От нашего корреспондента в Мадриде — очень неожиданный спектакль режиссера Карлеса Альфаро «Мы были тремя сестрами» («Eramos tres hermanas» — El Teatro de La Abadia). Вариация на тему Чехова, написанная известным испанским драматургом Хосе Санчесом Синистерой, предполагает, что роли трех сестер играют семидесятилетние актрисы.
О чем сегодня нам говорят персонажи Чехова? В чем они для нас знаковые? Какой смысл обретают все вопросы, которые они нам задают, в сегодняшнем мире, после всех катастроф, войн и исчезновения утопий? Вот несколько тем, которые испанский драматург Хосе Санчес Синистера переложил «на музыку» в своей версии «Трёх сестёр». Версии, которой дирижирует рукой мастера режиссер Карлес Альфаро и которую исполнили три виртуозные актрисы — Джульетта Серано, Мариана Кордеро, Мамен Гарсия. Версия «Трёх сестёр», предложенная Хосе Санчесом, ни в коей мере не может рассматриваться как предательство или сужение смысла, даже если сам драматург считает ее «резким хирургическим вмешательством, сводящим действующих лиц к необходимому минимуму, вырезающим целые сцены, диалоги, темы и подтексты, которые пересекают микрокосм, одновременно хрупкий и филигранный, чеховской пьесы». В процессе сокращений, конденсации материала пьесы, сконцентрированной теперь на персонажах трех сестер, Хосе Санчес добавляет им реплики других персонажей, которые исчезли, отрывки из дидаскалий, цитаты из самого Чехова и из рецензий на пьесу. Короче, в этих «вариациях Гольдберга» на тему «Трёх сестёр» он воспроизводит отражение пьесы одновременно через контекст взглядов самого автора на свое произведение и взгляда, которым мы, читатели, смотрим на пьесу, на ее персонажей и неблагополучие их жизни столетие спустя. Почему они так хотят вырваться из мира, в котором живут? О каком мире они мечтают? В чем видят смысл жизни? Не кажется ли она им безнадежно абсурдной? Не выдают ли вопросы, которыми они себя мучают, глубокое отчаяние, не есть ли проявление экзистенциальной тоски искусственная необходимость вцепиться в надежду об очень далеком будущем, когда человечество станет лучше или, по крайней мере, в близкой перспективе, в бегство отсюда, хотя бы в Москву?..
«Это часто напоминает диалоги глухих, — говорит Хосе Санчес Синистера, — монологи, которые падают в пустоту, остановившееся время, которое тормозит драматическое действие, ощущение хоральности, паузы, — все это симптомы больного общества и стерильного общения, приводящие к диагнозу: перед нами группа людей в состоянии выпадения из истории. Как три сестры, которые кажутся выпавшими из времени и вынуждены все время мысленно возвращаться в прошлое. Может быть для того, чтобы понять, ради чего мы живем, ради чего страдаем?» Все те вопросы, которыми задается в своих пьесах Беккет.
Для Ольги, Маши и Ирины, не способных жить в настоящем, прошлое парадоксальным образом превращается в единственно возможное для них будущее. Именно поэтому на роли трех сестер как автор в своем тексте, так и режиссер спектакля предлагают семидесятилетних актрис, за плечами которых длинная прожитая жизнь, и они в известном смысле здесь — зрительницы собственной жизни. Эта своеобразная дистанция заявлена как в самом тексте Санчеса, своего рода «лабиринте памяти», так и в постановке Карлеса Альфаро, который превращает его в «лабиринт голосов и пауз». Мизансцена по своей структуре напоминает музыкальную партитуру, в которой «tempo», «crescendo», почти хореографическая выстроенность пластики, все организовано по принципу da capo al fine, повторяемости, чтобы закончиться, как заклинанием, призывом «В Москву!», который сначала произносит одна героиня, потом все вместе поют хором, аккомпанируя себе на пианино. «В Москву!» поется на разный манер, например, в форме джазовой импровизации «I want to go to Moscow» или на мотив известной французской песенки «Que reste-t-il de nos amours». Ирония, ностальгия, смешанная с юмором, принцип остранения ничего не отнимают у драмы, напротив, заставляют еще сильнее почувствовать трагизм судьбы трех этих женщин.
Спектакль играют на прямоугольнике сцены, расположенной бифронтально. Вся сценография сводится к роялю, трем стульям и двум креслам, типичному пространству и времени театра, между иллюзией и реальностью, времени прошлой жизни, к которой без конца возвращаются и от которой невозможно оторвать себя. Карлес Альфаро прекрасно передает эту театрализацию прошлой жизни, например, в финале, через повторение одного и того же эпизода, как если бы это была театральная репетиция, или заставляя актрис время от времени играть по книге. Способ обозначить дистанцию, открыто заявить театральность и включить сценическое действие в перспективу самой чеховской пьесы, как она была написана автором. Вневременные костюмы, с некоторыми деталями, отсылающими к эпохе Чехова, полностью соответствуют режиссерской трактовке.
Великолепная игра трех актрис, которые существуют между экспрессивностью и иронической отстраненностью, между субъективностью и взглядом на происходящее как бы извне. Очень удачный спектакль, который предлагает нам квинтэссенцию пьесы и всего чеховского мира. Мира, который нам так странно близок.
Перевод Екатерины Богопольской
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |