Т. Владимирова. Чеховское начало в «Днях Турбиных» М. Булгакова

Драматургия М.А. Булгакова не раз сопоставлялась с драматургией А.П. Чехова, сопоставлялась как современниками Михаила Афанасьевича, так и многими исследователями. Исследователи указывают на близость биографий, жанровых особенностей творчества, художественного мышления Чехова и Булгакова: «Биографический материал, позволяющий сопоставить два эти имени, не так велик, и, казалось бы, достаточно изучен. Созвучны факты биографий и судеб: оба студенты-медики, быстро взрослеющие, сочетающие медицинскую практику и первые литературные опыты. Оба отдали дань фельетону, очерку, юмористической форме в раннем творчестве <...> Как и у Чехова, становление прозаика Булгакова и Булгакова-драматурга происходило параллельно. Оба писателя пережили упрёки в «неопределенности мировоззрения», прежде всего потому, что их художественное мышление выросло на общечеловеческих ценностях...»¹.

В числе прочего изучаются различные аспекты традиции Чехова-драматурга в пьесах Булгакова: «Чеховская традиция у Булгакова проявляется во многих основных элементах: в тематике и особом характере конфликта булгаковских пьес («Дни Турбиных», «Бег» и др.), особенностях их жанровой структуры, в типологическом родстве булгаковских и чеховских героев, в способе построения их характеров, наличии подтекста и сквозных образов-символов»².

Наша задача — рассмотреть некоторые особенности проявления чеховской традиции в булгаковской пьесе «Дни Турбиных» по двум уровням: условно говоря, на уровне формальном, связанном с паратекстом, и на уровне цитатном. Конечная цель: определить некоторые функции рассмотренных нами элементов.

Начнем с описания взаимодействия чеховского и булгаковского паратекстов. «Традиционно вспомогательный элемент драмы — паратекст (прежде всего список действующих лиц и ремарки)» становится в драматургии А.П. Чехова «основным средством воплощения авторской позиции». «Список действующих лиц не только подтверждает намеченное в первой главе прочтение пьесы, но и позволяет более детально описать структуру мира внутреннего, то есть мира, построенного самим человеком»³. Иначе говоря, происходит усиление функций паратекста (а значит — слова автора) по сравнению с предшествующей традицией.

Посмотрим, исходя из этого, как воплощается чеховское начало в списке действующих лиц «Дней Турбиных». Персонажи в пьесе номинированы таким образом, что в начале списка действующих лиц располагаются главные герои, чьи возрастные характеристики обозначены точно:

Турбин Алексей Васильевич — ... 30 лет

Турбин Николай — ... 18 лет

Тальберг Елена Васильевна — ... 24 года

Тальберг Владимир Робертович — ... 38 лет

Мышлаевский Виктор Викторович — ... 38 лет

Студзинский Александр Брониславович — ... 29 лет

Лариосик — ... 21 год.

Затем следует ряд персонажей, возраст которых не указан. Однако в конце списка появляется такая запись:

Максим — гимназический педель, 60 лет.

Сравним с возрастными характеристиками персонажей в списке действующих лиц «Вишневого сада». Персонажей «с возрастом» в этом списке всего трое:

<...> Аня — ... 17 лет

Варя — ...24 лет

<...> Фирс, лакей, старик 87 лет.

В финалы списков действующих лиц, как видим, вынесено по одному персонажу, возраст которых контрастирует с возрастом остальных персонажей. Посредством этого драматургам удаётся уже в списке действующих лиц сформировать совершенно особый временной континуум, при котором возраст персонажа проецируется на время смены эпох, на категории прошлого, настоящего и будущего. Эту проекцию можно представить в виде схемы, в которой старость, соотносимая с прошлым, противопоставляется другим возрастным характеристикам и другим временам уже на том основании, что наиболее «возрастные» персонажи оказываются в конце списка действующих лиц:

Таким образом, мы видим присутствие не только разных поколений, но и различных времён и, как следствие, наличие разных точек зрения на происходящие события, точек зрения, вводимых в драматургический текст уже списком действующих лиц.

Укажем и на отклонения от, казалось бы, стройной схемы в указаниях на возраст персонажей в списках действующих лиц «Дней Турбиных» и «Вишнёвого сада»: у Булгакова не обозначен возраст Шервинского, а Чехов ограничился точным указанием на возраст только трёх персонажей. Каковы смыслы таких решений, ещё предстоит выяснить.

Всё это, думается, указывает на чеховское начало в «Днях Турбиных». Тем не менее, немаловажным оказывается тот факт, что Булгаков не просто заимствует созданную Чеховым схему, но и вносит в неё свои элементы: помимо прочего на материале списка действующих лиц «Дней Турбиных» можно говорить о введении через этот компонент не только временной организации, а и пространственного континуума, который во многом обусловлен обозначенной топонимической закрепленностью пяти персонажей:

Лариосик — житомирский кузен

Гетман всея Украины

Фон Шратт — германский генерал

Фон Дуст — германский майор

Врач германской армии.

В чеховской же комедии «Вишнёвый сад» такого рода пространственные характеристики отсутствуют, что тоже важно: получается, что в списке действующих лиц «Вишнёвого сада» нет пространства. Такой «минус-приём» может дать многое для понимания авторской концепции бытия, где время дано лишь в виде нижней и верхней границ, а пространства нет.

Рассмотрим ещё один паратекстуальный элемент у Чехова и Булгакова — ремарки, предваряющие действия. «Ремарка, предваряющая действие каждой из четырёх чеховских пьес («Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишнёвый сад»), может становиться реализацией авторской внутренней точки зрения, совпадающей с ощущением событий персонажами, маркирующей их пространственно-временной континуум»; «Она может фиксировать и внешнюю точку зрения, находящуюся вне пространства-времени персонажей <...>. При этом принципиально важной оказывается семантика обозначенных точек зрения. Внутренняя точка зрения маркирует во всех драмах чеховского цикла мир, созданный человеком; внешняя — мир природы или мир-бытие, не зависящий от индивидуальной воли и событий, даже самых драматических, человеческой жизни»⁴.

На примере ремарки, предваряющей первое действие пьесы «Три сестры», посмотрим, как функционирует внешняя и внутренняя точка зрения: «В доме Прозоровых. Гостиная с колоннами, за которыми виден большой зал. Полдень, на дворе солнечно, весело. В зале накрывают стол для завтрака». Т.Г. Ивлева пишет: «В приведённом описании примечательно отсутствие границы между двумя намеченными типами пространства, реализованными здесь как в доме, так и на дворе, поэтому авторское ощущение: «солнечно, весело» является общим для них.

Настроение, зафиксированное в ремарке, эксплицирует и даже персонифицирует в первом действии Ирина: «Скажите мне, отчего я так счастлива? Точно я на парусах, надо мной широкое голубое небо и носятся большие белые птицы». В приведённой ремарке наблюдается относительное равновесие между внутренним и внешним миром» и, соответственно, «совмещение двух типов авторской точки зрения»⁵. Попробуем приложить эту концепцию реализации совмещения точек зрения к ремаркам, предваряющим первые три действия пьесы «Дни Турбиных»:

ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ: «Квартира Турбиных. Вечер. В камине огонь. При открытии занавеса часы бьют девять раз и нежно играют менуэт Боккерини...»

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ: «Рабочий кабинет в гетмановом дворце. Громадный письменный стол, на нём телефонные аппараты. Отдельно полевой телефон. На стене огромная карта в раме. Ночь. Кабинет ярко освещён. Дверь отворяется, и камер-лакей впускает Шервинского».

ТРЕТЬЕ ДЕЙСТВИЕ: «Вестибюль Александровской гимназии. Ружья в козлах. Ящики, пулемёты. Гигантская лестница. Портрет Александра I наверху. В стёклах рассвет. За сценой грохот: дивизион с музыкой проходит по коридорам гимназии».

В каждой из трёх ремарок прослеживается постепенное разрушение границы между намеченными здесь пространствами: в здании (1 действие — квартира Турбиных, 2 действие — кабинет гетмана, 3 действие — вестибюль Александровской гимназии) и на улице. Словесными маркерами нарушения границы внешнего и внутреннего пространств являются «вечер» в первом действии и «ночь» во втором; эти маркеры не просто указывают на определённое время суток, а дают световую характеристику пространства за окнами. В третьем действии эта характеристика эксплицируется прямо: «в стёклах рассвет»; и, наконец, «засценье» третьего действия представлено элементом соносферы: «За сценой грохот: дивизион с музыкой проходит по коридорам гимназии». Таким образом, совмещение точек зрения — авторской и персонажей — происходит по двум уровням: световому и звуковому. В данном случае опять же нужно говорить об освоении Булгаковым чеховского паратекста, когда дополнительные пространственные характеристики — свет и звук — позволяют увидеть разграничение двух типов пространства: внешнего и внутреннего.

В заключение обратимся к цитатному уровню. «Цитатой — в широком смысле — можно считать любой элемент чужого текста, включённый в авторский текст»; а «цитата в финале <...> оказывается в сильной позиции. <...> ...финальная цитата заставляет читателя, как правило, ретроспективно переосмыслить весь текст»⁶.

В финале пьесы «Дни Турбиных» звучат слова Лариосика: «Мы отдохнём, мы отдохнём!» Слова эти, как известно, цитата из чеховского «Дяди Вани». Любая цитата позволяет подключить к смыслам текста-реципиента смыслы текста-источника. Два текста вступают во взаимодействие, два финала вступают в отношения корреляции. Мы начинаем смотреть через призму финала «Дяди Вани» на финал «Дней Турбиных», соотносить обе пьесы.

В данной работе мы не будем пытаться указывать смыслы, порождаемые таким соотнесением, а только ограничимся констатацией потенциальной смысловой корреляции текста-источника и текста-реципиента, их взаимообогащения.

Итак, мы описали некоторые моменты взаимодействия драматургии Михаила Афанасьевича Булгакова с чеховскими драмами на двух уровнях, которые мы условно назвали формальным и цитатным. На первом уровне мы рассмотрели списки действующих лиц «Дней Турбиных» и «Вишнёвого сада» как способы экспликации авторской концепции пространственно-временного континуума; на материале ремарок, предваряющих действия в «Трёх сёстрах» и «Днях Турбиных», — совмещение двух точек зрения: авторской и персонажной, эксплицируемых путём разрушения границ между пространствами. Второй уровень — цитатный — позволяет нам переосмыслить пьесу Булгакова через призму чеховского «Дяди Вани», что опять же, как следствие, влечёт за собой вывод о присутствии чеховского начала в «Днях Турбиных».

Тем не менее, при сравнении этих драматургов нельзя оставить без внимания тот факт, что, используя чеховскую традицию, Булгаков вносит свои элементы, отсутствующие у Чехова. Наглядным примером тому послужило введение «полноценного» пространственно-временного континуума уже в списке действующих лиц «Дней Турбиных» — и это лишь один из многочисленных примеров, позволяющий проиллюстрировать закономерность.

Примечания

1. Варениченко Т.В., Никипелова Н.А. Чехов и Булгаков: эпистолярная форма повествования // Чеховские чтения в Ялте: Чехов и XX век. М., 1997. С. 37.

2. Титкова Н. Чеховская традиция в поэтике драмы М.А. Булгакова // Молодые исследователи Чехова. М., 1998. С. 240.

3. Ивлева Т.Г. Автор в драматургии А.П. Чехова. Тверь, 2001. С. 6, 46.

4. Там же. С. 16.

5. Там же. С. 30.

6. Фоменко И.В. Цитата // Введение в литературоведение. М., 2000. С. 496, 504.