февраля 1889 г.) (П., 3, 143). Исследователь М.Ф. Мурьянов отмечает: «В этом перле лирики философского пессимизма поэт имел право высказать от своего имени устрашающе антихристианские взгляды на жизнь только благодаря тому, что ему — по собственному признанию — скучно»¹⁴. Стоит, однако, подчеркнуть, что и ярко выраженной антихристианской подоплеки у Чехова не наблюдается.

Заметим, что в представлении Н.А. Бердяева о тоске явственно различимы романтические корни, и такая тоска (Weltschmerz), конечно, не была чужда Лермонтову, однако и неромантическую пустоту скуки поэт познал сполна.

Чехов нередко изображал в своих произведениях скучающих героев-эстетиков. Перед нами возникает Иванов, герой одноименной драмы, погруженный в меланхолию, в скуку-отчаяние; Лаевский, герой повести «Дуэль», скучающий от бессмысленности жизни и собственной безвольности; магистр Андрей Коврин, не скучающий только в своем воображении, под влиянием черного монаха возомнивший себя избранником и горько разочаровавшийся в этом; мятущиеся в скуке повседневности персонажи «Трех сестер» и «Дяди Вани», теряющие себя и свой Дом... Образ Лаевского словно намечается в новелле «Максим Максимыч», где Лермонтов выводит на первый план такие черты «героя времени», как изнеженность, женственность, эстетство. Лаевский предстает в некотором роде как пародия на Печорина: неукротимое стремление лермонтовского героя к свободе, демонстрировавшее в романе силу воли и духа и героический потенциал, превращается в чеховской повести в жалкие потуги избавить себя от любого рода ответственности и замаскировать собственную никчемность и лень.

В прозаические восьмидесятые-девяностые годы XIX столетия исчезает романтический флёр скуки прежних «печориных» или героев, подобных лирическому герою стихотворения «И скучно и грустно». Скука теряет свое романтическое очарование, приобретая налет пошлости, и больше не ассоциируется с мировой скорбью. Раньше других это почувствовал Сёрен Киркегор: «Как, однако, скука... ужасно скучна! Более верного или сильного определения я не знаю: равное выражается лишь равным. Если бы нашлось выражение более сильное, оно бы нарушило эту всеподавляющую косность»¹⁵, — читаем в киркегоровских «Афоризмах эстетика».

Неслучайно лермонтовское «скучно и грустно» в письмах Чехова, в духе Киркегора, трансформируется в формулу «вообще скучно, и скучно» (4—5 июня 1887 г.) (П., 2, 92). Другая знаменитая лермонтовская фраза «Все это было бы смешно, // Когда бы не было так грустно»¹⁶ преображается в чеховских письмах в выражение «Было бы скучно, если бы все окружающее не было так смешно» (11 апреля 1887 г.) (П., 2, 65). Чехов точно улавливает суть лермонтовского взгляда, парадоксально совмещающего лирику и иронию, созвучную киркегоровской иронии.

Чувство скуки обнажает пустоту и бесцельность жизни и одновременно выступает как способ бытия. «В общем скучно, и скука праздная, бессмысленная» (П., 8, 258). «Жизнь идет, идет и идет, а куда — неизвестно. И удовольствия почти никакого, а всё больше скучно или досадно» (П., 7, 381). «Мне здесь скучно, надоело, и такое чувство, как будто я выброшен за борт» (П., 9, 26). «Я оторван от почвы, не живу полной жизнью, не пью, хотя люблю выпить; я люблю шум и не слышу его, одним словом, я переживаю теперь состояние пересаженного дерева, которое находится в колебании: приняться ему или начать сохнуть? Если я иногда позволю себе пожаловаться в письме на скуку, то имею на то некоторое основание» (П., 9, 45). «Ты пишешь про театр, кружок и всякие соблазны, точно дразнишь, точно не знаешь, какая скука, какой это гнёт ложиться в 9 час. вечера, ложиться злым, с сознанием, что идти некуда, поговорить не с кем и работать не для чего, так как всё равно не видишь и не слышишь своей работы. Пианино и я — это два предмета в доме, проводящие свое существование беззвучно и недоумевающие, зачем нас здесь поставили, когда на нас тут некому играть» (П., 8, 300).

Скука для Чехова означает потерю или отсутствие смысла жизни, беззвучное существование и, действительно, «это достаточно серьезный повод для ощущения душевного дискомфорта»¹⁷. «Когда же ты увезешь меня в Швейцарию и Италию! ...неужели не раньше 1 июня? Ведь это томительно, адски скучно! Я жить хочу!» (П., 11, 168).

Подведем некоторые итоги. В письмах Чехова ярко представлены две формы скуки — ситуативная и экзистенциальная. Последняя во многом определяет человеческий и художественный опыт существования Чехова.

Чеховская скука обладает своим цветом, запахом, ее можно осязать и попробовать на вкус. Скука — серая, свинцовая, грязноватая; скука пахнет Смоленским рынком («скучнейшее место Москвы», по мнению писателя) и уличным нужником Таганрога; скука холодная, мокрая, похожая на морскую зыбь. Скука бесшумна и безвкусна (ведь вкусные бублики, икра и кислая капуста — это нескучно). Скука по сути своей — неуютная, непоэтичная, некрасивая. Скука неразлучна с одиночеством, болезнью, старостью. Скучно то, что лживо. Скука и потеря смысла жизни взаимосвязаны. Скука порождается человеком и без-человечна. Скука — неотъемлемое свойство человеческой жизни и, в то же время, это надличностная, как будто даже инфернальная сила, ведь один из самых ярких эпитетов, которым ее наделяет Чехов, — скука адская. Скука смертельная... Скука, заставляющая безнадежно тосковать о подлинном существовании.

Примечания

1. Гончаров И.А. Обрыв: Части первая — вторая // Собрание сочинений: В 8 т. Т. 5. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1953. С. 292.

2. Свендсен Л. Философия скуки. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С. 20.

3. Свендсен Л. Философия скуки. С. 29.

4. Там же. С. 58.

5. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. Т. 4: P-V. М.: Рус. яз., 1991. С. 212.

6. Там же. С. 213.

7. Там же; Словарь синонимов русского языка. М.: «Изд-во Астрель», «Изд-во АСТ», 2001. С. 524.

8. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. Т. III (Муза—Сят). М.: «Прогресс», 1971. С. 661.

9. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. Т. IV (Т—Ящур). М.: «Прогресс», 1973. С. 88.

10. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2-х т. М.: Рус. яз., 1999. Т. 2: Панцирь-Ящур. С. 172.

11. Там же. С. 253.

12. Бурно М.Е. О психастеническом мироощущении А.П. Чехова // Целебное творчество А.П. Чехова: (Размышляют медики и филологи). М.: Изд-во Российск. общ-ва медиков-литераторов, 1996. С. 16.

13. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. С. 880—881.

14. Мурьянов М.Ф. «Онегинский недуг» // Вестник Российской Академии наук. Т. 65. № 2. С. 153—163 (1995). URL: http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/LITRA/SPLEEN.HTM

15. Кьеркегор С. Наслаждение и долг. С. 15.

16. Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 6 т. Т. 2. С. 163.

17. Свендсен Л. Философия скуки. С. 23.