В декабре 2004 года, в филиале Малого Театра, я смотрела пьесу Чехова «Три сестры» в постановке Петра Фоменко. Это был первая постановка «Трёх сестёр», которую я видела, и мне показалось, что она адекватна, элегантна и интересно раскрывает смысл пьесы.
Один из очевидных приёмов в спектакле Фоменко — мелкое, но постоянное разрушение театральной иллюзии и в то же время утверждение театральности.
Сценография спектакля создаёт театральное пространство, которое чётко отделено от зала и от зрителей. Сцена представляет собой коробку, более или менее закрытую. Металлическая конструкция, хотя и лёгкая, окружает персонажей и явно отчуждает их от зрительного зала. В начале спектакля отгороженность сцены особенно чувствуется из-за занавесок, которые закрывают сцену. Несмотря на то, что занавески прозрачные и сквозь них ясно видны все лица и то, как персонажи переходят из одного сценического пространства в другое, т. е. почти в зал, создаётся впечатление, что герои как будто находятся в золотой клетке.
Присутствие самого Чехова на сцене — это второй приём укрепления театральности. С правой стороны сцены стоит письменный стол, за которым писатель во время спектакля пишет диалоги «Трёх сестёр». Персонажи на протяжении всего спектакля обращаются к нему, консультируются, спрашивают совета. Сам Чехов прерывает пьесу и регулярно нарушает правила театральной иллюзии, он то и дело входит на сцену и говорит: «пауза». Тогда все персонажи останавливаются и несколько секунд глядят на Чехова.
Таким образом, Фоменко подчёркивает, что всё действие — это только театр и что действующие лица просто куклы. Но чьи куклы? Не совсем понятно. Когда Ирина, в конце пьесы, спрашивает: «Что делать?», обращаясь к самому Чехову, он в ответ пожимает плечами. Если Ирина не любит Тузенбаха, то даже тот, кто создал весь этот театр, ничего не может поделать. Ему нечем помочь своим собственным созданиям.
Разрушая театральную иллюзию и одновременно укрепляя театральность, Фоменко показывает, что все персонажи Чехова — куклы и что они играют печальную комедию жизни. С начала третьего действия у зрителей перед глазами три куклы. Они, конечно, обозначают многое, но прежде всего они, очевидно, говорят, что вся пьеса — большая игра, происходящая в каком-то нереальном детском мире.
Фоменко превращает сцену в какой-то кукольный дом взрослого размера. Ирина представлена в этой постановке как маленькая девочка, которая ещё не выросла, и Чебутыкин вечно предлагает ей соску.
Даже стремление всех к работе, которая кажется единственной возможностью спасения, превращается во что-то смешное, похожее на детскую шутку.
Военные, которые являются неотъемлемой частью дома трёх сестёр, похожи на бумажных солдатиков. Солёный, который загримирован под Лермонтова, как будто сделан из папье-маше. Солёный, Чебутыкин, Маша и Вершинин ритмизуют пьесу, постоянно произнося смешные и странные звукоподражательные слова, бессмыслицу, они ведут себя как заводные игрушки, куклы.
Фоменко часто подчёркивает, что жизнь трёх сестёр — игра. Например, когда все ждут ряженых, начинается игра под музыку. Самые трагические события в жизни трёх сестёр тесно смешиваются с элементами детского мира. Тузенбах, прощаясь с Ириной, за несколько минут перед смертью, играет со своей шляпой. Он, как кукла, наполовину одет как солдат, наполовину в штатском. Его прощание с Ириной происходит на фоне военной музыки — на сцене звучит не печальная, а совсем даже весёлая и парадная музыка, точно музыка опереточных военных.
По-моему, Фоменко мастерски использует зрительные образы. Например, свадебная шляпа Ирины: она слишком большая, похожа на пирог и совершенно не подходит Ирине. Её, в конце концов, положат на самовар, на котором она повиснет как неуместный, никчёмный предмет.
Коляска, где спит Бобик, племянник трёх сестёр, похожа на игрушку, куда взрослые прячут бутылку спирта.
В этом вечном детском мире Ольга, Маша и Ирина ничего не выбирают и остаются как куклы, направляемые кукловодом. Заключение для Фоменко принадлежит кукловоду Чехову, который объявляет, что в сведущий раз он постарается написать более комическую пьесу.
По-моему, постановка Фоменко удачна в том смысле, что она — органичное сценическое воплощение не только пьесы «Три сестры», но и важных моментов всего творчества Чехова.
Смешение комического и трагического — в центре постановки Фоменко. Мир вечного детства, в котором живут персонажи, их детское поведение и в то же время разочарование в жизни — всё это производит на зрителей одновременно и комическое, и трагическое впечатление.
К тому же, сознательная театральность некоторых сценических элементов позволяет сказать вслед за Шекспиром: «весь мир — театр». Театральность также объясняет, что творчество Чехова — это не какая-то «camera obscura», которая просто отражает реальность буржуазной жизни. Часто Чехова ставят очень мелодраматично, акцентируя внимание на серьезных метафизических вопросах. Эти вопросы, несомненно, есть в пьесе Чехова. Однако Чехов умел ставить эти вопросы легко, с юмором, что удалось передать режиссёру Фоменко.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |