Э. Орлов. «Малая пресса» и «большая» литература 1880—1890-х годов (К вопросу об их соотношении)

В книге «Роман моей жизни» И.И. Ясинский вспоминал, как удивился, увидев большое количество фотографий известных русских писателей в доме редактора-издателя журнала «Осколки» Н.А. Лейкина. Лейкин, однако, сожалел, что у него нет фотокарточки Ф.М. Достоевского. В своё время он предложил Достоевскому обменяться карточками, но тот резонно ответил: «Что Вы мне и что я Вам?»¹.

Эта занятная бытовая ситуация, казалось бы, как нельзя лучше отражает характер отношений литературы «большой» и «малой», т. е. «массовой», «тонких» юмористических журналов и «низовых» газет. Иерархические отношения этих пластов, вроде бы, не позволяют двум литературным «полюсам» сойтись в чём-то. Задачи и функции этих литератур, вероятно, различны и т. д. Таково стереотипное представление о характере взаимоотношений этих литератур: «малой» и «большой».

Изучение литературных текстов и поведенческих особенностей писателей чеховской эпохи позволяет увидеть множество разнообразных точек не только соприкосновения, но и взаимопроникновения этих пластов литературы, причём не только в плане текстов литературных, но и текстов поведенческих.

К примеру, в чеховское время в качестве форм литературного быта существовали литературные вечера, общества, обеды, но в среде авторов юмористических изданий в 1880-е годы они были скорее формальным элементом литературного быта с ориентацией на подобные встречи, вечера, салоны авторов «большой» литературы («пятницы» Я.П. Полонского существенно отличались по содержанию от «столешников» В.А. Гиляровского, что было связано как с составом участников, так и с характером и целями этих собраний). Очевидно, что необходимость в подобных встречах, вообще в объединении литераторов по ремесленному признаку была. Однако даже кружки авторов «большой» литературы конца XIX века не выполняли функции кружков, салонов и обществ 1820—1830-х годов.

Попытки восстановить прежнее значение кружков и салонов предпринималось особенно активно в 1890—1900-е годы. Даже именование обедов беллетристов столь значимым для пушкинского времени словом «Арзамас», по свидетельству И.Н. Потапенко, «пришпиленным» и «ничем не оправдываемым», косвенно свидетельствует об этом. Вечера, по воспоминаниям современников, как правило, ограничивались одними разговорами окололитературного характера, изредка обсуждением новинок. Имели место разговоры «о литературе», но форм специальной, особой «салонной» литературы, т. е. текстов, создаваемых в рамках этих кружков, вечеров, не было в 1880—1890-е гг. в собраниях и на вечерах авторов «малой» прессы. (Исключением является «Альбом обеденных благоглупостей российских беллетристов»).

Поведение писателей «малой прессы», с одной стороны, регулировалось особенностями газетно-журнально-литературного быта, а с другой — было обусловлено ориентацией на литературный быт (писательские отношения, прежде всего) большой литературы, даже если речь идёт об отрицании, неприятии этих норм. Так, знаменательным является «сюжет» отношений А.П. Чехова и Д.В. Григоровича. В марте 1886 года Чехов получил письмо от Д.В. Григоровича: «Милостивый государь Антон Павлович! Около года тому назад я случайно прочёл в «Петербургской газете» Ваш рассказ; названия его теперь не припомню; помню только, что меня поразили в нём черты особенной своеобразности, а главное — замечательная верность, правдивость в изображении действующих лиц и также при описании природы. С тех пор я читал всё, что было подписано Чехонте, хотя внутренно сердился на человека, который так ещё мало себя ценит, что считает нужным прибегать к псевдониму. <...> Я <...> искренне верю в Ваш талант и желаю ему от всей души полного развития и полного выражения»². Уже по этому письму (содержание его хорошо известно) можно судить о том, что Чехов и Григорович были не только людьми, писателями разного поколения, но и носителями разных представлений о литературно-бытовых нормах поведения, что представляется нам более важным в контексте исследуемой проблемы.

Так, для писателей «старого поколения» подобные письма, даже личное посещение корифеями молодых талантливых писателей были уже поведенческим клише. Вспомним, например, как «открыли» Достоевского Некрасов и тот же Григорович, буквально прибежавшие к нему после прочтения рукописи «Бедных людей»

Для писателей чеховского времени, чеховского круга это поведение — признание корифеем таланта молодого писателя — уже покажется странным, о чём Чехов и написал в ответе Григоровичу: «У меня в Москве сотни знакомых, между ними десятка два пишущих, и я не могу припомнить ни одного, который читал бы меня или видел во мне художника. В Москве есть так называемый «литературный кружок»: таланты и посредственности всяких возрастов и мастей собираются раз в неделю в кабинете ресторана и прогуливают здесь свои языки. Если пойти мне туда и прочесть хотя кусочек из Вашего письма, то мне засмеются в лицо. За пять лет моего шатанья по газетам я успел проникнуться этим общим взглядом на свою литературную мелкость, скоро привык снисходительно смотреть на свои работы и — пошла писать!» (П 1, 218).

Естественно, что задачи «большой» литературы и литературы массовой существенно различаются. «Большая» литература имеет дело со штучными, уникальными произведениями. Отношение «малой» прессы к текстам иное — как к товару, в условиях рыночных отношений, когда создание произведений поставлено на поток (соответственно, и качество их невысоко).

Однако по отношению к читателю (хотя и разному) и «высокий», и «срединный», и «низкий» пласты, уровни литературы имели сходные функции — они создавали различного рода поведенческие модели, которые предлагались или откровенно навязывались читателю.

Очевидно, что наибольший интерес всё же представляют текстуальные, собственно литературные, отношения «большой» и массовой литературы. «Большая» литература служила для массовой литературы источником и материалом для пародий и переделок, которые помимо чисто развлекательной функции создавали стереотипы восприятия тех или иных художественных произведений, упрощая их, и к тому же формировали определённое представление об авторах и их репутации.

Основой пародий и стилизаций в контексте «малой» прессы конца XIX века являются прежде всего произведения беллетристики и «большой» литературы, русские и зарубежные, прозаические и поэтические.

При использовании прозаических текстов обыгрывался либо сюжет произведения целиком, либо его эпизод, либо набор определённых (чаще всего романтических клише). Юмористика, пародируя, нередко обобщала мотивы, типы беллетристических произведений, выявляла их однотипность («Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.» А.П. Чехова, «Отрывки из будущего русского романа» В.В. Билибина и многие др.).

Примечательны чеховские пародии на жанр романа. В нескольких десятках строк, на 3—4 страницах Чехову удаётся поместить наиболее характерные романические клише его времени: от пейзажа до типов. Таковы произведения «Зелёная коса», «От нечего делать». В последнем — перед нами чисто романический сюжет и типы: муж, жена, любовник жены, любовница мужа, имеет место даже вызов на дуэль. Но, как это часто встречается у Чехова, финал «дачного романа» совершенно неожиданный: муж уверяет любовника жены в бесполезности и глупости отношений со «страдалицей» бальзаковского возраста.

Последний роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», а часто только эпизод разговора Ивана с чёртом, осмыслялся по-своему авторами малой прессы, откровенно пародировался. Примеры таких пародий можно найти в творчестве В.В. Билибина (пьесы «Добродетельный черт», «Фаворитка»), А.П. Чехова (рассказ-сценка «Беседа пьяного с трезвым чертом»). По данным, приведённым А.И. Рейтблатом, роман Достоевского «Братья Карамазовы» в 1880 году был одним из самых «нашумевших» и популярных. Неудивительно, что авторы «малой» прессы так часто использовали именно это произведение Достоевского для своих пародий, мелочишек и т. п.

Специфика лирики 1870—90-х годов заслуживает особого исследования (причём, в рамках как «малой прессы», так и «большой» литературы). Жанры лирики оказались наименее всего подвержены изменениям языкового и часто даже тематического характера (тема любви и свойственная литературе романтизма поэтика оказались поистине надысторическими). Положение «низов» общества и социально-бытовая тематика вообще, получив развитие ещё в 1860-е годы и оставаясь актуальными в последние десятилетия XIX века, занимали значительное место в изданиях «малой прессы». При этом язык социально-бытовой лирики стилистически и образно был ближе массовому читателю, нежели язык любовной лирики.

Язык и образность любовной лирики воспринимались авторами юмористических изданий как некоторый анахронизм, подвергались высмеиванию в изданиях «малой прессы», создавая таким образом определённый стереотип восприятия. В особенности обращает на себя внимание юмореска В.В. Билибина «Язык поэтов», в которой, помимо высмеивания «поэтического языка», отмечается, что язык лирики поэты переносят в жизнь, таким образом, перенося текст в быт:

«Поэты, как известно, словечка в простоте не скажут. У них в стихах особенный «поэтический» язык.

Свой «поэтический язык» они переносят и в жизнь <курсив мой — Э.О.> и потому, по привычке выражаются так:

Примечательно, что этот текст имеет типологическое сходство (в сопоставительной части) со статьей А.С. Шишкова «Рассуждения о старом и новом слоге Российского языка» (1803), в которой в качестве образчика «карамзинского» слога приводятся фрагменты сочинения А.Ф. Обрезкова «Утехи меланхолии» (1802) и варианты замены ориентированных на французский образец фраз. Но в карамзинскую эпоху подобный принцип сопоставления был элементом литературной полемики, в чеховскую же — стал просто формой высмеивания.

Вполне вероятно, что получивший университетское образование В.В. Билибин был знаком с текстом критической статьи А.С. Шишкова и «принцип замен» им был почерпнут оттуда.

Впрочем, формы пародий и стилизаций были разнообразны — таков закон массовой литературы. В журнале «Будильник» за 1880 год опубликовано несколько циклов занятных (но не совсем удачных в плане исполнения) переделок Доктора Окса (псевдоним И.А. Вашкова). Первая строка взята из известного произведения (якобы с целью показать, как авторы прошлого удивительно умели предсказывать будущее), в последующих — изложение современных и хорошо знакомых читателю событий. Приведу несколько примеров:

Эффект узнавания, столь значимый, по мысли многих исследователей, для массовой литературы важен не только по отношению к деталям, образам, темам и т. д. произведений этого пласта литературы, но и по реминисценциям, используемым в юморесках авторов «малой» прессы. Для того чтобы оценить качество пародии, переделки или иного использования текста «большой» литературы, необходимо, чтобы читатель обладал определённым уровнем знаний (хотя бы знал упоминаемые, пародируемые тексты).

Особого обсуждения заслуживает приём пародии и стилизации в контексте публикаций «малой прессы».

Как правило, использовались лишь формальные признаки текстов художественной литературы: жанр (как правило, только при ориентации на определённое произведение) и действующие лица и только те сюжетные линии, которые можно было бы соотнести с бытом, реалиями описываемой эпохи. Таковы, например, пародии в прозе В.В. Билибина на басни И.А. Крылова («Ворона и Лисица», «Квартет», «Две бочки» и «Мартышка и очки»):

«Мартышка в старости.

Мартышка в старости слаба глазами стала. Но это зло не столь большой руки. Мартышка купила себе прекрасный бинокль и садилась, посещая усердно оперетку и балет, всегда в первом ряду, а бумаги читал секретарь, давая Мартышке для подписи.

Мораль сей басни та, что Мартышки в старости бывают слабы глазами, а не головой»⁵.

Отношения между различными пластами литературы (особенно в плане жанров) можно представить как отношения дополнительной дистрибуции. В рамках «малой» прессы широкое распространение получил жанр романа в письмах (по сравнению с «большой» литературой массовая литература даёт сотни примеров использования этого жанра).

Парадокс поэтики «малой» прессы в соотнесении с произведениями «большой» литературы отчасти заключается и в том, что большие эпические формы в «малой» прессе представлены в кратком, конспективном виде. Эпизод, фрагмент описания в большой литературе — нередко составляет сюжет сценки, целого произведения.

В «Пошехонской старине» (1887—89) М.Е. Салтыкова-Щедрина есть такая портретная деталь предводителя Струнникова: «Одно в нём было скверно: ни одного лакея не звал он по имени, но для каждого имел свой свист. С утра начинали раздаваться по дому разнообразные свисты, то короткие, то протяжные, то тихие, то резкие, то напоминавшие какой-нибудь песенный мотив. И беда «хаму», который не прибегал на присвоенный ему свист...» Рассказ-сценка Н.А. Лейкина 1879 года «Большие миллионы» построен на обыгрывании одной этой детали: барин для каждого члена семьи и слуг завёл отдельные инструменты, использует разное количество звуков и определенные песни. Примечательно, что деталь, ставшая основой сюжета рассказа Лейкина, в контексте романа является всего лишь характеризующей, но малоприметной деталью.

Между «малой прессой» и большой литературой существует и другая очевидная связь — зачастую детали, сюжеты, темы, заявленные впервые авторами второго и третьего ряда, но художественно несовершенные, принимаются за основу произведений более талантливых писателей, принадлежащих «большой» литературе. Говоря в этой связи о творчестве Чехова и его современников, И.А. Гурвич писал: «Творчество Чехова таит в себе отголоски многих произведений современных ему беллетристов, более того: Чехов, по-видимому, не раз впрямую отправлялся от каких-то конкретных литературных фактов второго ряда (мотивов, сцен и т. п.)»⁶.

Нередко исследователи находили примеры таких «отголосков» в творчестве Чехова. В частности, И.А. Гурвич указывает на сюжетное сходство рассказов с одним названием («Тиф»), но разных авторов — А.И. Маслова (Бежецкого) и А.П. Чехова: «Одноименные произведения сходны и по своему содержанию, и по логике замысла. И даже мелькает мысль: может быть, Чехов, повторяя заглавие, сознательно «ссылался» на своего предшественника? <...> Чехов изображает то, что до него уже изображалось, переводит изображение из плоскости предметного контраста (видения — реальность) в плоскость проблемного соотнесения (цена жизни и смерти) — и этим углубляет смысл используемого им изобразительного принципа (мир глазами больного)»⁷.

В.Б. Катаев привёл довольно много подобных примеров: сопоставляются отдельные произведения А.П. Чехова и Н.А. Лейкина, В.В. Билибина и И.Л. Леонтьева (Щеглова) и др., отмечая, что «гений берёт лишь своё, то, что соответствует его устремлениям и исканиям»⁸. Сюжет сам по себе не является основным элементом произведения: в истории литературы много примеров произведений, написанных на похожие или вовсе идентичные сюжеты. Важнее другое — то, как преломляется сюжетная основа, что оказывается в центре внимания талантливого писателя, что появляется принципиально нового в произведении талантливого писателя в плане стилистики и, что важнее, поэтики.

Изучение текстов, принадлежащих авторам «малой» прессы, интересно в соотнесении с произведениями не только А.П. Чехова, но и других писателей «большой» литературы и беллетристики как их исток, первооснова. Причём, исследование того, что даёт массовая литература конца XIX века «высокой» литературе и, наоборот, какие элементы массовой литературы становятся отправной точкой для произведений литературы «большой», не замыкается во временные рамки последних десятилетий позапрошлого века. Как отмечал Ю.М. Лотман, «в неканонизированной словесности, находящейся за пределами узаконенной литературными нормами, литература черпает резервные средства для новаторских решений будущих эпох»⁹.

Примечания

1. Ясинский И.И. Роман моей жизни. Л., 1926. С. 432. (Кстати, обмен книгами и портретными фотографиями был весьма характерной чертой литературного быта как большой, так и малой литературы).

2. Цит. по: Переписка А.П. Чехова: В 3-х т. М., 1996. Т. 1. С. 289—290.

3. Цит. по: Писатели чеховской поры. Т. I. М., 1982. С. 70—71.

4. Фантазии российских поэтов, реализованные Доктором Оксом // Будильник. № 3. 1880. С. 79—80.

5. И. Грэк <В.В. Билибин>. Новейшие басни в прозе // И. Грэк. Юмористические узоры. СПб., 1898. С. 96.

6. Гурвич И.А. Беллетристика в русской литературе XIX века. Учебное пособие. М., 1991. С. 77—78.

7. Там же. С. 78.

8. Катаев В.Б. Чехов и его литературное окружение // Спутники Чехова. М.: МГУ, 1982. С. 39.

9. Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю.М. Избр. статьи: В 3 т. Таллинн, 1993. Т. 3. С. 381.