Пласт чеховских драматургических произведений наиболее значим для понимания художественного пространства А.П. Чехова, его мировоззрения. Исследовать чеховский драматургический текст — это значит описать важнейшую составляющую чеховской картины мира.
В современной лингвистике драматургический текст А.П. Чехова является важным объектом изучения. Обращаясь к творчеству писателя, исследователи находят воплощение в его текстах тех культурно значимых смыслов, которые несут в себе ценностное содержание.
Постоянное обсуждение проблемы понимания или непонимания главными героями чеховских пьес позволяет выдвинуть гипотезу о значимости идеи понимания в концептуальном чеховском пространстве.
Многие лингвисты обращали внимание на осложнённую коммуникацию в чеховских текстах. Так, А.Д. Степановым проанализированы случаи постоянного нарушения коммуникации («отсутствие контакта»), к которым учёный относит: прерывистость любовных объяснений, длительное молчание, речевые дефекты, «диалог глухих» и т. д. [Степанов 2005]. Подобные наблюдения встречаются и у Анны Енджейкевич [Jędrzejkiewicz 2000], которая также приводит последовательный анализ причин, послуживших нарушению общения между героями чеховских произведений. Н.А. Кожевникова, анализируя пьесу «Чайка», делает важное наблюдение: «Реплики, следующие в «Чайке» друг за другом, свидетельствуют о непонимании персонажей неоднократно» [Кожевникова 2011: 359]. Обращая внимание на ремарку пауза и многоточие, М.Л. Ковшова пишет, что они отмечают «некоммуникативные зоны в тексте и тем самым обнаруживают одну из глубинных идей чеховского текста — непонимание» [Ковшова 2012: 284].
Однако эти и другие исследователи в своих работах подробно не сосредоточиваются на проблеме понимания / непонимания у Чехова, которая, по нашему мнению, является как раз главной, ключевой в чеховском драматургическом тексте.
Как представляется, исследование проблемы понимания в пьесах А.П. Чехова должно начинаться с главного — лингвистического анализа грамматической экспликации основного глагола (понимать) в его ассертивной (утвердительной) и негативной (отрицательной) форме.
Чеховскому драматургическому тексту свойственно употребление глагола понимать в форме индикатива. Приведу несколько примеров из разных пьес:
Понимаю я царя Эдипа, выколовшего себе глаза! Как я низок и как глубоко познаю свою низость! (С XI, 177);
Я тебя не понимаю. Это уж целый год продолжается. Отчего ты изменился? (С XII, 19);
Так страшно, как никогда не было! (Оглядывается.) Мне кажется, что я его не понимаю и никогда не пойму (С XII, 66).
В пьесах А.П. Чехова есть отдельные примеры глагола понимать в повелительном и сослагательном наклонениях, однако их число незначительно. Представляется, что доминирование формы изъявительного наклонения для глагола понимать обусловлено разными причинами. Одна причина видится в сценических законах постановки драматургического текста, в котором как понимание, так и непонимание происходит «здесь и сейчас».
Думается, что индикативная форма с характерным ей значением реальности [Русская грамматика 1980: т. 1, § 1473], выражающей реальное действие [Бондарко 1971: 131], способствует экспликации искренности героев Чехова, их интенцию прямо сообщить о своих чувствах, реально переживаемых, чему способствует индикативная форма глагола, соединяющая сам момент речи и эмоциональное состояние говорящего.
Изъявительное наклонение сосуществует с категорией времени. Она также имеет свои доминирующие для лексемы понимать формы выражения у Чехова.
Глагол понимать употребляется чаще в настоящем времени в синтаксической функции предикатива. Наиболее частотной оказывается форма настоящего времени, обладающая значением одновременности по отношению к моменту речи.
Проиллюстрируем этот факт несколькими примерами:
К чему, к чему! Боже мой, я ничего не понимаю... Шурочка, не надо!.. (С XII, 42);
Хуже всего, что я в каком-то чаду и часто не понимаю, что я пишу... (С XIII, 30);
Мне нужно говорить с кем-нибудь, а жена меня не понимает, сестер я боюсь почему-то, боюсь, что они засмеют меня, застыдят... (С XIII, 141).
Реже отмечены употребления глагола понимать в функции предикатива прошедшего или будущего времени.
С категориями наклонения и времени тесно связана категория лица. Для чеховского драматургического текста оказывается характерным функционирование глагола в форме 1 лица ед. ч., в то время как формы 2 или 3 лица оказываются незначительными по количеству словоупотребления.
Непосредственная отнесённость действия к говорящему, субъекту действия выражается формой 1 лица [Русская грамматика 1980: т. 1, § 1520; Бондарко, Буланин 1967: 142]. Соответственно говорящий является центральной фигурой речевого акта. И отнесённость действия к одному субъекту, на что указывает форма единственного числа, противопоставляет говорящего, он выступает в оппозиции «один — не один».
Приведём несколько примеров:
1 лицо: Тоска? понимаю, понимаю... Знаешь что, Коля? Ты попробуй, как прежде, петь, смеяться, сердиться... (С XII, 19); Отчего? (В раздумье.) Не понимаю... Вы здоровы, отец у вас хотя и небогатый, но с достатком (С XIII, 5).
2 лицо: Всякой девушке скорее понравится неудачник, чем счастливец, потому что каждую соблазняет любовь деятельная... Понимаешь? Деятельная (С XII, 58); Ты не понимаешь его, Константин. Это благороднейшая личность... (С XIII, 38).
3 лицо: А ты, Николаша, начихай на все да поезжай к нам. Шурочка тебя любит, понимает и ценит (С XII, 51); И мама не понимает! Сядем на вокзале обедать, и она требует самое дорогое и на чай лакеям дает по рублю (С XIII, 201).
Отмеченная нами в пьесах частотность именно глагольной формы 1 лица ед. ч. для чеховского текста указывает на актуальность понимания для действия, для героя. Высказывание ориентировано не на адресата, а на адресанта — речь постоянно идёт о себе, о 1-м лице. Речь от первого лица эксплицирует обращённость героев на себя, их автокоммуникацию и тем самым отсутствие коммуникации с другим. Чеховские персонажи адресуют свою речь не столько другому, сколько себе, при этом полностью — как это бывает только перед самим собой — открывают свои чувства и эмоции. С другой стороны, эта готовность раскрыться может быть интерпретирована как движение к пониманию, стремление к сближению, и прежде всего — эмоциональному, к созданию подлинного диалога.
Итак, идея понимания у Чехова грамматически эксплицирована в ядерной для данной идеи лексеме понимать. Анализ специфики её употребления в чеховском драматургическом тексте позволяет сделать вывод, что понимание — это состояние, в котором пребывает, как правило, один субъект действия, и оно является длительным и реально осуществляемым. Отметим, что А.П. Скафтымов писал о драмах Чехова: «...обрисовка каждого действующего лица состоит в показе несоответствия между его субъективно-интимным состоянием и тем, как это состояние воспринимается и понимается другим лицом, его невольным антагонистом» [Скафтымов 1972: 348]. Эти наблюдения Скафтымова, на наш взгляд, служат справедливым подтверждением, что за репликами персонажей стоит одиночество, неспособность понять и невозможность быть понятым. Герои постоянно говорят как бы сами с собой, будучи не в состоянии понять друг друга, но при этом они всё время исповедуются друг перед другом. Таким образом, мы отмечаем, что идея понимания оказывается существенной для трактовки чеховского творчества.
Литература
Бондарко А.В. Вид и время русского глагола (значение и потребление). М., 1971. 239 с.
Бондарко А.В., Буланин Л.Л. Русский глагол. Л., 1967. 192 с.
Ковшова М.Л. Не совсем слова в драматическом тексте Чехова // Критика и семиотика. Новосибирск; М., 2012. С. 280—295.
Кожевникова Н.А. Стиль Чехова. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2011. 487 с.
Русская грамматика. Т. 1: Фонетика. Фонология. Ударение. Интонация. Словообразование. Морфология / Н.Ю. Шведова (гл. ред.). М.: Наука, 1980.
Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей: Статьи и исследования о русских классиках. М.: Худож. лит., 1972. 544 с.
Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М.: Языки славянской культуры, 2005. 400 с.
Jędrzejkiewicz Anna. Opowiadania Antoniego Czechowa — Studia nad porozumiewaniem się ludzi. Warszawa: Studia Rossica, 2000. (Instytut Rusycystyki Uniwersytetu Warszawskiego, Studia Rossica IX). 268 s.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |