В настоящее время понятие «метатекст» употребляется часто и в различных смыслах. Например, «метатекст» — широко употребляемый термин в лингвистике, философии, встречается также «библиографический метатекст», в терминологии Ж. Женетта «метатекстуальность — транстекстуальная связь, объединяющая комментарий и текст, который он комментирует: все литературные критики от века производят метатексты, сами того не зная» (Ж. Женетт. Работы по поэтике. Фигуры III. Т. 2), «тексты продуцируют тексты о текстах (метатексты)» (Ж. Деррида. О грамматологии).
Таким образом, термин «метатекст» используется взаимодействующими между собой науками каждый раз по-своему. Более того, даже в пределах литературоведения нет однозначного понимания данного термина. Обращаясь к проблеме бытования метатекста в произведении, литературоведы вынуждены подробно оговаривать, что именно имеется в виду, вследствие чего возникает множество терминов, весьма схожих по значению и различающихся лишь оттенками смысла, которые вкладывает в свое определение каждый конкретный исследователь.
Понятия «метатекст», «метапроза» формулировались современными исследователями прежде всего на основе «трудов М.М. Бахтина по теории романа и работ ученых русской формальной школы (прежде всего — разработанной формалистами теории пародии и ее роли в «литературной эволюции»), которые подготовили глубокую теоретическую базу для современных исследований сущности и поэтики метапрозы» (О. Мирошниченко. Поэтика современной метапрозы (на материале романов А. Битова). Автореферат канд. диссертации. М., 2001). Проблеме метапрозы посвящали свои работы западные ученые (Р. Имхоф, Б. Стоунхилл, Д. Шепперд). Многое из работ отечественных ученых о саморефлексирующем типе повествования (Ю. Лотмана, Ю. Манна) взято на вооружение современными теоретиками метапрозы.
В данной работе под метатекстом понимается «повествование о повествовании», «метатекстовые элементы» (Лотман), саморефлексирующая проза. Такой подход ограничивает круг рассматриваемых произведений только такими, в которых непосредственно присутствует рассуждение условного автора о творимом тексте. Это является, как представляется, наиболее адекватным определением метатекста в литературоведении.
Постепенно углубление в изучение феномена «текста о тексте» привело исследователей к переосмыслению некоторых аспектов изучения классической литературы. Временные рамки отодвигались в глубь веков. М.Н. Липовецкий использует понятие «метатекст» применительно к повествованию в романах Сервантеса и Набокова, и далее, А. Битова (см. М.Н. Липовецкий. Русский постмодернизм, очерки исторической поэтики). Размышление о принципах собственного создания признается характерной чертой романа как жанра.
В ранней прозе Чехова представляется возможным выделение отдельных метатекстовых элементов. Помимо шутливого «Что чаще всего встречается...», особенно обращает на себя внимание рассказ «Марья Ивановна», написанный от первого лица. В дальнейшем мысли о литературе будут неизменно облечены в рассуждения героев как пишущих, так и читающих («Хорошие люди» 1886, «Бабье царство» 1894).
Появление метатекстовых элементов в произведениях того или иного автора часто сигнализирует о назревших переменах в его творчестве («Евгений Онегин»). Размышления о направлениях собственного творчества предшествуют новому витку развития, новой ступени, на которую поднимется автор, а чаще всего, вместе с ним и целая литература. В этом отношении выдающийся пример чистого лоскутка метапрозы в ткани творчества Чехова — рассказа «Марья Ивановна» — более чем показателен.
Значительная часть рассказа посвящена проблеме «литературной поденщины», необходимости существования литературы и ее направлению («А ее (литературу) нельзя закрывать ни на день, читатель. Хотя она и кажется вам маленькой и серенькой, неинтересной ...она все же есть и делает свое дело»). Взятые в перспективе дальнейшего творческого развития Чехова эти строки вполне можно назвать программными. На первый план выходят тяжелый ежедневный труд «профессионального литератора», перерастание Чеховым узких рамок юмористической и фельетонной литературы, процесс, который мы можем проследить по переписке Чехова с Лейкиным, иллюстрирующей постепенное, но неуклонное углубление расхождения во взглядах. В этом ракурсе рассказ «Марья Ивановна», несомненно, предстает заметной вехой на пути формирования творческой позиции Чехова.
Характерная особенность метапрозы — сосуществование двух сюжетов: сюжета творимого рассказа и сюжета о творении рассказа. В «Марье Ивановне» прием умолчания об истинном предмете повествования (в данном случае, картине), довольно распространенный в юмористической прессе, не является основным1. Сюжет о Марье Ивановне (кстати сказать, «безликое» имя героини подчеркивает условность, второстепенность образа), не разработанный и достаточно бессмысленный, служит только поводом для размышлений о творчестве. Создается эффект непосредственного творения в процессе общения с читателем — важный признак метатекста. Таким образом, рассказ не случайно заслужил упреки Лейкина в интимности, растянутости и «ниочемности» и был отвергнут «Осколками». Дальнейшая судьба рассказа «Марья Ивановна» подтверждает, что сюжет о Марье Ивановне и злободневность стояли для Чехова на втором месте, тогда как метатекстовая часть является основным содержанием. Переделка рассказа для готовящегося собрания сочинений Маркса только увеличила «ниочемность» рассказа: были удалены упоминания о редакции «Будильника», в котором был-таки напечатан рассказ, и о событиях, актуальных для 1884 года.
Итак, основным в рассказе является процесс конструирования сюжета; сюжет подчинен сюжету о самом себе, о собственном создании. В рассказе делается акцент на обычности, истрепанности ситуации, описаний («...так я и знал, рассердится читатель. — Молодой человек и непременно двадцати шести лет! Ну, а дальше что? Известно что...»). Предполагаемый читатель заранее возможное развитие сюжета даже не в одном, а в нескольких направлениях. Читательская активность, стимулируемая репликами «от читателя», является непременным условием метаповествования, диалогичного в своей основе.
Вступая в диалог с читателем, появляется автор-герой, истинный центр метатекстового повествования. Данный образ замечателен тем, что возникает на границе между реальным творцом и условным художественным образом. Сюжет о Марье Ивановне, таким образом, принадлежит одновременно автору реальному и автору-герою. Характерная черта автора-героя — саморефлексия, следствием которой является столь характерное для метатекста «обнажение приемов». Создавая текст, он рассуждает о принципах его создания.
В данном случае особую важность имеет выделенная теоретиками современной метапрозы проблема «начала и конца». Метатекст подчеркивает условность категорий начала и конца; сюжет не играет своей обычной роли и развязка этого сюжета таковой, по сути, не является. («В роскошно убранной гостиной, на кушетке, обитой темно-фиолетовым бархатом, сидела молодая женщина лет двадцати трех. Звали ее Марьей Ивановной Однощекиной. — Какое шаблонное, стереотипное начало! — воскликнет читатель!»; «Но пора, однако, кончить рассказ»).
«Марья Ивановна» выделяется среди прочих рассказов Чехова необычностью предмета и типа повествования, имеющего многие традиционно выделяемые признаки метатекста. Но необходимо отметить, что «разоблачение условной природы условности» (Ю. Лотман) — обычная цель метатекстового повествования — здесь не является сверхзадачей. «Марья Ивановна», как ни парадоксально, содержит скорее оправдание этой условности; не на нее направлена авторская ирония. Неожиданная развязка сюжета о даме на картине сопоставима с неожиданным пафосом строк о «серенькой литературе» («Если мы уйдем и оставим наше поле хоть на минуту, то нас тотчас же заменят шуты в дурацких колпаках с лошадиными бубенчиками, нас заменят плохие профессора, плохие адвокаты да юнкера, описывающие свои нелепые любовные похождения по команде: левой! правой!»).
В этом контексте уместно будет обратить внимание на то, что задолго до повести «Огни» и, тем более, задолго до «Дуэли» в чеховском рассказе появляются слова: «Наш век тем и хорош, что никак не разберешь, кто прав, кто виноват, — и далее. — Ничего не разберешь на этой земле!», своеобразная визитная карточка писателя. Кажущаяся избитость ситуации в этом мире оборачивается неожиданной драмой, «серенькая», развлекательная литература — важным, необходимым делом.
Примечания
1. В данном случае, представляется неубедительным комментарий ПССП к расскажу, где за основное содержание признается именно юмористическая ситуация умолчания о предмете рассказа.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |