В 1904 году не стало Антона Павловича. Множество изданий откликнулось на его кончину. Среди них был и доживающий последние годы консервативный журнал «Русский вестник». Трехстраничный некролог в августовском номере посвятил Чехову Ник. Ст. (мы можем наверняка утверждать, что этот псевдоним принадлежит Н.Я. Стеч(ь)кину (1854—1906) — на то указывает и прозрачность выбранного имени, и узнаваемый стиль критика. (Надо заметить, к слову, что у И.Ф. Масанова в «Словаре псевдонимов русских писателей, учёных и общественных деятелей» в четырёх томах этот псевдоним Стечькина не учтён).
Н.Я. Стечькин — ведущий литературный критик журнала в 1903—1906 годах, постоянно публиковавшийся в разделе «Литературное обозрение» под псевдонимом Н.Я. Стародум. Под стать коллегам по изданию, Стечькин отличался радикальными взглядами в литературе, с трудом принимал новые веяния и относился с большой долей подозрения к тем писателям, которых сложно было отнести однозначно к новаторам. С любовью принимая Пушкина, Гоголя, Гончарова, Тургенева (с ним он был знаком лично, сохранились и были опубликованы письма Ивана Сергеевича к Стечькину) и многих других, он в то же время отвергал творчество символистов, которых называл декадентами, Леонида Андреева, Максима Горького. Смешанные оценки давались Льву Толстому, Мережковскому, Сологубу, Случевскому. В их ряд входит и Чехов, о котором, впрочем, Николай Яковлевич старался не высказываться при жизни и только после смерти Антона Павловича дал свою оценку.
«<...> кончина Чехова скорбно поразила всех знавших его, как человека и как писателя, — сожалеет Стечькин, — Человеком он был добрейшей души и мягкого сердца. Все его знавшие любили его. Зависть, пронырство, интриги были ему чужды. В нем до конца дней сохранилось много чисто детской простоты и доверчивости» [Н. Ст. 1904: 939]. Он искренне сожалеет о том, что гроб с телом Чехова «в Москве провожало много народу с распорядителем похорон В.А. Гольцевым во главе. Но взрыва печали и преклонения не обнаружилось. Сочувствий и соболезнований семья покойного получила не мало. Покойный их вполне заслужил» [Н. Ст. 1904: 940—941]. Не стоит придираться к словам, однако, кажется, оценка «вполне» в какой-то мере является ключевой во взглядах Стечькина на Чехова, которого он считал добротным автором, но отказывал в статусе великого писателя. При этом Стечькин проводил довольно четкое разделение удачного и «неудачного» творчества Чехова. К первому относилась малая проза: «Его очерки, исполненные тонкой наблюдательности, знания серенькой, немудреной жизни, грустного юмора достигают, иногда, почти совершенства» [Н. Ст. 1904: 939]. В то же время критик стремится подчеркнуть тот факт, что Чехов не способен работать с крупными формами: «О романе он мечтал и говорил, но опытов в этом направлении не делал, в драме он себя пробовал не раз, но всегда неудачно. Его коротенькие одноактные вещицы милы и живы, его многоактные пьесы глубокомысленны, иногда искусственно, но менее всего отвечают требованиям сцены» [Там же]. В общем-то, Стечькин не одобрял драматургию Чехова, но едва ли его взгляды можно назвать резким неприятием: «Чехов, взамен того драматического элемента, который являлся непременным в драмах всех типов, — борьбы, создал драматургию «настроения». Такая драматургия не могла воздействовать на массы <...> для свежего человека драмы Чехова, утомительные и нудные в чтении, ничего не дают и при превосходной постановке их на сцене. Чеховская драматургия так же мало подходит к театру, как мало нежная акварельная миниатюра может заменить собою декорацию. Большая, чем в повествовании, рельефность, так сказать, стремительность драматического рисунка не может быть заменена ни вдумчивой психологией, ни ультрареальными проникновениями в причины человеческих поступков. Штрих в драме особый. Нельзя трубу заменить свирелью, треск выстрелов — звуками Эоловой арфы» [Н. Ст. 1904: 939—940]. Как видим, ключевой и, по сути, единственный явный недостаток драматургии Чехова, с точки зрения Стечькина, — это якобы утомительность и нудность. Причинами того являются, соответственно, психологичность и «настроения» в чеховской пьесе. Можно было бы сделать вывод, что это театр не готов к Чехову, однако, зная взгляды Стечькина, его преклонение перед драматургией Островского, мы не можем прийти к такому выводу. Иными словами, Стечькин заявляет, что при всей тонкости работы драматургия Чехова, в принципе, не способна смотреться живо на театральной сцене, в чем он, разумеется, ошибся.
Однако это не единственный недостаток пьес Чехова. Хочет писатель того или нет, но он подпадает под вкусы современного зрителя, которого так не любил Стечькин: «Для нее <драматургии> нужен был особый театр и особая публика. Такой театр Чехов нашел в предприятии гг. Станиславского и Влад. И. Немировича-Данченко. Такую публику — в исключительной публике этого театра, публике, требующей, чтобы на ее театре все было не так, как везде, и берущей на веру, как перл создания, всякую новинку своих поставщиков и восхищающейся не только во время и после представления новой пьесы своего театра, но и задолго до него.
Такая публика совершенно в духе времени, всего отданного на служение моде и ищущего восторгов не в сущности художественного создания, а в его котировке на бирже неумеренных стадных и неразумных рукоплесканий» [Н. Ст. 1904: 939—940]. В контексте вышесказанного получается, что Чехов хоть и сам невольным образом подпитывал «бездумную» публику, делал это, вероятно, непреднамеренно. Так или иначе, подытоживает критик, «Чехов-драматург, нарочито прославленный, заслонил собою Чехова-новеллиста, завоевавшего силою дарования свое положение. Все это не лишает драм Чехова их достоинства, заключающихся в психологическом исследовании самых сокровенных тайников человеческого духа» [Н. Ст. 1904: 940].
Так какое место Чехов занимает в отечественной литературе? Стечькин не дает на этот вопрос какой-либо конкретный ответ. И не дает не столько в силу неоднозначности фигуры Чехова, сколько в силу противоречивости самой эпохи: «Утрата Чехова потому особенно чувствительна, что слишком уже велика скудность нашей современной изящной словесности. Дарование Чехова блистало в этой пустыне, где Лев Толстой закопал свой гениальный талант и где никто не заменил Гончарова, Достоевского, Островского, Писемского, Тургенева, не говоря уже о Пушкине и Гоголе» [Там же]. К сожалению, в попытке точно определить место Чехова в литературе критик порой скатывается на полемику с коллегами, которая не очень уместна в некрологической статье. В частности, он спорит с В.М. Дорошевичем, утверждавшим, что А.Ф. Маркс, купивший права на издание сочинений, «эксплуатировал» писателя. Стечькин категорически не соглашается с этим утверждением, опять-таки переводя разговор в плоскость переоценки современных работников пера: «Бойкий г. Дорошевич, придя в негодование, заявил, что 75.000 рублей не деньги для Чехова, что теперь талантливый газетный сотрудник получает до 25.000 в год. И очень жаль, что получает, потому что такая цифра, равная министерскому жалованию, вовсе не соответствует действительной стоимости, — ну, хотя бы остроумного и талантливого гаерства г. Дорошевича. Цифра эта — не оценка труда, а порождение конкуренции. Все равно, как на аукционе иногда вещь, когда торгующие зарвутся, точно в азартной игре, идет гораздо выше своей ценности» [Н. Ст. 1904: 941]. Надо полагать, что под этими «вещами» Стечькин предполагал и творчество Чехова, по пути подмечая, что атака на Маркса вызвана скорее сведением личных счетов.
Критик призывал оценивать покойного адекватно, без преувеличения: «<...> всякий признает в нем писателя, который сделал бы честь любой литературе. Если возносить его на степень великого писателя, то легко впасть в нежелательный шарж» [Там же]. В этом стремлении взглянуть на Чехова трезво Николай Яковлевич позволил себе и весьма неосторожную реплику в адрес А.В. Амфитеатрова, сравнившего Антона Павловича с Паном (имя Александра Валентиновича Стечькин не указывает в статье, однако по приводимой им цитате понятно, о ком идёт речь): «Легко сказать — смерть великого Пана есть безвозвратное крушение целой эпохи человеческой культуры. Умер «Пан» — умерло Всё. Таких слов нельзя сказать ни о Гомере, ни о Шекспире, ни о Гёте, ни о Пушкине. Зачем же издеваться над свежей могилой симпатичного и талантливого Чехова!» [Там же]. Не беремся утверждать наверняка, но едва ли Стечькин мог всерьез предполагать, что слова Александра Валентиновича являются насмешкой. Скорее всего, это была ясно выраженная попытка утвердить свою позицию насчет относительности дарования Антона Павловича. Не исключено, что здесь Стечькин, который ниже напишет о сведении счетов, сам, в свою очередь, стремился уколоть неприемлемого для него Амфитеатрова.
Критик подытоживает: «Многие его <Чехова> рассказы проживут долго. Если он и не достиг бессмертия, то, как писатель, будет долголетен» [Там же]. Как мы видим, критик старался обозначить границы таланта Чехова и сделать это по возможности обоснованно. К сожалению, тон его высказываний оказался не очень уместным для некролога, некоторые его суждения по прошествии времени стоит признать ошибочными, что, впрочем, не отменяет важность этого материала для чеховедов.
Литература
Амфитеатров А. В посмертные дни (о кончине А.П. Чехова) // Амфитеатров А.В. Собр. соч.: В 34 т. Т. 14. СПб., 1912. С. 13—24.
Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4 т. М., 1957—1960.
Н. Ст. <Н.Я. Стечькин> А.П. Чехов // Русский вестник. 1904. № 8. С. 939—941.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |