Что больше всего притягивает мужчину в женщине? Ее сексуальность. Что больше всего пугает мужчину в женщине? Подчиниться власти женской сексуальности. Когда Нэнси Фрайдей собирала материал для своей книги «Влюбленные мужчины», она обнаружила, что сексуальные фантазии мужчин соединяют в себе одновременно и любовь к женщине, и ненависть к ней. Особенно эта аномалия ярко проявила себя на рубеже веков. Поэты, писатели, живописцы — все они пали жертвами femme fatale. Цирцея и Медуза, Юдифь и Пандора — мифологемы, которые использовали художники того времени. Олицетворяли они всегда холодного, недоступного сфинкса, главной радостью которого было заманить в свои объятия и уничтожить мужчин. Женщины-вамп — Нана у Эмиля Золя, Иродиада у Стефана Малларме, Саломея у Оскара Уайльда и Одетта у Марселя Пруста, — чаруя, сжирали мужчин. Социальные историки объясняют такое увлечение идеей femme fatale реакцией на первую волну феминизма в конце XIX века. В Англии феминистки, так называемые «Новые Женщины», впервые потребовали права голосовать, права работать, права получать высшее образование. Традиционное понимание мужественности разрушалось. Одна из филадельфийских газет того времени предсказывала, что «губернатору скорее всего придется прибегнуть к помощи полиции, чтобы предотвратить гинекократию». Стаи женщин-дьяволиц наполнили сексуальные фантазии мужчин.
В Германии появилась Марлен Дитрих и ее Голубой ангел. В Америке — знаменитая кинодива Теда Бара. Бара, в миру — милая еврейская девушка Теодосия Гуддман из Цинциннати, — утверждала, что родилась на берегах Нила. Когда один скептически настроенный журналист попросил уточнить, где именно, первый американский секс-символ заявила: «На левом берегу!». А когда ее спрашивали, почему она так жестока с мужчинами, она отвечала: «Они того заслуживают». Жертв ее было не счесть. Покусывая жемчужины на своих ожерельях и осыпая лепестками роз тела своих жертв, Бара вела за собой вереницу мужчин в гибельную пучину пьянства и разврата.
Чехов тоже не избежал этой участи и стал жертвой femme fatale. Этот типаж появляется почти в каждой из его больших пьес: в «Иванове» (Саша), в «Чайке» (Аркадина), в «Трех сестрах» (Наташа) и в «Дяде Ване». В «Дяде Ване» Чехов создал наиболее изысканно-утонченный вариант этого кумира XIX века. Гений психологической драмы, Чехов искусно завуалировал привычные типажи, доставшиеся ему из мелодрамы. Елена — ее имя намекает на обольстительницу, «чей лик, что тысячи судов гнал в дальний путь, что башни Илиона безверхие сжег некогда дотла!» — сама не осознает тех чар, которыми обладает. Она так называемая фатальная женщина sans le savoir. Раздираемая противоречиями, боящаяся признаться себе в своих тайных желаниях, она и хочет и не хочет соблазнить Астрова. Она пытается помочь Соне, но предает ее. Она сеет вокруг себя хаос, словно она действительно бессердечная женщина-вамп.
Пьеса начинается с того, что Астров, а потом и Войницкий, попивая чай, сетуют на глупость жизни. Поправляя свой щегольской галстук, Войницкий жалуется: «Сплю не вовремя, за завтраком и обедом ем разные кабули, пью вина... не здорово все это!» (С XIII, 64). Но вскоре виновница всего этого беспорядка выплывает в сад, садится на качели и начинает качаться, явно демонстрируя свою красоту. Каждый раз, когда Елена проходит по сцене, мне вспоминается стихотворение Бодлера, посвященное его любовнице Жанне Дюваль:
Свершая танец свой красивый,
Ты приняла, переняла
Змеи танцующей извивы
На тонком острие жезла1.
В пьесе Елена Андреевна обольщает мужчин небрежной чувственностью. Одержимые миражом сексуального восторга, и Астров, и Войницкий начинают вести себя как жертвы женщины-вамп. Теряя ощущение смысла жизни, они принимаются преследовать Елену. Соня не зря говорит Елене: «Ты скучаешь, не находишь себе места, а скука и праздность заразительны. Смотри: дядя Ваня ничего не делает и только ходит за тобою, как тень <...> Доктор Михаил Львович прежде бывал у нас очень редко, раз в месяц, упросить его было трудно, а теперь он ездит сюда каждый день, бросил и свои леса и медицину. Ты колдунья, должно быть» (С XIII, 91).
Елена и сама не прочь поохотиться. Она сексуально неудовлетворена, она жаждет и одновременно боится адюльтера.
«Да, мне без него скучно, я вот улыбаюсь, когда думаю о нем... Этот дядя Ваня говорит, будто в моих жилах течет русалочья кровь. «Дайте себе волю хоть раз в жизни»... Что ж? Может быть, так и нужно... <...> Но я труслива, застенчива...» (С XIII, 93).
Но не настолько застенчива, чтоб упустить случай назначить свидание объекту своего интереса. «Хищницей милой» называет ее Астров. «Вам нужны жертвы! <...> Ну, что ж? Я побежден <...> Покоряюсь. Нате, ешьте!» (С XIII, 96).
И в этот момент, когда Астров, обнимая Елену за талию, целует ее, Чехов переводит свою пьесу из плоскости мелодрамы в фарс. С неожиданным и несвоевременным появлением Войницкого, типичный прием фарса, пьеса начинает приближаться к своей быстрой развязке. Слышны пистолетные выстрелы, но никто не ранен. Кипят страсти, но невыносимые постояльцы наконец покидают имение, сохранив хрупкое равновесие. Елена уплывает в ночь, оставляя за собой три разбитых сердца — Астрова, Войницкого и Сони, понимающей, что Астров, вкусивший запретный плод губ Елены, никогда уже на ней не женится.
В своем «Этюде о комедии» романист Джордж Мередит писал, что героини комедии — прежде всего женщины мира. Они не рассудочны и не бессердечны. Они таковыми лишь кажутся сентиментально-возвышенному читателю. Они не пустышки, они умны. Они как потерянные корабли, одиноко бороздящие моря в поисках своего капитана. Комедия — это битва женщин с мужчинами.
Если бы у Елены Андреевны было побольше жизненного опыта и возможностей, она могла бы стать такой «женщиной мира», как описывает Мередит. Но в этом случае ей пришлось бы покинуть Россию и начать охоту на молодого французского любовника в благословенном Париже. Ведь она сама признается Соне, что предпочла бы мужа помоложе. Но это уже сюжет для другой пьесы. Чехов успел написать и такую пьесу, называется она «Вишневый сад». И в этой пьесе мадам Раневская не может сконцентрироваться на спасении своего имения, потому что все ее мысли слишком заняты ее французским жиголо. А уезжающей Елене Астров кидает вслед: «Ну, уезжайте. Finita la commedia!» (С XIII, 110). Какая же комедия завершена? Комедия секса. Чехов называл свои ранние фарсы шутками в одном действии. Реплика Астрова намекает, что «Дядя Ваня» — шутка в четырех действиях.
А что же тогда такое шутка? В фарсах Фейдо респектабельные буржуа скачут из постели в постель в поисках сексуального удовлетворения. Объект их желаний постоянно выскальзывает из рук, и они возвращаются домой ни с чем, расстроенные, но не поумневшие. Оглушенные страстью, они теряют свое положение в обществе и свой капитал, а мы, глядя на это, хохочем. Так Фейдо срывает маску с цивилизации.
Так и Соня, и Войницкий, и Астров, и Елена Андреевна остаются ни с чем — они все так же сексуально неудовлетворены. Но мы не можем смеяться над ними так же, как мы смеемся над марионетками Фейдо. Чехов так мастерски смешивает очевидность с сопричастностью, что нам ничего не остается, как начать отождествлять себя с его героями. Он разбивает не только их сердца, но и наши. Елена Андреевна — «русалка», «колдунья», «хищница милая» — становится наиболее притягательной из всех чеховских femme fatale, потому что она наиболее душевна. Возможно, «Дядя Ваня» — самый гениальный фарс мировой сцены, но никто не смеется, уходя из театра.
Перевод с английского Юлии Смелянской
Примечания
Перевод публикации: Femme Fatale by Arthur Holmberg // An essay in the program for the American Repertory Theater's production of «Uncle Vanya», directed by Janos Szasz, in 2002.
1. Бодлер Шарль. Танцующая змея / Пер. Эллис. Из сб. «Цветы зла».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |