Первые печатные результаты исследовательского обращения ученого к творчеству Чехова-драматурга пришлись на послевоенные годы, когда в 1946 году появилась статья о «Вишневом саде» [Скафтымов 1946: 3—38], а спустя два года вышел из печати подготовленный им в составе двадцатитомного Полного собрания сочинений писателя XI том «Пьесы (1885—1904)» [Чехов 1948: 506—629]. Эта сторона освоения А.П. Скафтымовым драматургии Чехова фронтально никем не исследовалась, тогда как она представляет несомненный интерес для ознакомления с творческой лабораторией ученого. Определенные подвижки такого рода содержались лишь в позднейших воспроизведениях некоторых его рукописей из части личного архива, в свое время переданной кафедре русской литературы Саратовского университета А.П. Медведевым, который, имея в виду эти материалы, впоследствии частично опубликованные К.Е. Павловской, Г.Н. Антоновой, А.А. Гапоненковым и другими, свидетельствовал: «Помимо пометок к пьесе «Чайка», в черновых набросках исследователя есть рабочие заготовки и к другим пьесам: «Иванову», «Лешему», «Дяде Ване». По-видимому, он намеревался написать книгу о драматургии Чехова» [Методология 1984: 192]. В своем сообщении мы остановимся только на комментариях к «Иванову» и на статье о «Вишневом саде», основательно изученной, но, насколько нам известно, никогда не рассматривавшейся с точки зрения ее текстологии и хотя бы общего сопоставления с комментариями А.П. Скафтымова в изданиях текста пьесы 1948, 1950, 1956 и 1963 годов.
1
Пьесе «Иванов» исследователь уделил особое внимание, сопоставимое разве что с «Вишневым садом». По установленной для XI тома 1948 года структуре сначала давался перечень всех источников текста — рукописных, постановочных, печатных. Затем сообщались сведения из творческой истории пьесы, отклики на нее и далее все стадии ее авторской переработки с вариантами и всеми исправлениями. Никаких пояснений, касающихся смысла переделок и их связей с производившимися изменениями в общем движении замысла и характеристике персонажей, эти данные не содержали, сохраняя исключительно фактическую сторону работы Чехова с текстом.
До выхода из печати XI тома А.П. Скафтымов опубликовал в Саратове [Скафтымов 1948: 339—355] и Ленинграде [Скафтымов 1948: 202—211] две близкие по содержанию статьи о пьесе. Нужно полагать, к этому же времени относится его намерение обобщить свои наблюдения о Чехове-драматурге, выразившееся в публикациях 1946—1948 годов, а также в незавершенной работе «Драмы Чехова» [Скафтымов 2000: 132—147], включенной в состав трехтомника А.П. Скафтымова [Скафтымов 2008: 317—344]. В каждой из этих работ ученый неизменно касается драмы «Иванов», не меняя своей основной интерпретации текста.
В комментариях к «Иванову» в X томе (1950) А.П. Скафтымов в соответствии, вероятнее всего, с редакционными требованиями кратко изложил свое понимание концепции пьесы. Это был небольшой абзац, который и приводим полностью: «Источником драматического положения героя (Иванова) в пьесе является не какое-либо частное обстоятельство и не поведение отдельных людей, а вся действительность в целом. Иванова губит его «болезнь», причиной которой являются дурные условия русской общественной жизни, они сломили его волю, поселили в его душе безверие и чувство беспросветности. В борьбе с дурно устроенной действительностью у Иванова не хватило сил, он быстро «утомился». Отсюда возникают все дальнейшие особенности его поведения. Для Чехова Иванов не является морально порочным, он жизненно негоден, даже вреден, но, если выразиться языком Львова, он не «подлец». Следствия его непригодности к жизни ужасны и для него и для окружающих (судьба Сарры и пр.). Виновник несчастий, Иванов освещается и как жертва действительности, и тем самым образ, воплощающий нечто жизненно отрицательное, получает не только обличительный, но и драматический смысл» [Чехов 1950: 368—369]. Комментарий с незначительными сокращениями сохранен и в последующих изданиях [Чехов 1956: 467; Чехов 1963: 671].
О своем согласии участвовать в издании 1963 года А.П. Скафтымов писал Ю.Г. Оксману 6 января и 27 декабря 1960 года: «Сначала они, — сообщал он о редакторах во втором письме, — просили разрешения перепечатать примечания с предыдущего издания. Потом стали требовать всяких дополнений <...> Я вынужден как-то реагировать. Главное разногласие, я вижу, состоит в том, что для них примечания — средство воспитания читателя, а для меня — фактический справочник и только. Их поползновениям к пропаганде того-сего я вынужден сопротивляться» [А.П. Скафтымов 2010: 307—308].
Тем не менее, комментарий был несколько расширен за счет саратовской статьи 1948 года, претерпевая лишь мелкие стилистические поправки, а последняя важная для нас фраза цитируемого выше фрагмента выглядела теперь так: «Однако всем ходом пьесы показано, что Иванов, с одной стороны, виновен в слабости, в отказе от дальнейших идейных поисков, — а с другой стороны, является жертвой действительности. Образ его имеет не только обличительный, но и драматический смысл» [Чехов 1963: 671]. Значение сделанного изменения открывается при сравнении с саратовской статьей 1948 года, в которой читаем: «Виновник несчастья освещается как жертва той же действительности, и образ, воплощающий нечто жизненно-отрицательное, приобретает не обличительный, а трагический смысл» [Скафтымов 1972: 440]. В комментариях 1950, 1956 и 1963 годов уточнено: «...не только обличительный, но и драматический смысл» [Чехов 1950: 369; 1956: 467; 1963: 671]. Как видим, исследователь акцентирует мысль о присутствии в пьесе обличительного элемента, тем самым более полно выявляя авторскую концепцию образа Иванова и пьесы в целом.
В этой связи отметим, что во всех статьях А.П. Скафтымова, напрямую или косвенно связанных с характеристикой «Иванова», ни разу не упомянуто первоначальное авторское обозначение пьесы комедией, хотя сведения об этом приведены им же почти с исчерпывающей полнотой в комментариях к XI тому 1948 года. И только в статье о «Вишневом саде», начинающейся рассуждениями о специфической для Чехова совмещенности жанров комедии и драмы, сказано: «Первая пьеса «Иванов» названа драмой, однако Чехов называл ее и комедией, несмотря на то, что, меняя частности, она по всем редакциям оканчивалась смертью героя» [Скафтымов 1972: 340].
Известно, что о создании «Иванова» как комедии Чехов объявил печатно в 1887 году в газете «Новое время» через брата Александра, который отвечал 9 октября: «Известие о твоей комедии «Иванов» встречено в редакции весьма сочувственно» [Письма А.П. Чехову 1939: 177; Чехов 1948: 510]. В первоначальном тексте, сохранившемся в виде машинописной копии, значится: «Иванов. Комедия в 4-х действиях». Здесь же вместо зачеркнутого «комедия» сверху написано «драма» и стоит дата цензурного разрешения: 6 ноября 1887 года [Чехов 1948: 511]. Близок к этому времени текст, отлитографированный в Москве с цензурной датой 10 декабря 1887 года. Оба текста «почти тождественны» [Чехов 1948: 511], и оба названы «комедией» [Летопись 2000: 357]. Таким образом, можно утверждать, что на этом этапе замена слова «комедия» на «драму» никакого влияния на содержание пьесы не оказала, и вплоть до конца 1887 года театры имели дело именно с комедией, даже если афиши извещали о драме.
Пьеса создавалась для московского театра Ф.А. Корша, как явствует из письма Чехова к Н.М. Ежову от 27 октября 1887 года. «Иванова, — писал здесь Чехов, — будет играть Давыдов, который, к великому моему удовольствию, в восторге от пьесы, принял ее горячо и понял моего Иванова так, как именно я хочу...» [П II, 139; Скафтымов 1972: 437]. Иными словами, Чехову близка трактовка образа в пьесе, обозначенной пока как комедия. Постановка пьесы у Ф.А. Корша состоялась 19 ноября 1887 года.
Первую публикацию текста осуществил журнал «Северный вестник» (1889. № 3) с подзаголовком: «Драма в 4 действиях» [Чехов 1948: 510]. С этим жанровым обозначением она вошла во все последующие издания.
В саратовской статье 1948 года, посвященной ранним редакциям «Иванова», автор сосредоточен на выяснении своеобразия чеховского драматического конфликта, который строится на понятии «невольной вины», когда драматическое положение персонажа обусловлено всей русской действительностью в целом. Работа ученого над первой пьесой Чехова справедливо оценена в науке как «исследование точки перехода от «дочеховской» художественной системы к чеховской» [Тамарченко 1993: 267; Скафтымов 2008: 531]. Но при этом «Иванов» истолковывался, прежде всего, как драма, вне специального внимания оставалась его комедийная сторона, соотнесение которой с очевидно выраженным драматическим конфликтом рассматривалось исследователем, но не по отношению к «Иванову», а к другой пьесе — «Вишневому саду», определяя своеобразие драматургии Чехова.
С опорой на выводы А.П. Скафтымова о соотношении комического и драматического в драматургии Чехова внимательнее рассмотрим пьесу «Иванов» с этой точки зрения.
Уже первые три сцены «Иванова» заключали в себе соединение всех основных тем пьесы, представленных пока в полукомической разработке, а впоследствии получивших драматическое и трагическое разрешение. Так, тема будущей смерти героя (застреливается из револьвера) находит выражение в открывающей пьесу юмористической сцене, по словам Иванова, «глупой шутке», когда подвыпивший управляющий его имением Боркин подкрадывается к читающему в саду книгу Иванову, прицеливаясь из ружья ему в лицо. Далее следует настойчивое шутовское обыгрывание Боркиным слов о будто бы открывшемся у него пороке сердца («каждую минуту могу скоропостижно умереть» [Чехов 1948: 16]. Затем цепочку комедийного составила в той же сцене обращенная к Иванову просьба Боркина ссудить небольшую сумму в 82 руб. для неотложной выдачи рабочим, когда Боркин, получив отказ («И что у вас за отвратительная манера приставать ко мне именно тогда, когда я читаю, пишу или...»), насмешливо комментирует несостоятельность претензии на передовое ведение большого имения: «Помещики тоже, чорт подери, землевладельцы... Рациональное хозяйство... Тысяча десятин земли — и ни гроша в кармане... Винный погреб есть, а штопора нет...» [Чехов 1948: 17]. В параллель темам смерти и денег, и тоже в комическом ключе, возникает во второй сцене первого же действия любовная тема, которая открывается приказанием Боркину Анны Петровны, жены Иванова, доставить на крокет сена, чтобы, как она предложила мужу при свидетелях, «на сене кувыркаться» [Чехов 1948: 18]. Эта получающая комедийный смысл центральная тема пьесы переходит здесь же к неожиданной и потому совершенно смехотворной, бесшабашной идее полупьяного Боркина жениться на молодой состоятельной помещице-вдове Марфе Бабакиной с тем, чтобы половину или даже все приданое отдать Иванову [Чехов 1948: 18]. Так в комическом контексте предстает еще и тема женитьбы, драматически определившая затем отношения Иванова и юной Саши Лебедевой, а также шестидесятидвухлетного графа Матвея Семеновича Шабельского и, по совету Боркина, Марфы Бабакиной. Завязанные в один сценический узел заглавные темы пьесы, настраивающие в самом ее начале на шутливое, комедийное их восприятие, не теряют его в каких-то своих поворотах и в дальнейшем, когда сюжет произведения все больше насыщается драматическими ситуациями, и это сочетание разнообразных явлений действительности представлялось самому Чехову, словами А.П. Скафтымова, сказанными по другому поводу, «в свете общего функционально взаимно определяющего единства» [Скафтымов 1972: 407—408].
Например, неизменно вызывают улыбку напоминания о «кружовенном варенье», символизирующем застылость далеко не сладкой, унылой, пошлой и скучной жизни. Смеется над самим собою Иванов, когда, открываясь влюбленной в него Саше Лебедевой, сравнивает себя с Гамлетом, Манфредом и «лишними людьми», понимая всю внутреннюю позорную насмешливость таких сближений: «стыд гнетет меня, и я страдаю». Слушая его, Саша «шутя, сквозь слезы», как отмечено в чеховской ремарке, предлагает бежать в Америку [Чехов 1948: 44]. Анна Петровна «смеется и плачет», когда сначала отговаривает, а потом просит мужа ехать к Лебедевым, чувствуя, что потеряла его любовь [Чехов 1948: 27]. Воздух пьесы постепенно наполняется тоской и скукой, болезненную тягость которой ощущают буквально все персонажи пьесы. «Господи, какая скука, помереть можно!», — восклицает даже Бабакина, интересы которой не идут дальше рассуждений о выигрышных билетах [Чехов 1948: 31, 32]. Но восприятие скуки может и усложниться. Та же Бабакина, воодушевленная мыслью стать графиней: «Какая скука! (Хохочет.) Какая скука! Все ходят и сидят, как будто аршин проглотили! От скуки все косточки застыли» [Чехов 1948: 46]. Развеселившее было Боркина и Бабакину намерение женить Шабельского, несколько оживившее чувства персонажей, скоро обернулось полным крахом и лишь подчеркнуло драматическую непобедимость скуки. Сообщение врача Львова о неизбежной смерти Анны Петровны от чахотки Шабельский обращает в шутку: «...какой ученый открыл, что при грудных болезнях дамам бывают полезны частые посещения молодого врача?», — и на резонное замечание о неуместности подобных намеков только усугубил впечатление от шутовства, возникшего в трагической ситуации: «Я не могу допустить мысли, чтобы живой человек вдруг, ни с того, ни с сего, умер» [Чехов 1948: 51]. Критик П.П. Перцов в статье о Чехове-прозаике, упоминая и о пьесе «Иванов», писал о «комических ее лицах», а известный философ Лев Шестов утверждал, что в «Иванове» идею, представляемую как служение человека высшей цели, как мировоззрение, Чехов «сопровождает самыми отборными насмешками» [А.П. Чехов 2002: 198, 580].
По мере того, как обостряется ощущение нарастающего драматизма жизни героев пьесы, накапливается характерный, в том числе и для комедийного жанра, обличительный смысл изображаемого, о котором А.П. Скафтымов сказал в комментариях к пьесе в изданиях 1950, 1956 и 1963 годов. Не случайно Чехова постоянно волновало восприятие образа Иванова актерами, режиссерами и критикой. Собранные А.П. Скафтымовым оценки включены в комментарии к XI тому в издании 1948 года, но ни один из приведенных отзывов не затрагивал характеристики комедийного. По заключению исследователя, Чехов в процессе работы над пьесой усиливал драматическое ее содержание, писателю «важно было не допустить сочувствия к пессимизму Иванова и в то же время не делать Иванова морально виноватым», «смягчались и сглаживались все места, где сам Иванов говорит о себе в отрицательном смысле», переделками было достигнуто «необходимое Чехову сложное соотношение между сочувственными и несочувственными элементами в оценках Иванова» [Скафтымов 1972: 443, 447, 448—449].
2
Самый подробный комментарий к «Вишневому саду» с детальным воспроизведением вариантов текста выполнен А.П. Скафтымовым для XI тома Полного собрания сочинений и писем Чехова [Чехов 1948: 595—605]. Известная статья ученого «О единстве формы и содержания в «Вишневом саде» Чехова» датирована двумя годами раньше, и в части, посвященной истории создания произведения, не могла включать все богатство данных, которые были наработаны для целей комментария. Поэтому изучение статьи обязано с необходимостью учитывать этот уникальный труд, вмещающий тщательные библиографические и архивные разыскания. Подобная задача может составить содержание самостоятельного исследования.
Другая сторона освоения статьи А.П. Скафтымова о пьесе касается ее текстологии, которая, насколько нам известно, специально никогда не проводилась. Первопечатный текст статьи 1946 года, являющийся также и первоисточником, впервые подвергся пересмотру самим автором для его книги «Статьи о русской литературе», выпущенной в 1958 году. Первое посмертное переиздание статьи, состоявшееся в 1972 году, осуществлялось с этой публикации без всяких изменений, за исключением ссылок на некоторые источники, переведенные на современные издания [Скафтымов 1972: 527]. В свою очередь редакция статьи 1972 года послужила основанием для включения ее в трехтомник Собрания сочинений ученого [Скафтымов 2008]. Проведенное нами текстологическое обследование статьи опиралось на сопоставление первоисточника с изданием 1972 года.
Существенной перемене подверглась структура статьи. Вместо 11-ти ее частей А.П. Скафтымов оставил 9: 1-ая была исключена целиком, 9-ая объединена с 10-ой, которая начиналась со слов «В «Вишневом саде» осуждается весь порядок, весь уклад старой жизни» [Скафтымов 1972: 375]. Других структурных изменений не производилось.
Текстуальных поправок очень немного. Приведем их все, сохраняя нумерацию частей статьи по изданию 1972 года. Сначала дается написание по изданию 1972 года, затем по первопечатному тексту 1946 года. В скобках указаны страницы и число строки сверху или снизу по изданию 1972 года.
Часть 1. встречаются → встречается (342, 6 св. Опечатка).
Часть 2. психологическое → психическое (350, 13 св.).
Часть 3. Симеонова-Пищика → Сименова-Пищика (354, 6 сн.). Опечатка.
окружающих → окружающих и одиноким (356, 4 св.).
Часть 6. Что их разрывает? → Что разрывает? (359, 21 сн.).
Часть 7. Симеонов-Пищик → Сименов-Пищик (364, 1 сн.). Опечатка.
надеждах → надеждах и ожиданиях (365, 12 св.).
бессодержательности уходящей → бессодержательности и бесплодности ненужно уходящей (367, 19 сн.).
Часть 9. в борьбе с эксплуататорами. Чехов этой реальной силы → в борьбе с эксплоататорами. Рабочее движение уже «стало выделять из своей среды способных руководителей и организаторов, твердо отстаивавших интересы рабочего класса» (История ВКП(б). Краткий курс. 1936, стр. 10). К тому времени В.И. Ленин уже «указал путь борьбы рабочего класса, определил его роль как передовой революционной силы общества, определил роль крестьянства как союзника рабочего класса» (Там же, стр. 21). Чехов этой реальной силы (380, 5 св.)
Изъятая 1-я часть статьи А.П. Скафтымова «О единстве формы и содержания в «Вишневом саде» Чехова», исключенная самим автором при перепечатке в 1958 г. и не учитываемая в примечаниях ни к одному из последующих изданий его сочинений, занимала с. 3—6 в первопечатном тексте «Ученых записок Саратовского государственного педагогического института. Труды факультета языка и литературы» (1946. Вып. VIII. С. 3—38). В последующих изданиях она публикуется как 1-я часть статьи «К вопросу о принципах построения пьес А.П. Чехова».
Литература
1. Александр Павлович Скафтымов в русской литературной науке и культуре: статьи, публикации, воспоминания, материалы / Отв. ред. В.В. Прозоров. Саратов, 2010.
2. Летопись жизни и творчества А.П. Чехова. Т. 1 (1860—1888) / Сост. Л.Д. Громова-Опульская, Н.И. Гитович. М., 2000.
3. Методология и методика изучения русской литературы и фольклора: Ученые-педагоги саратовской филологической школы / под ред. проф. Е.П. Никитиной. Саратов, 1984.
4. Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова / Подг. текста писем к печати, вступ. статья и коммент. И.С. Ежова. М., 1939.
5. Скафтымов А.П. О единстве формы и содержания в «Вишневом саде» Чехова // Учен. зап. Сарат. гос. пед. ин-та. Труды ф-та яз. и лит-ры. 1946. Вып. VIII.
6. Скафтымов А.П. Пьеса Чехова «Иванов» в ранних редакциях // Учен. зап. Сарат. пед. ин-та. 1948. Вып. XII.
7. Скафтымов А.П. Работа Чехова над пьесою «Иванов» // Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та им. А.И. Герцена. 1948. Т. 67. Кафедра русской литературы.
8. Скафтымов А. Статьи о русской литературе. Саратов, 1958.
9. Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей: Статьи и исследования о русских классиках / Сост. Е. Покусаев. Вступ. статья Е. Покусаева и А. Жук. М., 1972.
10. Скафтымов А.П. Собр. соч.: В 3 т. / Отв. ред. Ю.Н. Борисов. Самара, 2008. Т. 3.
11. Скафтымов А.П. Драмы Чехова / Предисл., подг. текста и примеч. А.А. Гапоненкова // Волга. Саратов, 2000. № 2—3. С. 132—147.
12. Тамарченко Н.Д. «Каждый носит в себе свою драму» (Скафтымов — интерпретатор пьес Чехова) // Чеховиана. Чехов в культуре XX века: Статьи, публикации, эссе. М., 1993.
13. Чехов А.П. Полн. Собр. соч. и писем: В 20 т. / Под общ. ред. профессора А.М. Еголина, Н.С. Тихонова. М., 1948. Т. XI.
14. Чехов А.П. Собр. соч.: В 12 т. / Под наблюдением В.В. Ермилова. М., 1950. Т. 10 (Б-ка «Огонек»).
15. Чехов А.П. Собр. соч.: В 12 т. / Под общ. ред. В.В. Ермилова. М., 1956. Т. 9.
16. Чехов А.П. Собр. соч.: В 12 т. / Под общ. ред. В.В. Ермилова, К.Д. Муратовой, З.С. Паперного, А.И. Ревякина. М., 1963. Т. 9.
А.П. Чехов: pro et contra. Творчество А.П. Чехова в русской мысли конца XIX — начала XX в (1887—1914): Антология. СПб., 2002.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |